Ну, за дело.
Потом было интервью с Тимом Барреттом. Могу поспорить, что у Тима большое криминальное будущее. Не потому, что он оказался ужасным, аморальным или извращенным, а потому что он абсолютно незаметен. Он не худ и не толст, а так – среднее телосложение, средняя внешность и средний ум. Он шатен, глаза карие, но очень возможно, что серые или зеленые. Не помню точно.
После тщательного допроса стало ясно, что единственной его характерной чертой является фанатичная, исступленная ревность. Он подозревает трех бывших любовников своей невесты Линды. Не думаю, что его подозрения обоснованны, но это и неважно. Он без конца ерзает на стуле, а его руки живут своей, независимой жизнью и находятся в постоянном движении. Он то берет кофейную чашку, то ставит обратно; хватает ручку, карандаш, пепельницу, планшет, пирожное. И все, все тянет в рот. Целых пятнадцать минут он делился со мной подозрениями, и я прихожу к выводу, что девушка заслуживает избавления от этого психа. Если удастся их разлучить, это пойдет на пользу всему обществу. И я велю частному детективу немедленно установить слежку за одним из ее бывших дружков.
Следующая беседа с изящной брюнеткой по имени Хлоя. Она менеджер по рекламе в маленьком рекламном агентстве в Бристоле. Хлоя как раз принадлежит к тому типу, что меня интересует. Бесспорно привлекательна, кудри до плеч, обаятельная улыбка и точеная фигурка, которой она откровенно и по праву гордится. Двадцать пять лет, умна и весела.
И абсолютно не уверена в себе.
Наверное, она довольно умело это скрывает. Наверное, коллеги и знакомые считают ее очень уверенной особой, а за глаза обсуждают ее потрясающую самодостаточность. Каждому, кто читал хоть одну популярную книжку по психологии и кто поговорит с ней часа полтора, станет ясно, что эта женщина влюбляется слишком сильно. Без мужчины она считает себя неполноценной. А мужчины видят в ней сильную личность, но у них стоит на нее лишь до тех пор, пока они не станут ее любовниками. Они чувствуют ее зависимость, а у кого на это встанет? А раз не стоит, они, понятное дело, ее бросают. Впрочем, когда я все выслушала, мне показалось, что ее жених Род сломал этот стереотип. Ему по душе эта ее зависимость от мужчины, потому что рядом с такой женщиной он чувствует свою значимость. Но постоянные неудачи разрушили ее доверие к мужчинам. И вместо того чтобы благодарить бога, что она нашла Рода, и угомониться, усомнившаяся Хлоя хочет его проверить, рискуя все разрушить.
На государственном телеканале.
Завершая беседу и в сотый раз уточнив все детали о бывших подружках Рода, я спрашиваю Хлою, почему она хочет привлечь телевидение к экзамену на верность. Ведь она рискует быть публично униженной, и все станут жалеть ее и презирать.
Она пожимает плечами и с напускной храбростью отвечает:
– Если проиграю, то хоть прославлюсь. Не хочу быть в аутсайдерах.
Мне нравятся доводы Хлои. Ей придется поделиться ими со всей Англией. В каждой из этих женщин сидит Аристотель.
– Смотрите, сколько желающих попасть на шоу – очередь стоит вдоль всей автостоянки, – смеется Фи. Хороший признак. Значит, отдел по связям с общественностью отлично поработал.
– Что за люди? – спрашиваю я. Очень важно правильно подобрать аудиторию. Есть куча вещей, которые втихомолку делаем мы все, тайно, укрывшись домашними стенами, не выставляя напоказ. Радуемся горю отвергнутых, одобряем жестокость и предательство, получаем удовольствие от зрелища унижений и страданий. Мне нужны тупые и примитивные типы, которые будут реагировать именно так.
– В основном несчастные замухрышки. Но им, по-моему, все равно, как они выглядят – им не терпится попасть на шоу.
Их-то мне и надо. Кто-то выкрикнул: «Леди и джентльмены, выборочная проверка». Никто не имеет понятия, что это значит, но это производит нужный эффект, и кандидаты растерянно суетятся. Ну еще бы. Это все так увлекательно. Толпу требуется настроить должным образом. Непрерывно гудит сирена полицейской машины, но полиция не обращает внимания на все усиливающиеся крики. Директор, длинноволосый и по случаю премьеры раздувшийся от важности, профессионально раздражительный продюсер и режиссер, усталый и измученный, стоят в углу и горячо обсуждают какой-то технический вопрос. Помощница режиссера носится по павильону так, будто от этого зависит ее жизнь. А операторы в черном, в мешковатых военных штанах и шортах от Теда Бэйкера, «Кэтс» и «Донны Каран», стараются казаться равнодушными. Декорации хрупкие, но красивые. Задник испещрен большими красными сердцами. На первый взгляд это смотрится романтично, но в жестком телевизионном свете они выглядят довольно зловеще, так, что на ум приходит операция на открытом сердце. В середине сцены удобные диванчики, чтобы место казни было хорошо видно всем.
– А этот откуда? – справляюсь я о группе разогрева. Их комик, толстяк-северянин, нарезает по сцене круги, как Шумахер. Он похож на бабу, и на его призывы «Безумствуйте, бушуйте!» из аудитории доносится лишь несколько смущенных смешков.
– У него хорошо это получалось со зрителями «Родового проклятия», – недоумевает Фи.
Он выдает несколько грязных шуток, и сам над ними смеется.
– О чем ты думала? Я же говорила, что мне нужно высококлассное шоу. Какую часть слова «высококлассный» ты не поняла? – набрасываюсь я на нее. И тут же звучит:
– Тридцать секунд до эфира.
– Ты велела мне работать над деталями, – защищается она. Но сейчас я не настроена это обсуждать.
– Фи, чтобы на следующей неделе его здесь не было. – Голос у меня в наушниках произносит «Двадцать секунд». Я снова настраиваюсь на толстяка.
– Сегодня у нас шоу в прямом эфире, так что если вы сидите рядом с любовницей, то отодвиньтесь. – Публика все же начинает глупо улыбаться. «Десять секунд».
– Фи, ты не видела, кто-нибудь отодвинулся? Я прикидываю насчет потенциальных адюльтеров. – «Восемь, семь, шесть». Мы напряженно ждем.
– Встречайте Кэти Хант, ведущую сегодняшнего шоу. – Зрители начинают бухшо аплодировать в надежде, что их лицо на долю секунды мелькнет на телеэкране. Толстяк пытается покружить Кэти, чтобы показать, что ему не зря платят. Кэти не дала бы покружить себя даже Робби Уильямсу. Она бросает на толстяка испепеляющий взгляд. Я чувствую облегчение – она по крайней мере понимает, что это будет за шоу.
– Три, два, один – мы в эфире. – Передвижная камера величественно скользит по аудитории и декорациям. Она напоминает мне о том, чем мы здесь занимаемся. Наверное, Фи тоже об этом думает, я замечаю, что она пишет на руке фломастером слово «позор». Появление камер действует на публику возбуждающе. Все заметно оживились, стараются лучше выглядеть, распрямить спину, чтобы казаться на несколько дюймов выше, и широко улыбаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Потом было интервью с Тимом Барреттом. Могу поспорить, что у Тима большое криминальное будущее. Не потому, что он оказался ужасным, аморальным или извращенным, а потому что он абсолютно незаметен. Он не худ и не толст, а так – среднее телосложение, средняя внешность и средний ум. Он шатен, глаза карие, но очень возможно, что серые или зеленые. Не помню точно.
После тщательного допроса стало ясно, что единственной его характерной чертой является фанатичная, исступленная ревность. Он подозревает трех бывших любовников своей невесты Линды. Не думаю, что его подозрения обоснованны, но это и неважно. Он без конца ерзает на стуле, а его руки живут своей, независимой жизнью и находятся в постоянном движении. Он то берет кофейную чашку, то ставит обратно; хватает ручку, карандаш, пепельницу, планшет, пирожное. И все, все тянет в рот. Целых пятнадцать минут он делился со мной подозрениями, и я прихожу к выводу, что девушка заслуживает избавления от этого психа. Если удастся их разлучить, это пойдет на пользу всему обществу. И я велю частному детективу немедленно установить слежку за одним из ее бывших дружков.
Следующая беседа с изящной брюнеткой по имени Хлоя. Она менеджер по рекламе в маленьком рекламном агентстве в Бристоле. Хлоя как раз принадлежит к тому типу, что меня интересует. Бесспорно привлекательна, кудри до плеч, обаятельная улыбка и точеная фигурка, которой она откровенно и по праву гордится. Двадцать пять лет, умна и весела.
И абсолютно не уверена в себе.
Наверное, она довольно умело это скрывает. Наверное, коллеги и знакомые считают ее очень уверенной особой, а за глаза обсуждают ее потрясающую самодостаточность. Каждому, кто читал хоть одну популярную книжку по психологии и кто поговорит с ней часа полтора, станет ясно, что эта женщина влюбляется слишком сильно. Без мужчины она считает себя неполноценной. А мужчины видят в ней сильную личность, но у них стоит на нее лишь до тех пор, пока они не станут ее любовниками. Они чувствуют ее зависимость, а у кого на это встанет? А раз не стоит, они, понятное дело, ее бросают. Впрочем, когда я все выслушала, мне показалось, что ее жених Род сломал этот стереотип. Ему по душе эта ее зависимость от мужчины, потому что рядом с такой женщиной он чувствует свою значимость. Но постоянные неудачи разрушили ее доверие к мужчинам. И вместо того чтобы благодарить бога, что она нашла Рода, и угомониться, усомнившаяся Хлоя хочет его проверить, рискуя все разрушить.
На государственном телеканале.
Завершая беседу и в сотый раз уточнив все детали о бывших подружках Рода, я спрашиваю Хлою, почему она хочет привлечь телевидение к экзамену на верность. Ведь она рискует быть публично униженной, и все станут жалеть ее и презирать.
Она пожимает плечами и с напускной храбростью отвечает:
– Если проиграю, то хоть прославлюсь. Не хочу быть в аутсайдерах.
Мне нравятся доводы Хлои. Ей придется поделиться ими со всей Англией. В каждой из этих женщин сидит Аристотель.
– Смотрите, сколько желающих попасть на шоу – очередь стоит вдоль всей автостоянки, – смеется Фи. Хороший признак. Значит, отдел по связям с общественностью отлично поработал.
– Что за люди? – спрашиваю я. Очень важно правильно подобрать аудиторию. Есть куча вещей, которые втихомолку делаем мы все, тайно, укрывшись домашними стенами, не выставляя напоказ. Радуемся горю отвергнутых, одобряем жестокость и предательство, получаем удовольствие от зрелища унижений и страданий. Мне нужны тупые и примитивные типы, которые будут реагировать именно так.
– В основном несчастные замухрышки. Но им, по-моему, все равно, как они выглядят – им не терпится попасть на шоу.
Их-то мне и надо. Кто-то выкрикнул: «Леди и джентльмены, выборочная проверка». Никто не имеет понятия, что это значит, но это производит нужный эффект, и кандидаты растерянно суетятся. Ну еще бы. Это все так увлекательно. Толпу требуется настроить должным образом. Непрерывно гудит сирена полицейской машины, но полиция не обращает внимания на все усиливающиеся крики. Директор, длинноволосый и по случаю премьеры раздувшийся от важности, профессионально раздражительный продюсер и режиссер, усталый и измученный, стоят в углу и горячо обсуждают какой-то технический вопрос. Помощница режиссера носится по павильону так, будто от этого зависит ее жизнь. А операторы в черном, в мешковатых военных штанах и шортах от Теда Бэйкера, «Кэтс» и «Донны Каран», стараются казаться равнодушными. Декорации хрупкие, но красивые. Задник испещрен большими красными сердцами. На первый взгляд это смотрится романтично, но в жестком телевизионном свете они выглядят довольно зловеще, так, что на ум приходит операция на открытом сердце. В середине сцены удобные диванчики, чтобы место казни было хорошо видно всем.
– А этот откуда? – справляюсь я о группе разогрева. Их комик, толстяк-северянин, нарезает по сцене круги, как Шумахер. Он похож на бабу, и на его призывы «Безумствуйте, бушуйте!» из аудитории доносится лишь несколько смущенных смешков.
– У него хорошо это получалось со зрителями «Родового проклятия», – недоумевает Фи.
Он выдает несколько грязных шуток, и сам над ними смеется.
– О чем ты думала? Я же говорила, что мне нужно высококлассное шоу. Какую часть слова «высококлассный» ты не поняла? – набрасываюсь я на нее. И тут же звучит:
– Тридцать секунд до эфира.
– Ты велела мне работать над деталями, – защищается она. Но сейчас я не настроена это обсуждать.
– Фи, чтобы на следующей неделе его здесь не было. – Голос у меня в наушниках произносит «Двадцать секунд». Я снова настраиваюсь на толстяка.
– Сегодня у нас шоу в прямом эфире, так что если вы сидите рядом с любовницей, то отодвиньтесь. – Публика все же начинает глупо улыбаться. «Десять секунд».
– Фи, ты не видела, кто-нибудь отодвинулся? Я прикидываю насчет потенциальных адюльтеров. – «Восемь, семь, шесть». Мы напряженно ждем.
– Встречайте Кэти Хант, ведущую сегодняшнего шоу. – Зрители начинают бухшо аплодировать в надежде, что их лицо на долю секунды мелькнет на телеэкране. Толстяк пытается покружить Кэти, чтобы показать, что ему не зря платят. Кэти не дала бы покружить себя даже Робби Уильямсу. Она бросает на толстяка испепеляющий взгляд. Я чувствую облегчение – она по крайней мере понимает, что это будет за шоу.
– Три, два, один – мы в эфире. – Передвижная камера величественно скользит по аудитории и декорациям. Она напоминает мне о том, чем мы здесь занимаемся. Наверное, Фи тоже об этом думает, я замечаю, что она пишет на руке фломастером слово «позор». Появление камер действует на публику возбуждающе. Все заметно оживились, стараются лучше выглядеть, распрямить спину, чтобы казаться на несколько дюймов выше, и широко улыбаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88