– А мы прекрасно управлялись, пока ты не вышел на сцену и не переманил наших лучших работников!
– Переманил! – в ярости повторил он. – Как ты могла заметить, я плачу приличную зарплату…
– Намекаете на то, что если мы платили бананами, то и остались с обезьянами? – взорвалась она. – Так позвольте напомнить вам, синьор Дзапелли, что мы обучили этих людей…
– И превратили в слишком хороших работников для вашего жалованья, – оборвал он. – Если вы не были достаточно предусмотрительны, чтобы связать их контрактом…
– Мы полагались на порядочность!
– И очень глупо! Первый закон…
Но Элин уже не слушала. Разъяренная его наглой самоуверенностью, она вскочила со стула и вылетела вон. Гнусная свинья! Как он смеет! Хитроумная свинья… острый язык и такой же острый нюх на конъюнктуру!
Вылетев из ресторана, Элин не собиралась возвращаться в машину и зашагала по дороге в противоположном направлении, кипя от злости. Надо было остаться… надо было доказать ему! Но она так возмутилась его высокомерием – Элин совершенно не приходило в голову, что собственное ее высокомерие не уступало Максову, – что была готова залепить ему пощечину.
Когда закололо в боку, девушка замедлила шаг, потом остановилась посмотреть на лыжников, пересекавших снежное поле, вспомнила, что эти гонки называются «лыжный кросс», и начала успокаиваться.
И только тогда Элин подумала, что напрасно обзывает Макса свиньей. Это ей, Элин, подложила свинью ее же любовь. Обычно Элин бывала объективной в любом споре, но любовь сделала ее слишком неуравновешенной, и она уже не могла мыслить разумно.
Элин повернулась и медленно пошла обратно, продолжая размышлять на ходу. Плодом же этих размышлений была неприятная истина: если сравнивать Макса и Сэма, то Макс – лучший бизнесмен. Она работала в обеих компаниях и знала, какой моделью воспользовалась бы, начинай она собственное дело. Обвинять им некого, кроме себя самих, поняла Элин. И даже признала, дойдя до машины, что часть вины за разорение Пиллингеров лежит на ней. Она должна была любым способом заставить Сэма выслушать, насколько плохо обстоят дела. Правда, никто не мог предвидеть, что Хаттоны вылетят в трубу вместе с их деньгами. Но уж в этом-то Макс никак не виноват.
Он стоял возле своего «феррари». Элин увидела, что он ждет ее, и с опозданием сообразила, что унесла ключи, и он не может сесть в машину. Страсти Господни, мысленно воскликнула она, приблизившись и увидев его мрачное лицо. Ясно, что он все еще взбешен ее прозрачным намеком на то, что Пиллингеры разорились по его вине. Элин поблагодарила небо за то, что ключи у нее, – иначе, невзирая на ногу, он бы уехал, оставив ее.
Но, вспомнив о ноге, которая должна доставлять Максу настоящие мучения, пока он стоит вот так, ожидая ее, Элин ускорила шаг. Бедный, любимый Макс, он умирает от боли, а я… Но еще она обнаружила, что из-за душевной сумятицы не может произнести ни слова. Молча села в машину и возилась с зажиганием, пока Макс устраивался на пассажирском сиденье и закрывал дверцу.
– Куда теперь? – ровным, вежливым голосом спросила она.
Не взглянув в ее сторону, Макс сверился с часами.
– Спустимся до Варены и пообедаем там, – решил он.
Элин совершенно не хотела есть. Любовь, решила она, и стычки с Максом не способствуют аппетиту. Но поскольку в шале не осталось никаких продуктов, а он не собирается уезжать оттуда до завтра – между тем Элин начинал серьезно волновать вопрос, как он со своей больной ногой доберется до дома, не говоря уже о Риме, – то для поддержания его сил, несомненно, требуется нечто большее, чем завтрак из сардин.
Не говоря больше ни слова, она тронула машину с места и плавно повела по серпантину дороги в Варену.
– Поедим здесь, – кратко сказал он, указывая на гостиницу.
Резкий тон больно уколол ее. Элин припарковала машину и вышла.
– Запрешь сам, – сказала она, увидев, вверх к гостинице ведет длинная лестница.
Отдавая ключи, Элин надеялась, что он решит, будто ей понадобилось найти дамскую комнату, тогда как на самом деле сейчас, в таком взбудораженном состоянии, у нее не хватило бы выдержки смотреть, как он, тяжело прихрамывая, взбирается по этой лестнице.
Она ушла вперед, понимая, что он бы просто уничтожил ее, услышав предложение пообедать где-нибудь, где нет таких лестниц… Сейчас Элин не выдержит еще одной стычки – просто расплачется…
В дамской комнате она прочитала себе нотацию. Когда это она в последний раз плакала, ради всего святого? Но, выйдя из своего убежища, Элин поняла, что одно дело – приводить себя в порядок там и совсем другое – снова оказаться с Максом рядом.
– Я подумал, что, поскольку день солнечный, ты, возможно, захочешь пообедать на воздухе, – холодно объявил Макс.
– Хорошо, – согласилась она и, увидев стеклянную дверь, ведущую к нескольким столикам с обратной стороны гостиницы, направилась туда.
В любое другое время Элин наслаждалась бы открывшимся мирным видом. Но она не ощущала мира в себе, особенно когда подошел хромающий Макс.
Беседа ограничилась словами «пожалуйста» и «спасибо», когда они передавали друг другу соль и пормезанский сыр. В жизни Элин это был наименее приятный обед. Она мечтала оказаться далеко от Макса и в то же время, не зная, когда увидит его снова, не хотела разлучаться с ним ни на минуту.
Она сосредоточила внимание на стайке кур, копавшихся на склоне выше столиков, и совершенно не ожидала вопроса Макса:
– Поедем?
В ответ она протянула руку за ключами от машины. Когда ладони их соприкоснулись, ее будто ударило током, и потребовались все ее силы, чтобы не отдернуть руку.
Элин пошла вперед и уже сидела за рулем, когда он присоединился к ней несколькими минутами позже. На этот раз она не спрашивала, куда ехать, а просто тронула «феррари» и направилась к шале. Макс не возражал, когда она остановила машину у дома, и Элин поняла, что если она чувствовала себя ужасно, то и ему тоже было не лучше.
– Я не буду заходить, – сказала она напряженным голосом, когда Макс выбрался из машины.
Он кивнул в ответ и встал к ней спиной, не давая возможности поблагодарить. Элин резко отвернулась и прикусила губу. Черт возьми, она любит этого человека! Девушка устремилась вниз по дороге. Но за что она собиралась благодарить его? За обед? Она даже не помнит, что ела!
На полпути между шале и пригородами Кавалезе она остановилась. Черт побери, так не годится! У Макса там нет никакой еды. Он не может вести машину! И как же, в конце концов, он собирается добраться до аэропорта, чтобы лететь завтра в Рим? Элин неохотно повернула и пошла в гору. Она знала, что подчиняется чувству, но – Бог свидетель! – она не оставила бы чужого человека с такой травмой. Как же оставить любимого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Переманил! – в ярости повторил он. – Как ты могла заметить, я плачу приличную зарплату…
– Намекаете на то, что если мы платили бананами, то и остались с обезьянами? – взорвалась она. – Так позвольте напомнить вам, синьор Дзапелли, что мы обучили этих людей…
– И превратили в слишком хороших работников для вашего жалованья, – оборвал он. – Если вы не были достаточно предусмотрительны, чтобы связать их контрактом…
– Мы полагались на порядочность!
– И очень глупо! Первый закон…
Но Элин уже не слушала. Разъяренная его наглой самоуверенностью, она вскочила со стула и вылетела вон. Гнусная свинья! Как он смеет! Хитроумная свинья… острый язык и такой же острый нюх на конъюнктуру!
Вылетев из ресторана, Элин не собиралась возвращаться в машину и зашагала по дороге в противоположном направлении, кипя от злости. Надо было остаться… надо было доказать ему! Но она так возмутилась его высокомерием – Элин совершенно не приходило в голову, что собственное ее высокомерие не уступало Максову, – что была готова залепить ему пощечину.
Когда закололо в боку, девушка замедлила шаг, потом остановилась посмотреть на лыжников, пересекавших снежное поле, вспомнила, что эти гонки называются «лыжный кросс», и начала успокаиваться.
И только тогда Элин подумала, что напрасно обзывает Макса свиньей. Это ей, Элин, подложила свинью ее же любовь. Обычно Элин бывала объективной в любом споре, но любовь сделала ее слишком неуравновешенной, и она уже не могла мыслить разумно.
Элин повернулась и медленно пошла обратно, продолжая размышлять на ходу. Плодом же этих размышлений была неприятная истина: если сравнивать Макса и Сэма, то Макс – лучший бизнесмен. Она работала в обеих компаниях и знала, какой моделью воспользовалась бы, начинай она собственное дело. Обвинять им некого, кроме себя самих, поняла Элин. И даже признала, дойдя до машины, что часть вины за разорение Пиллингеров лежит на ней. Она должна была любым способом заставить Сэма выслушать, насколько плохо обстоят дела. Правда, никто не мог предвидеть, что Хаттоны вылетят в трубу вместе с их деньгами. Но уж в этом-то Макс никак не виноват.
Он стоял возле своего «феррари». Элин увидела, что он ждет ее, и с опозданием сообразила, что унесла ключи, и он не может сесть в машину. Страсти Господни, мысленно воскликнула она, приблизившись и увидев его мрачное лицо. Ясно, что он все еще взбешен ее прозрачным намеком на то, что Пиллингеры разорились по его вине. Элин поблагодарила небо за то, что ключи у нее, – иначе, невзирая на ногу, он бы уехал, оставив ее.
Но, вспомнив о ноге, которая должна доставлять Максу настоящие мучения, пока он стоит вот так, ожидая ее, Элин ускорила шаг. Бедный, любимый Макс, он умирает от боли, а я… Но еще она обнаружила, что из-за душевной сумятицы не может произнести ни слова. Молча села в машину и возилась с зажиганием, пока Макс устраивался на пассажирском сиденье и закрывал дверцу.
– Куда теперь? – ровным, вежливым голосом спросила она.
Не взглянув в ее сторону, Макс сверился с часами.
– Спустимся до Варены и пообедаем там, – решил он.
Элин совершенно не хотела есть. Любовь, решила она, и стычки с Максом не способствуют аппетиту. Но поскольку в шале не осталось никаких продуктов, а он не собирается уезжать оттуда до завтра – между тем Элин начинал серьезно волновать вопрос, как он со своей больной ногой доберется до дома, не говоря уже о Риме, – то для поддержания его сил, несомненно, требуется нечто большее, чем завтрак из сардин.
Не говоря больше ни слова, она тронула машину с места и плавно повела по серпантину дороги в Варену.
– Поедим здесь, – кратко сказал он, указывая на гостиницу.
Резкий тон больно уколол ее. Элин припарковала машину и вышла.
– Запрешь сам, – сказала она, увидев, вверх к гостинице ведет длинная лестница.
Отдавая ключи, Элин надеялась, что он решит, будто ей понадобилось найти дамскую комнату, тогда как на самом деле сейчас, в таком взбудораженном состоянии, у нее не хватило бы выдержки смотреть, как он, тяжело прихрамывая, взбирается по этой лестнице.
Она ушла вперед, понимая, что он бы просто уничтожил ее, услышав предложение пообедать где-нибудь, где нет таких лестниц… Сейчас Элин не выдержит еще одной стычки – просто расплачется…
В дамской комнате она прочитала себе нотацию. Когда это она в последний раз плакала, ради всего святого? Но, выйдя из своего убежища, Элин поняла, что одно дело – приводить себя в порядок там и совсем другое – снова оказаться с Максом рядом.
– Я подумал, что, поскольку день солнечный, ты, возможно, захочешь пообедать на воздухе, – холодно объявил Макс.
– Хорошо, – согласилась она и, увидев стеклянную дверь, ведущую к нескольким столикам с обратной стороны гостиницы, направилась туда.
В любое другое время Элин наслаждалась бы открывшимся мирным видом. Но она не ощущала мира в себе, особенно когда подошел хромающий Макс.
Беседа ограничилась словами «пожалуйста» и «спасибо», когда они передавали друг другу соль и пормезанский сыр. В жизни Элин это был наименее приятный обед. Она мечтала оказаться далеко от Макса и в то же время, не зная, когда увидит его снова, не хотела разлучаться с ним ни на минуту.
Она сосредоточила внимание на стайке кур, копавшихся на склоне выше столиков, и совершенно не ожидала вопроса Макса:
– Поедем?
В ответ она протянула руку за ключами от машины. Когда ладони их соприкоснулись, ее будто ударило током, и потребовались все ее силы, чтобы не отдернуть руку.
Элин пошла вперед и уже сидела за рулем, когда он присоединился к ней несколькими минутами позже. На этот раз она не спрашивала, куда ехать, а просто тронула «феррари» и направилась к шале. Макс не возражал, когда она остановила машину у дома, и Элин поняла, что если она чувствовала себя ужасно, то и ему тоже было не лучше.
– Я не буду заходить, – сказала она напряженным голосом, когда Макс выбрался из машины.
Он кивнул в ответ и встал к ней спиной, не давая возможности поблагодарить. Элин резко отвернулась и прикусила губу. Черт возьми, она любит этого человека! Девушка устремилась вниз по дороге. Но за что она собиралась благодарить его? За обед? Она даже не помнит, что ела!
На полпути между шале и пригородами Кавалезе она остановилась. Черт побери, так не годится! У Макса там нет никакой еды. Он не может вести машину! И как же, в конце концов, он собирается добраться до аэропорта, чтобы лететь завтра в Рим? Элин неохотно повернула и пошла в гору. Она знала, что подчиняется чувству, но – Бог свидетель! – она не оставила бы чужого человека с такой травмой. Как же оставить любимого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43