Смотрю, они от отравы вроде не дохнут. Тут меня зло взяло. Что, думаю, в этой стране вообще уже служб никаких не осталось?.. Я телефон схватил, «девятьсот одиннадцать» набрал. Жду, что будет.
Минуты две, наверно, ждал. Потом слышу — отозвался кто-то, а голос вроде как спросонья.
— Что, уже купил? — спрашивает. — А чего не едешь?
— Ничего я не купил, — говорю. — Это спасатели? У меня тут проблема.
Он вроде как не въехал.
— Какая, — говорит, — проблема? Что, не продают?..
— Але, спасатель! — кричу ему. — У меня тут сороконожки-людоеды! Они размножаются прямо на глазах. Вы должны с ними бороться. Вы спасатели еще? Или…
Тут я им сказал, за кого я их держу. А спасатель какой-то флегматик попался, вроде финна. Отвечает прежним голосом:
— Зачем куда-то ехать?.. Ты, парень, Чипа с Дейлом насмотрелся. Давай, я тебя научу, как самому справиться. Мы тут ловушку разработали, каждый может сделать.
— Давай, — говорю.
— Их там много? — спрашивает. — Ну вот, поймай одну.
Я бумажку взял, сороконожку одну подсадил и завернул. Держу в кулаке.
— Поймал?
— Ну поймал.
— А теперь, — говорит, — засунь ее себе в задницу. Когда она задохнется, следующую лови, и так далее… Все понял?
— Понял, — говорю. — Думаешь, я тебя не найду? Нью-Йорк город маленький, восемьсот тысяч жителей всего. Я твой голос хорошо запомнил…
Думал, он заржет хотя бы, но, наверно, я не один такой звоню.
Сороконожка в бумажке у меня сидит. Я эту тварь в мешок с отравой кинул. Что за бумажка, думаю. Смотрю, а это записка от Паулины. Вот ведь, думаю! Два месяца эту записку не рвал, валялась она везде…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Все сотрудники газеты «Наше слово» были обеспеченными людьми. Потому что газета была, что называется, настоящей. Полезной обществу и государству. У всех были, конечно, квартиры и автомобили, даже у корректора Антоши, который в редакции не так давно. У всех были загородные дома.
Только у верстальщика Витьки не было загородного дома. И отдельной квартиры не было. А жил он с матерью.
Все приходили к десяти часам. Включали телевизор со спортивными новостями. Андрей Иванович, ответственный секретарь, варил кофе. Когда кончались спортивные новости, начинались новости международные. Вся редакция с волнением следила за печальными и радостными событиями. Никто не оставался равнодушным. Наборщица Тоня Алексеевна даже заплакала, когда узнала, что в Аргентине переизбрали президента. Корректор Антоша ее утешал:
— Не плачьте, Тоня Алексеевна! В Аргентине еще много президентов осталось. Если уж их за последний год сменилось двадцать восемь человек…
Андрей Иванович тоже был тронут слезами Тони Алексеевны.
— Кроме того, дорогая Тоня Алексеевна, — добавил он, — Аргентина — это ведь так далеко. Нас больше должны интересовать российские события, а в России все хорошо. Президента никто не переизбирал уже тридцать лет.
И Тоня Алексеевна перестала плакать.
Но не все в редакции были столь чувствительны. Верстальщик Витька, увидев, как упал новейший монгольский авиалайнер с четырьмя тысячами пассажиров на борту, рейс Улан-Батор — Кызыл, ехидничать начал:
— Рожденный ползать…
Корреспондент Евгений Викторович, слышавший эту безобразную реплику, оборвал насмешника:
— Вам должно быть стыдно! Это позор — насмехаться над таким уважаемым и многого добившимся своими силами народом, как монголы.
Верстальщик Витька рукой махнул.
— Но ведь обошлось без жертв, — сказал он. — Никто не пострадал. У каждого пассажира и члена экипажа был маленький парашют, разработанный, между прочим, в самом Китае. Я про современную авиацию все читал…
Андрей Иванович, видя эту перепалку, только вздохнул. Беспокоил его Витька. Да, беспокоил…
Позвонил главный редактор Петр Леонидович Кабинетов.
— Андрей Иванович! У нас несостыковка. Надо убрать рекламу зубной пасты «Премьер-министр»!
— Это где фотография премьер-министра с белоснежными зубами?
— Да! Вышло дополнение к Закону. Осквернение образа людей, олицетворяющих Обновленную Россию.
Андрей Иванович похолодел.
— В чем же тут осквернение?
— Товарищ Советов говорит, что зубы на газетной бумаге выглядят недостаточно белыми.
Андрей Иванович положил трубку и заторопился. Хорошо, что еще все можно исправить!
— Витенька, пора за работу! Включи страничку рекламы и убери из шаблона зубную пасту. Вставь Деда Мороза. Все-таки скоро Новый Год.
— Если людям не напоминать про Новый Год на каждой странице, они, разумеется, забудут его встретить, — заметил Витька.
Андрей Иванович снова вздохнул. Ну как с ним быть?
— Шурик идет! — крикнула Тоня Алексеевна.
То был известный в городе автор коротких рассказов, который вел в «Нашем слове» молодежную рубрику «Страничка творчества». То есть со вчерашнего дня он ее не вел. Ведь вчера редактор Кабинетов публично выступил с беспощадной критикой не столько «Странички», сколько самого Шурика. Петр Леонидович говорил:
— «Наше слово» читают миллионы россиян. Газета пользуется небывалой популярностью. Но если рассмотреть отдельно «Страничку творчества», то она никуда не годится. Мало материалов, посвященных современной жизни россиян, нет ни одного рассказа или эссе о президенте, о его достижениях в области политики и спорта.
Шурик стоял рядом с упрямым и развязным видом. Это разъярило обычно тихого Петра Леонидовича.
— Я специально считал! — крикнул редактор. — За последний месяц вы допустили к публикации пять так называемых литературных произведений с непристойными выражениями, не оправданными художественным замыслом! Вы приваживаете авторов с сомнительным вкусом! Все рассказы, которые вам приносят, посвящены либо алкоголизму, либо наркомании, либо половым извращениям! Этих понятий давно уже не существует в Обновленной России! Вы предпочитаете смотреть в прошлое, в котором такому человеку, как вы, без сомнения, было бы место!..
Петр Леонидович отдышался. Андрей Иванович принес ему стакан воды. Петр Леонидович выпил воду большими глотками.
— Я вас увольняю, — сказал он Шурику. — А вы, Андрей Иванович, напишите по этому поводу статью…
Это было вчера… И вот Шурик появился в дверях. Он держал сегодняшний номер «Нашего слова» со статьей, которая называлась «Грязный журналист оккупировал „Страничку творчества“.
— Доброе утро! — подскочил к Шурику Евгений Викторович. — Я ни в чем не замешан.
Андрей Иванович, Витька и Антоша ничего не сказали.
Шурик потоптался, не заметив Евгения Викторовича, и выкрикнул:
— Вы… вы… Вы тоже неблагонадежные граждане! Вы тоже не соответствуете! И вообще, вы недостойны называться россиянами! Вот…
Повернулся и вышел. Евгений Викторович выбежал следом, приговаривая: «Мир, мир… Как сказал Шекспир, худой мир лучше доброй ссоры».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63