В последние дни перестрелки временно прекратились, так как все с тревожным нетерпением ожидали результатов переговоров. Лица у повстанцев были хмурые, напряженные, на гостей они поглядывали с любопытством, но без агрессии. Все знали, зачем здесь эти люди и откуда они, к тому же госпиталь «Милосердия» был достаточно известен в Бугенвиле.
День прошел сонно и уныло, делать было абсолютно нечего, Данила попытался предложить свою помощь в колке дров, но ему сказали, что у всех здесь есть свои обязанности и что им сказано гостей не трогать. У Эрики ступни не переставали болеть, она заметно хромала на обе ноги, но все же решилась пройтись по лагерю и зайти в хижину к Килари, уж очень интересно ей было с ней поговорить. Килари была женой одного из лидеров восстания и активно участвовала в сопротивлении властям ПНГ. Когда Эрика зашла к ней, она как раз кормила своих детей. Впрочем, процедура эта сводилась к тому, что она выложила на циновку банановые листья с едой, а дети подбегали и запускали туда ладошки. В здешних условиях горячая еда подавалась пару раз в день, а то и один, а потому уговаривать детей покушать не приходилось. Все остальное время они питались тем, что росло на деревьях.
— Привет, Килари, можно мне войти?
— Заходи. — На лице у Килари не отразилось ни одной эмоции, она лишь мельком взглянула на опухшие ноги своей гостьи.
Эрика осторожно присела на полу хижины. Ей было интересно, как живет эта женщина и ей подобные, вставшие грудью на защиту своей родины, своей земли, своих семей.
— Тяжело тебе, наверное, жить вот так, в лагере, когда вокруг война?
— Не тяжелее, чем жить под гнетом иностранцев, высасывающих кровь из нашей земли. — Лицо по прежнему ничего не выражало.
— Ты думаешь, вы сможете добиться полной независимости? — тихо спросила Эрика. Сама она в это слабо верила.
— У нас нет другого выхода. Тебе действительно это интересно? — вдруг спросила Килари, оторвавшись от самого маленького ребенка, которому еще приходилось помогать доносить еду до рта.
— Действительно. Я бы не была здесь, на этом острове, не лечила бы ваших людей, если бы не испытывала к ним симпатию.
— Симпатию… — задумчиво повторила Килари. — Для тебя это просто симпатия, а для меня — это мой народ. Ты знаешь, что исторически у нас здесь всегда был матриархат? Мы принадлежим клану наших матерей, мы передаем землю нашим дочерям, мужчины наравне с женщинами участвуют во всем — фермерстве, ведении хозяйства, а женщины наравне с мужчинами воюют. У нас культивируется истинное уважение к женщине с детства, не то что в вашей западной культуре. Когда у нас рождается девочка, мы говорим — она укрепит наш клан, когда рождается мальчик, мы говорим — он укрепит клан своей жены. И вот приходят иностранцы, прикрепляют нас сначала к Папуа — Новой Гвинее против нашей воли, хотя мы совершенно не относимся к ним и никогда не относились, даже цвет кожи у нас другой. Потом они высасывают из нашей земли полезные ископаемые, потом разрушают весь наш уклад и культуру, а потом удивляются, почему мы так злы на них? Это моя земля, мои дети, мой клан! Зачем нам нужно это чужое вмешательство под благовидным предлогом? Мы поставим все на свои места, пусть даже ради этого погибнут многие из наших людей. Кто-нибудь спросил нас, как мы хотим развиваться? Нет. Мы для белых — обезьяны, способные лишь на рабский труд. Скажешь, не так?
Эрика молчала. Килари была права — большинство белых именно так и думали.
— А я хочу вернуть мою землю и управлять ею без советчиков.
— Но ведь вам будет трудно без помощи других? И вы не можете изолироваться от цивилизации? — Эрика была потрясена болью Килари, наполняющей ее слова. Она слышала подобное много раз и всегда проникалась сочувствием и уважением к патриотизму бугенвильцев.
— Мы жили без денег и западной администрации много столетий, так почему мы не можем прожить без них теперь? Если только нам не будут мешать, мы прекрасно выживем. — Килари, как все остальные жители острова, была абсолютно уверена в их самодостаточности. — Но мы не хотим войны и смертей. И если наши противники согласятся на мирные переговоры, мы тут же перестанем стрелять, потому что мы не кровожадные варвары, мы лишь хотим получить нашу землю обратно.
Эрика вздохнула. Все это было сложно, как и в любой войне. Слишком много было поставлено на карту, слишком много противоречивой информации вокруг.
— Удачи тебе и твоему народу, Килари!
Эрика захромала к своей хижине, обдумывая услышанное. Год назад она и слыхом не слыхивала об этих людях, а теперь вот сопереживает им, как своим родным. Как непредсказуема, однако, судьба…
Вечером их опять накормили какими-то кореньями и травой, запеченными с кокосовым молоком в горячих камнях, после чего Тони сразу же лег спать, а Эрика и Данила вышли подышать воздухом. Несмотря на то что в горах обычно бывает прохладнее, чем в низине, свежесть здесь можно было поймать лишь в вечернее время. Ночью обычно шел дождь, а днем земля нагревалась и испаряла воду, наполняя воздух удушливой влажностью. После захода солнца картина менялась — воздух очищался и наполнялся ароматами цветов, трав, свежести. Они сидели недалеко от хижины, радуясь вечернему бризу, который казался настоящим наслаждением после дневной изнуряющей жары. Высокая трава служила мягким покрывалом, насекомые назойливо кружились вокруг в поисках света и пищи.
— Эрика, мне так жаль, что я втянул тебя во все это. — Данила смотрел, как Эрика безуспешно пытается вытащить из ноги занозу и убрать отмершие кусочки кожи на нарывах. — Я просто молю Бога, чтобы все закончилось благополучно, хотя даже в этом случае я не смогу простить себя за то, что по моей вине ты вынуждена страдать.
— Страдать? — не отрываясь от своего занятия, переспросила Эрика, усмехнувшись горестной улыбкой. — Ты, видимо, не знаешь, что это такое — страдать. А с чего ты решил, что это по твоей вине? Не говори глупостей. Как ты мог знать, что так получится? Если бы не я, так Фил или кто-то другой оказался бы на моем месте, тебе было бы легче от этого?
— Если честно, то легче, — признался Данила. — Они мужчины и более приспособлены к жизни и подобным «приключениям».
— Ну спасибо за комплимент. По-моему, я еще не начала ныть и устраивать истерики по поводу неудобств, хотя я и женщина, — возмущенно проворчала Эрика.
— Да при чем тут это? Кто же спорит, ты молодчина, я очень горжусь тобой. — Он с нежностью посмотрел на нее, на самом деле испытывая гордость за ее мужество. Немногие мужчины были бы способны перенести такое.
— А в чем же тогда дело? — Эрика смотрела ему прямо в глаза, сохраняя, однако, несколько отстраненное выражение лица.
— В чем дело… Да в том, что я ужасно переживаю за тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
День прошел сонно и уныло, делать было абсолютно нечего, Данила попытался предложить свою помощь в колке дров, но ему сказали, что у всех здесь есть свои обязанности и что им сказано гостей не трогать. У Эрики ступни не переставали болеть, она заметно хромала на обе ноги, но все же решилась пройтись по лагерю и зайти в хижину к Килари, уж очень интересно ей было с ней поговорить. Килари была женой одного из лидеров восстания и активно участвовала в сопротивлении властям ПНГ. Когда Эрика зашла к ней, она как раз кормила своих детей. Впрочем, процедура эта сводилась к тому, что она выложила на циновку банановые листья с едой, а дети подбегали и запускали туда ладошки. В здешних условиях горячая еда подавалась пару раз в день, а то и один, а потому уговаривать детей покушать не приходилось. Все остальное время они питались тем, что росло на деревьях.
— Привет, Килари, можно мне войти?
— Заходи. — На лице у Килари не отразилось ни одной эмоции, она лишь мельком взглянула на опухшие ноги своей гостьи.
Эрика осторожно присела на полу хижины. Ей было интересно, как живет эта женщина и ей подобные, вставшие грудью на защиту своей родины, своей земли, своих семей.
— Тяжело тебе, наверное, жить вот так, в лагере, когда вокруг война?
— Не тяжелее, чем жить под гнетом иностранцев, высасывающих кровь из нашей земли. — Лицо по прежнему ничего не выражало.
— Ты думаешь, вы сможете добиться полной независимости? — тихо спросила Эрика. Сама она в это слабо верила.
— У нас нет другого выхода. Тебе действительно это интересно? — вдруг спросила Килари, оторвавшись от самого маленького ребенка, которому еще приходилось помогать доносить еду до рта.
— Действительно. Я бы не была здесь, на этом острове, не лечила бы ваших людей, если бы не испытывала к ним симпатию.
— Симпатию… — задумчиво повторила Килари. — Для тебя это просто симпатия, а для меня — это мой народ. Ты знаешь, что исторически у нас здесь всегда был матриархат? Мы принадлежим клану наших матерей, мы передаем землю нашим дочерям, мужчины наравне с женщинами участвуют во всем — фермерстве, ведении хозяйства, а женщины наравне с мужчинами воюют. У нас культивируется истинное уважение к женщине с детства, не то что в вашей западной культуре. Когда у нас рождается девочка, мы говорим — она укрепит наш клан, когда рождается мальчик, мы говорим — он укрепит клан своей жены. И вот приходят иностранцы, прикрепляют нас сначала к Папуа — Новой Гвинее против нашей воли, хотя мы совершенно не относимся к ним и никогда не относились, даже цвет кожи у нас другой. Потом они высасывают из нашей земли полезные ископаемые, потом разрушают весь наш уклад и культуру, а потом удивляются, почему мы так злы на них? Это моя земля, мои дети, мой клан! Зачем нам нужно это чужое вмешательство под благовидным предлогом? Мы поставим все на свои места, пусть даже ради этого погибнут многие из наших людей. Кто-нибудь спросил нас, как мы хотим развиваться? Нет. Мы для белых — обезьяны, способные лишь на рабский труд. Скажешь, не так?
Эрика молчала. Килари была права — большинство белых именно так и думали.
— А я хочу вернуть мою землю и управлять ею без советчиков.
— Но ведь вам будет трудно без помощи других? И вы не можете изолироваться от цивилизации? — Эрика была потрясена болью Килари, наполняющей ее слова. Она слышала подобное много раз и всегда проникалась сочувствием и уважением к патриотизму бугенвильцев.
— Мы жили без денег и западной администрации много столетий, так почему мы не можем прожить без них теперь? Если только нам не будут мешать, мы прекрасно выживем. — Килари, как все остальные жители острова, была абсолютно уверена в их самодостаточности. — Но мы не хотим войны и смертей. И если наши противники согласятся на мирные переговоры, мы тут же перестанем стрелять, потому что мы не кровожадные варвары, мы лишь хотим получить нашу землю обратно.
Эрика вздохнула. Все это было сложно, как и в любой войне. Слишком много было поставлено на карту, слишком много противоречивой информации вокруг.
— Удачи тебе и твоему народу, Килари!
Эрика захромала к своей хижине, обдумывая услышанное. Год назад она и слыхом не слыхивала об этих людях, а теперь вот сопереживает им, как своим родным. Как непредсказуема, однако, судьба…
Вечером их опять накормили какими-то кореньями и травой, запеченными с кокосовым молоком в горячих камнях, после чего Тони сразу же лег спать, а Эрика и Данила вышли подышать воздухом. Несмотря на то что в горах обычно бывает прохладнее, чем в низине, свежесть здесь можно было поймать лишь в вечернее время. Ночью обычно шел дождь, а днем земля нагревалась и испаряла воду, наполняя воздух удушливой влажностью. После захода солнца картина менялась — воздух очищался и наполнялся ароматами цветов, трав, свежести. Они сидели недалеко от хижины, радуясь вечернему бризу, который казался настоящим наслаждением после дневной изнуряющей жары. Высокая трава служила мягким покрывалом, насекомые назойливо кружились вокруг в поисках света и пищи.
— Эрика, мне так жаль, что я втянул тебя во все это. — Данила смотрел, как Эрика безуспешно пытается вытащить из ноги занозу и убрать отмершие кусочки кожи на нарывах. — Я просто молю Бога, чтобы все закончилось благополучно, хотя даже в этом случае я не смогу простить себя за то, что по моей вине ты вынуждена страдать.
— Страдать? — не отрываясь от своего занятия, переспросила Эрика, усмехнувшись горестной улыбкой. — Ты, видимо, не знаешь, что это такое — страдать. А с чего ты решил, что это по твоей вине? Не говори глупостей. Как ты мог знать, что так получится? Если бы не я, так Фил или кто-то другой оказался бы на моем месте, тебе было бы легче от этого?
— Если честно, то легче, — признался Данила. — Они мужчины и более приспособлены к жизни и подобным «приключениям».
— Ну спасибо за комплимент. По-моему, я еще не начала ныть и устраивать истерики по поводу неудобств, хотя я и женщина, — возмущенно проворчала Эрика.
— Да при чем тут это? Кто же спорит, ты молодчина, я очень горжусь тобой. — Он с нежностью посмотрел на нее, на самом деле испытывая гордость за ее мужество. Немногие мужчины были бы способны перенести такое.
— А в чем же тогда дело? — Эрика смотрела ему прямо в глаза, сохраняя, однако, несколько отстраненное выражение лица.
— В чем дело… Да в том, что я ужасно переживаю за тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78