Ранее старший клерк сообщил издателю имена всех отставных военных, что служили в «Тикнор и Филдс». Их было двенадцать: Хит, Миллер, Уилсон, Коллинс, Холден, Сильвестер, Рэпп, Ван Доррен, Дрэйтон, Флэгг, Кинг и Келлар. Изгнанный Сэмюэл Тикнор также был призван, но, покрасовавшись две недели в мундире, уплатил подмандатные три сотни и тем купил себе замену.
Предсказуемо, подумал Лоуэлл, затем сказал:
— Филдс, дайте мне адрес Теала, я пойду его искать. Все равно более нечем заняться, пока не возвратится Рей. Холмс, хотите со мной?
Филдс велел Осгуду оставаться в помещении для клерков на случай, ежели он вдруг понадобится. С усталым вздохом помощник повалился в мягкое кресло. Дабы чем-то себя занять, он снял с ближайшей полки книгу Гарриет Бичер Стоу, но, когда открыл, из-под обложки, специально подписанной Стоу для Филдса, посыпались обрывки бумаги величиной со снежинку. Полистав книгу, Осгуд убедился, что подобным образом осквернены и прочие страницы.
— Как занятно! — проговорил он.
В конюшне Лоуэлл и Холмс обнаружили к своему ужасу, что одна кобыла Филдса корчится на земле и не может встать. Ее соратница глядела с тоской и лягалась на всякого, кто смел приблизиться. Лошадиный мып парализовал публичный транспорт, так что пришлось поэтам через весь город тащиться пешком.
Тщательно выведенный адрес в рабочей карточке Теала указывал на скромный домик в южной части Бостона.
— Миссис Теал? — В дверях появилась изнуренная женщина, и Лоуэлл приподнял шляпу. — Я мистер Лоуэлл. И позвольте также представить вам доктора Холмса.
— Миссис Гальвин, — отвечала женщина, сложив на груди руки.
Лоуэлл опять сверил номер дома с цифрами на бумаге.
— Нет ли у вас жильца по имени Теал? Она смотрела на него смурными глазами.
— Я Гарриет Гальвин, — повторила женщина с расстановкой, точно говорила с детьми либо слабоумными. — Мы живем в этом доме с мужем, и у нас нет жильцов. Я никогда не слыхала о мистере Теале, сэр.
— А вы давно здесь живете? — спросил доктор Холмс.
— Уже пять лет.
— Опять старый колодец, — пробормотал Лоуэлл.
— Мадам, — попросил Холмс. — Нельзя ли нам войти на минутку, дабы мы могли сориентироваться?
Она провела их в дом, и внимание Лоуэлла незамедлительно привлек висевший на стене ферротипический портрет.
— А нельзя ли побеспокоить вас насчет стакана воды, моя дорогая? — попросил Лоуэлл.
Едва она вышла, как он метнулся к взятому в рамку портрету солдата в новеньком обмундировании — явственно большем на размер, чем требовалось.
— Дщерь Феба! Это он, Уэнделл! Не сойти мне с этого места, Дан Теал!
Это был он.
— Теал служил в армии? — спросил Холмс.
— Его имени нет в Осгудовском списке солдат, каковых допрашивал Филдс!
— И вот почему. «Младший лейтенант Бенджамин Гальвин», — прочел Холмс выгравированное под портретом имя. — Теал — измышление. Быстро, пока она не воротилась. — Доктор заглянул в соседнюю комнатушку; она была набита военным снаряжением, аккуратно разложенным и выставленным напоказ, но один предмет тут же приковал Холмсов взор — на стене висела сабля. Ощущая в позвоночнике озноб, он позвал Лоуэлла. Поэт вошел, и по всему его телу пробежала дрожь.
Холмс отмахнулся от кружащейся мошки, которая, впрочем, тут же прилетела обратно.
— Да оставьте вы эту муху! — Лоуэлл раздавил ее рукой. Холмс осторожно снял со стены оружие.
— В точности тот сорт клинка… Ими наделяли наших офицеров — в напоминание о более благородных видах сражений. У Уэнделла-младшего в точности такая, на банкете таскался с нею, будто с младенцем… Этот клинок мог рассечь Финеаса Дженнисона.
— Нет. Пятен не видно. — Лоуэлл с осторожностью приблизился к блестящему инструменту.
Холмс провел пальцем по стали.
— Невооруженным глазом не вдруг разглядишь. Следы подобной резни не смыть в несколько дней даже всеми водами Нептуна. — И тут его взгляд остановился на кровавом пятнышке, что осталось на стене от мошки.
Воротившись с двумя стаканами воды и увидав в руках доктора Холмса саблю, миссис Гальвин потребовала незамедлительно вернуть ее на место. Не обращая внимания на хозяйку, Холмс прошагал за дверь. Женщина принялась кричать, что они намеренно явились в ее дом и теперь похищают имущество, пригрозила вызвать полицию.
Протиснувшись, Лоуэлл застыл на месте. Холмс стоял на тротуаре, слушал краем уха возмущенные крики хозяйки и держал перед собой тяжелую саблю. К лезвию, точно железный опилок к магниту, прилепилась крошечная мушка. Не успел доктор моргнуть глазом, как появилась другая, следом еще две, а после — три, слипшимся комком. Через считаные мгновения целый мушиный рой жужжал и шебуршился над въевшейся в клинок кровью.
От такого зрелища Лоуэлл умолк на полуслове.
— Срочно посылайте за всеми! — вскричал Холмс.
Гарриет Гальвин перепугали их неистовые требования немедля разыскать мужа. Она впала в ступор и лишь молча глядела, как, сменяя друг друга и отчаянно жестикулируя, Лоуэлл и Холмс что-то ей разъясняют — точно два черпака в колодце, — пока стук в дверь не подвесил их на крючок. Дж. Т. Филдс назвал себя, однако Гарриет, не отрываясь, глядела на стройную фигуру с львиной гривою, замершую позади этого пухлого и чего-то от нее желавшего человека. В серебряном обрамлении небес в проеме двери не было ничего чище и прекраснее, чем его спокойствие. Женщина простерла трясущиеся руки, точно желая коснуться его бороды, и в самом деле, когда вслед за Филдсом поэт вошел в дом, ее пальцы перемешались с седыми локонами. Лонгфелло отступил на шаг. Она принялась умолять его войти.
Лоуэлл и Холмс переглянулись.
— Наверное, нас она еще не узнала, — шепнул Холмс. Лоуэлл согласился.
Она кинулась объяснять свое изумление: как читает стихи Лонгфелло ежевечерне перед сном; как декламировала вслух «Эванджелину», когда муж, воротившись с войны, не вставал с постели; и как нежный трепетный напев, легенда о верной, но несчастливой любви успокаивала его даже во сне — даже теперь порою успокаивает, грустно добавила женщина. Она знает наизусть «Псалм жизни», весь до последнего слова, и научила мужа, и когда его нет дома, эти стихи спасают ее от страха. Однако все объяснения были в действительности лишь вопросом.
— Отчего, мистер Лонгфелло… — молила она опять и опять, пока не разразилась тяжелыми рыданиями.
Лонгфелло мягко сказал:
— Миссис Гальвин, лишь вы и можете нам сейчас помочь, никто более. Нам необходимо найти вашего мужа.
— Эти люди желают ему зла, — отвечала она, имея в виду Лоуэлла и Холмса. — Я не понимаю. Отчего… Отчего, мистер Лонгфелло, как вообще вы можете знать Бенджамина?
— Боюсь, у нас нет времени на удовлетворительные объяснения, — сказал Лонгфелло.
Она впервые оторвала от поэта взгляд:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Предсказуемо, подумал Лоуэлл, затем сказал:
— Филдс, дайте мне адрес Теала, я пойду его искать. Все равно более нечем заняться, пока не возвратится Рей. Холмс, хотите со мной?
Филдс велел Осгуду оставаться в помещении для клерков на случай, ежели он вдруг понадобится. С усталым вздохом помощник повалился в мягкое кресло. Дабы чем-то себя занять, он снял с ближайшей полки книгу Гарриет Бичер Стоу, но, когда открыл, из-под обложки, специально подписанной Стоу для Филдса, посыпались обрывки бумаги величиной со снежинку. Полистав книгу, Осгуд убедился, что подобным образом осквернены и прочие страницы.
— Как занятно! — проговорил он.
В конюшне Лоуэлл и Холмс обнаружили к своему ужасу, что одна кобыла Филдса корчится на земле и не может встать. Ее соратница глядела с тоской и лягалась на всякого, кто смел приблизиться. Лошадиный мып парализовал публичный транспорт, так что пришлось поэтам через весь город тащиться пешком.
Тщательно выведенный адрес в рабочей карточке Теала указывал на скромный домик в южной части Бостона.
— Миссис Теал? — В дверях появилась изнуренная женщина, и Лоуэлл приподнял шляпу. — Я мистер Лоуэлл. И позвольте также представить вам доктора Холмса.
— Миссис Гальвин, — отвечала женщина, сложив на груди руки.
Лоуэлл опять сверил номер дома с цифрами на бумаге.
— Нет ли у вас жильца по имени Теал? Она смотрела на него смурными глазами.
— Я Гарриет Гальвин, — повторила женщина с расстановкой, точно говорила с детьми либо слабоумными. — Мы живем в этом доме с мужем, и у нас нет жильцов. Я никогда не слыхала о мистере Теале, сэр.
— А вы давно здесь живете? — спросил доктор Холмс.
— Уже пять лет.
— Опять старый колодец, — пробормотал Лоуэлл.
— Мадам, — попросил Холмс. — Нельзя ли нам войти на минутку, дабы мы могли сориентироваться?
Она провела их в дом, и внимание Лоуэлла незамедлительно привлек висевший на стене ферротипический портрет.
— А нельзя ли побеспокоить вас насчет стакана воды, моя дорогая? — попросил Лоуэлл.
Едва она вышла, как он метнулся к взятому в рамку портрету солдата в новеньком обмундировании — явственно большем на размер, чем требовалось.
— Дщерь Феба! Это он, Уэнделл! Не сойти мне с этого места, Дан Теал!
Это был он.
— Теал служил в армии? — спросил Холмс.
— Его имени нет в Осгудовском списке солдат, каковых допрашивал Филдс!
— И вот почему. «Младший лейтенант Бенджамин Гальвин», — прочел Холмс выгравированное под портретом имя. — Теал — измышление. Быстро, пока она не воротилась. — Доктор заглянул в соседнюю комнатушку; она была набита военным снаряжением, аккуратно разложенным и выставленным напоказ, но один предмет тут же приковал Холмсов взор — на стене висела сабля. Ощущая в позвоночнике озноб, он позвал Лоуэлла. Поэт вошел, и по всему его телу пробежала дрожь.
Холмс отмахнулся от кружащейся мошки, которая, впрочем, тут же прилетела обратно.
— Да оставьте вы эту муху! — Лоуэлл раздавил ее рукой. Холмс осторожно снял со стены оружие.
— В точности тот сорт клинка… Ими наделяли наших офицеров — в напоминание о более благородных видах сражений. У Уэнделла-младшего в точности такая, на банкете таскался с нею, будто с младенцем… Этот клинок мог рассечь Финеаса Дженнисона.
— Нет. Пятен не видно. — Лоуэлл с осторожностью приблизился к блестящему инструменту.
Холмс провел пальцем по стали.
— Невооруженным глазом не вдруг разглядишь. Следы подобной резни не смыть в несколько дней даже всеми водами Нептуна. — И тут его взгляд остановился на кровавом пятнышке, что осталось на стене от мошки.
Воротившись с двумя стаканами воды и увидав в руках доктора Холмса саблю, миссис Гальвин потребовала незамедлительно вернуть ее на место. Не обращая внимания на хозяйку, Холмс прошагал за дверь. Женщина принялась кричать, что они намеренно явились в ее дом и теперь похищают имущество, пригрозила вызвать полицию.
Протиснувшись, Лоуэлл застыл на месте. Холмс стоял на тротуаре, слушал краем уха возмущенные крики хозяйки и держал перед собой тяжелую саблю. К лезвию, точно железный опилок к магниту, прилепилась крошечная мушка. Не успел доктор моргнуть глазом, как появилась другая, следом еще две, а после — три, слипшимся комком. Через считаные мгновения целый мушиный рой жужжал и шебуршился над въевшейся в клинок кровью.
От такого зрелища Лоуэлл умолк на полуслове.
— Срочно посылайте за всеми! — вскричал Холмс.
Гарриет Гальвин перепугали их неистовые требования немедля разыскать мужа. Она впала в ступор и лишь молча глядела, как, сменяя друг друга и отчаянно жестикулируя, Лоуэлл и Холмс что-то ей разъясняют — точно два черпака в колодце, — пока стук в дверь не подвесил их на крючок. Дж. Т. Филдс назвал себя, однако Гарриет, не отрываясь, глядела на стройную фигуру с львиной гривою, замершую позади этого пухлого и чего-то от нее желавшего человека. В серебряном обрамлении небес в проеме двери не было ничего чище и прекраснее, чем его спокойствие. Женщина простерла трясущиеся руки, точно желая коснуться его бороды, и в самом деле, когда вслед за Филдсом поэт вошел в дом, ее пальцы перемешались с седыми локонами. Лонгфелло отступил на шаг. Она принялась умолять его войти.
Лоуэлл и Холмс переглянулись.
— Наверное, нас она еще не узнала, — шепнул Холмс. Лоуэлл согласился.
Она кинулась объяснять свое изумление: как читает стихи Лонгфелло ежевечерне перед сном; как декламировала вслух «Эванджелину», когда муж, воротившись с войны, не вставал с постели; и как нежный трепетный напев, легенда о верной, но несчастливой любви успокаивала его даже во сне — даже теперь порою успокаивает, грустно добавила женщина. Она знает наизусть «Псалм жизни», весь до последнего слова, и научила мужа, и когда его нет дома, эти стихи спасают ее от страха. Однако все объяснения были в действительности лишь вопросом.
— Отчего, мистер Лонгфелло… — молила она опять и опять, пока не разразилась тяжелыми рыданиями.
Лонгфелло мягко сказал:
— Миссис Гальвин, лишь вы и можете нам сейчас помочь, никто более. Нам необходимо найти вашего мужа.
— Эти люди желают ему зла, — отвечала она, имея в виду Лоуэлла и Холмса. — Я не понимаю. Отчего… Отчего, мистер Лонгфелло, как вообще вы можете знать Бенджамина?
— Боюсь, у нас нет времени на удовлетворительные объяснения, — сказал Лонгфелло.
Она впервые оторвала от поэта взгляд:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122