Осборн подумал, что Маквей способен уснуть где угодно.
Около пяти утра они пошли на Лионский вокзал. Там узнали, что поезда в Мо отправляются с Восточного вокзала. Время поджимало, и они решились взять такси, от души надеясь, что таксист окажется таксистом, а не переодетым убийцей.
Добравшись до вокзала, они вошли в него через разные двери, опасаясь любителей утренних выпусков газет, выставленных в витринах киосков. Фотографии их перепечатали практически все издания.
Из предосторожности и билеты покупали в разных окошках, но кассиры были слишком заняты деньгами и билетами, чтобы отвлекаться и глазеть на пассажиров.
Двадцать минут Маквей и Осборн ожидали, пока поезд подадут к перрону, они стояли порознь, но не выпускали друг друга из поля зрения. Несколько тяжелых минут они пережили, когда на вокзале появились пятеро полицейских, которые вели четверых оборванцев в наручниках. Казалось, они тоже собираются сесть в поезд, идущий в Мо, но в последний момент процессия направилась к другой платформе.
В 6.25 Маквей и Осборн вместе с другими пассажирами сели в один и тот же вагон, но не рядом. Поезд отправлялся в 6.30 и прибывал в Мо в 7.10. Оставалось достаточно времени, чтобы добраться до маленького аэродрома, где пилот Нобла будет ожидать их в «Сессне» с опознавательным знаком ST95.
В поезде было всего восемь вагонов, как во всех пригородных электричках. В вагоне, кроме них, находилось примерно два десятка пассажиров, вероятно, обладатели сезонных билетов. Все сидели во втором классе. Маквей и Осборн тоже пренебрегли свободными местами первого класса: двоих мужчин, сидящих на разных диванчиках, легче вспомнить и описать, если рядом никого нет. Двух пассажиров из толпы выделить труднее.
Осборн взглянул на часы: 6.59. До Мо оставалось одиннадцать минут. Солнце уже поднималось над серым пейзажем, и он уже выглядел мягче и веселее, чем еще несколько минут назад.
Контраст между французской сельской местностью и выжженной солнцем южной Калифорнией был разительным. Казалось, миру и покою этой земли, этого нарождающегося нового дня ничего не угрожает — здесь не могло быть места подозрениям и преследованиям. Осборн почувствовал вдруг нестерпимую тоску по Вере. Ему хотелось коснуться ее, вдохнуть аромат ее волос, почувствовать ее рядом. Он улыбнулся, вспомнив гладкость ее кожи "и нежный пушок на мочках ушей, как на персике. Земля, по которой он сейчас ехал, принадлежала Вере. Это было ее утро. Ее день.
Неожиданно он услышал приглушенный удар, поезд содрогнулся. Осборна бросило прямо на молодого священника, только что мирно читавшего газету. Вагон, в котором они находились, начал медленно крениться, заваливаться набок, и Осборн упал вместе со священником. Вагон продолжал переворачиваться. Звон стекла и лязг металла смешались со стонами людей. Осборн увидел летящую на него сверху алюминиевую балку и едва успел отклониться в сторону. На него посыпались осколки стекла, лицо обдало брызгами крови. Вагон еще раз перевернулся. Осборн почувствовал на себе что-то бесформенное и с ужасом увидел, что это нижняя половина женского тела. Снова раздался ужасающий скрежет стали, потом еще раз тряхануло, Осборна отшвырнуло куда-то в сторону, и все померкло.
Спустя какое-то время Осборн открыл глаза. Сквозь просветы в кроне деревьев он увидел серое небо и парящую в нем птицу. Несколько минут он неподвижно лежал, потом попытался пошевелиться. Подвигал правой ногой, потом левой. Поднял левую, все еще перевязанную руку, потом правую. Невероятно, но он был цел.
Приподнявшись, он увидел груду искореженного металла — на насыпи лежало то, что осталось от взорванного поезда.
Впереди он увидел другие вагоны, смятые гармошкой, налезающие один на другой... Повсюду лежали тела людей, некоторые шевелились, но далеко не все. Стайка мальчишек на вершине холма глазела на крушение. Осборн усилием воли заставил себя сосредоточиться.
— Маквей! — услышал он собственный голос, прозвучавший как чужой. — Маквей! — повторил он, увидев, что на насыпи появились какие-то люди, видимо, спасательный отряд.
Он попробовал выпрямиться, но тут же закружилась голова. Прикрыв глаза, он вцепился в ближайшее дерево и сделал глубокий вдох. Подняв руку и приложив ее к шее, он проверил пульс — ровный, спокойный. Кто-то заговорил с ним по-французски — наверное, пожарник.
— Я в порядке, — сказал Осборн, и человек отошел.
Крики и стоны пострадавших немного прочистили ему мозги. Вокруг царил хаос. Спасательный отряд освобождал подступы к поезду, вытаскивал людей из искореженных вагонов через окна. Живых и мертвых выволакивали из-под обломков. Мертвых накрывали одеялами...
И над всем этим — криками, стонами, мольбами о помощи, сиренами машин — стоял едкий, всепобеждающий запах тормозной жидкости, пролившейся на землю.
Этот запах заставил Осборна, пробиравшегося среди обломков, зажать нос.
— Маквей! — выкрикнул он снова. — Маквей! Маквей!..
— Диверсия... — услышал он обрывок чьих-то слов.
Он остановился перед спасателями.
— Американец. Пожилой. Не видели?
Французы смотрели на него, не понимая. Тут их позвал пожарный, они отвернулись от Осборна и устремились вверх по насыпи.
Шагая по разбитому стеклу, перелезая через обломки искореженной стали, Осборн переходил от одной жертвы катастрофы к другой. Заглядывал в лица тех, кому врачи уже оказывали помощь, отгибал края одеял, накинутых на погибших.
Маквея нигде не было.
Отогнув очередное одеяло, он заметил, что веки пострадавшего мужчины дрогнули. Осборн положил руку на его шею и ощутил биение пульса. Он огляделся, нет ли рядом санитаров, и крикнул:
— Помогите! Этот человек жив!
Подбежал санитар, и Осборн отошел, преодолевая дурноту и головокружение. Шоковое состояние постепенно проходило. Ему стало холодно. Сначала Осборн хотел попросить одеяло у кого-нибудь из спасателей, но вдруг сообразил, что если крушение поезда произошло в результате диверсии, то это имеет прямое отношение к ним с Маквеем. Попросив одеяло, он обратит на себя внимание: все-таки американец, каким-то образом оказавшийся в пригородном поезде! Спросят имя, и диверсантам станет известно, что он остался жив.
«Нет, — решил он и зашагал в сторону от места крушения. — Лучше никому не мозолить глаза и переждать».
Оглядевшись, Осборн увидел густую рощу на холме неподалеку от насыпи. Санитары стояли спиной к нему, спасатели были заняты. С неимоверным трудом он преодолел подъем и добрался до облюбованной рощицы. Он ужасно боялся, что его маневр кто-нибудь заметит. Достигнув цели, он оглянулся. В его сторону никто не смотрел. Успокоившись, он забрался в густые заросли. И здесь, в стороне от царившей внизу суматохи, опустился на сырые листья, подложил руку под голову и закрыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
Около пяти утра они пошли на Лионский вокзал. Там узнали, что поезда в Мо отправляются с Восточного вокзала. Время поджимало, и они решились взять такси, от души надеясь, что таксист окажется таксистом, а не переодетым убийцей.
Добравшись до вокзала, они вошли в него через разные двери, опасаясь любителей утренних выпусков газет, выставленных в витринах киосков. Фотографии их перепечатали практически все издания.
Из предосторожности и билеты покупали в разных окошках, но кассиры были слишком заняты деньгами и билетами, чтобы отвлекаться и глазеть на пассажиров.
Двадцать минут Маквей и Осборн ожидали, пока поезд подадут к перрону, они стояли порознь, но не выпускали друг друга из поля зрения. Несколько тяжелых минут они пережили, когда на вокзале появились пятеро полицейских, которые вели четверых оборванцев в наручниках. Казалось, они тоже собираются сесть в поезд, идущий в Мо, но в последний момент процессия направилась к другой платформе.
В 6.25 Маквей и Осборн вместе с другими пассажирами сели в один и тот же вагон, но не рядом. Поезд отправлялся в 6.30 и прибывал в Мо в 7.10. Оставалось достаточно времени, чтобы добраться до маленького аэродрома, где пилот Нобла будет ожидать их в «Сессне» с опознавательным знаком ST95.
В поезде было всего восемь вагонов, как во всех пригородных электричках. В вагоне, кроме них, находилось примерно два десятка пассажиров, вероятно, обладатели сезонных билетов. Все сидели во втором классе. Маквей и Осборн тоже пренебрегли свободными местами первого класса: двоих мужчин, сидящих на разных диванчиках, легче вспомнить и описать, если рядом никого нет. Двух пассажиров из толпы выделить труднее.
Осборн взглянул на часы: 6.59. До Мо оставалось одиннадцать минут. Солнце уже поднималось над серым пейзажем, и он уже выглядел мягче и веселее, чем еще несколько минут назад.
Контраст между французской сельской местностью и выжженной солнцем южной Калифорнией был разительным. Казалось, миру и покою этой земли, этого нарождающегося нового дня ничего не угрожает — здесь не могло быть места подозрениям и преследованиям. Осборн почувствовал вдруг нестерпимую тоску по Вере. Ему хотелось коснуться ее, вдохнуть аромат ее волос, почувствовать ее рядом. Он улыбнулся, вспомнив гладкость ее кожи "и нежный пушок на мочках ушей, как на персике. Земля, по которой он сейчас ехал, принадлежала Вере. Это было ее утро. Ее день.
Неожиданно он услышал приглушенный удар, поезд содрогнулся. Осборна бросило прямо на молодого священника, только что мирно читавшего газету. Вагон, в котором они находились, начал медленно крениться, заваливаться набок, и Осборн упал вместе со священником. Вагон продолжал переворачиваться. Звон стекла и лязг металла смешались со стонами людей. Осборн увидел летящую на него сверху алюминиевую балку и едва успел отклониться в сторону. На него посыпались осколки стекла, лицо обдало брызгами крови. Вагон еще раз перевернулся. Осборн почувствовал на себе что-то бесформенное и с ужасом увидел, что это нижняя половина женского тела. Снова раздался ужасающий скрежет стали, потом еще раз тряхануло, Осборна отшвырнуло куда-то в сторону, и все померкло.
Спустя какое-то время Осборн открыл глаза. Сквозь просветы в кроне деревьев он увидел серое небо и парящую в нем птицу. Несколько минут он неподвижно лежал, потом попытался пошевелиться. Подвигал правой ногой, потом левой. Поднял левую, все еще перевязанную руку, потом правую. Невероятно, но он был цел.
Приподнявшись, он увидел груду искореженного металла — на насыпи лежало то, что осталось от взорванного поезда.
Впереди он увидел другие вагоны, смятые гармошкой, налезающие один на другой... Повсюду лежали тела людей, некоторые шевелились, но далеко не все. Стайка мальчишек на вершине холма глазела на крушение. Осборн усилием воли заставил себя сосредоточиться.
— Маквей! — услышал он собственный голос, прозвучавший как чужой. — Маквей! — повторил он, увидев, что на насыпи появились какие-то люди, видимо, спасательный отряд.
Он попробовал выпрямиться, но тут же закружилась голова. Прикрыв глаза, он вцепился в ближайшее дерево и сделал глубокий вдох. Подняв руку и приложив ее к шее, он проверил пульс — ровный, спокойный. Кто-то заговорил с ним по-французски — наверное, пожарник.
— Я в порядке, — сказал Осборн, и человек отошел.
Крики и стоны пострадавших немного прочистили ему мозги. Вокруг царил хаос. Спасательный отряд освобождал подступы к поезду, вытаскивал людей из искореженных вагонов через окна. Живых и мертвых выволакивали из-под обломков. Мертвых накрывали одеялами...
И над всем этим — криками, стонами, мольбами о помощи, сиренами машин — стоял едкий, всепобеждающий запах тормозной жидкости, пролившейся на землю.
Этот запах заставил Осборна, пробиравшегося среди обломков, зажать нос.
— Маквей! — выкрикнул он снова. — Маквей! Маквей!..
— Диверсия... — услышал он обрывок чьих-то слов.
Он остановился перед спасателями.
— Американец. Пожилой. Не видели?
Французы смотрели на него, не понимая. Тут их позвал пожарный, они отвернулись от Осборна и устремились вверх по насыпи.
Шагая по разбитому стеклу, перелезая через обломки искореженной стали, Осборн переходил от одной жертвы катастрофы к другой. Заглядывал в лица тех, кому врачи уже оказывали помощь, отгибал края одеял, накинутых на погибших.
Маквея нигде не было.
Отогнув очередное одеяло, он заметил, что веки пострадавшего мужчины дрогнули. Осборн положил руку на его шею и ощутил биение пульса. Он огляделся, нет ли рядом санитаров, и крикнул:
— Помогите! Этот человек жив!
Подбежал санитар, и Осборн отошел, преодолевая дурноту и головокружение. Шоковое состояние постепенно проходило. Ему стало холодно. Сначала Осборн хотел попросить одеяло у кого-нибудь из спасателей, но вдруг сообразил, что если крушение поезда произошло в результате диверсии, то это имеет прямое отношение к ним с Маквеем. Попросив одеяло, он обратит на себя внимание: все-таки американец, каким-то образом оказавшийся в пригородном поезде! Спросят имя, и диверсантам станет известно, что он остался жив.
«Нет, — решил он и зашагал в сторону от места крушения. — Лучше никому не мозолить глаза и переждать».
Оглядевшись, Осборн увидел густую рощу на холме неподалеку от насыпи. Санитары стояли спиной к нему, спасатели были заняты. С неимоверным трудом он преодолел подъем и добрался до облюбованной рощицы. Он ужасно боялся, что его маневр кто-нибудь заметит. Достигнув цели, он оглянулся. В его сторону никто не смотрел. Успокоившись, он забрался в густые заросли. И здесь, в стороне от царившей внизу суматохи, опустился на сырые листья, подложил руку под голову и закрыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160