Наконец зажужжал звонок и дверной замок щелкнул.
— Четвертый этаж, — произнес невидимый голос.
Кэллоуэй медленно поднимался по лестнице. Его лицо было преисполнено мрачной решимости, но казалось совершенно непроницаемым, несмотря на бушевавшую у него внутри ярость.
Наконец он поднялся на четвертый этаж. Сияющая бронзовая дощечка «Джоэль Мартин и компаньоны» сразу бросилась в глаза. Он постучал и, услышав женский голос, толкнул дверь и вошел.
— Мистер Мартин сейчас освободится, — прощебетала девушка. — Посидите, пожалуйста. — Она указала па огромный диван у окна.
Несколько минут спустя на столе секретарши прожужжал звонок, и она приветливо улыбнулась.
— Мистер Мартин готов принять вас, — сказала она, вставая и распахивая перед ним дверь.
Он пересек приемную и вошел в кабинет Джоэля Мартина. Увидел перед собой привлекательного темноволосого мужчину, сидящего за огромным столом, на губах которого играла улыбка, но взгляд был настороженный.
— Мистер Кэллоуэй, — произнес он, вставая. — Приятная неожиданность! — Он протянул руку, но Кэллоуэй сделал вид, что не заметил ее. — Присаживайтесь, пожалуйста. — Джоэль указал на стул напротив.
— Неожиданность, говорите? — Кэллоуэй ослабил узел галстука. Нужно во что бы то ни стало держать себя в руках.
— В том смысле, — сказал, чуть запинаясь, Джоэль, — что я не ожидал вас увидеть. Не здесь по крайней мере.
— Вот как? А где в таком случае?
— М-мм, не знаю… — замялся Джоэль.
— Похоже, — согласился Кэллоуэй, — моя дочь тоже не ожидала.
Джоэль покраснел как рак.
— Как дела у Кейт?
— Не задавайте вопросов, ответы на которые вас не интересуют.
Джоэль нахмурился. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали, и уж тем более в собственном кабинете. Кэллоуэй уже начал действовать ему на нервы.
— Послушайте, мистер Кэллоуэй, зачем вы пришли? Вам нужны деньги? Если так, то я…
Внезапно Кэллоуэй вскочил и, тигром бросившись на него, схватил за горло и прижал к стене.
— Я уже не молод, Мартин, — прорычал он, — но, клянусь Богом, готов взять грех на душу и убить вас. Вы знаете, где сейчас Кейт? Знаете или нет? Впрочем, вам ведь глубоко наплевать на нее. Так ведь? Да или нет? — Он тряс Джоэля и бил его головой о стену.
Изо всех сил напрягшись, Джоэль оттолкнул его.
— Я бы хотел, чтобы вы ушли, мистер Кэллоуэй, — прохрипел он, с трудом сдерживаясь.
— Я уйду, когда сочту нужным, — отчеканил Кэллоуэй. — Моя дочь сейчас находится в больнице, где умерщвляют ее ребенка. Вашего ребенка! Я не знаю и не хочу знать, как это все случилось, но одно я знаю наверняка: вы самый гнусный подонок, которых только свет видывал. Вы растоптали мою дочь, отняли у нес все: человеческое достоинство, самоуважение, а теперь еще и ребенка. Вы ее уничтожили, Мартин, и теперь вы за все поплатитесь — обещаю вам!
— Да ладно вам, папаша, — криво ухмыльнулся Джоэль. — Вы не в кинематографе. Да и кто вы такой, чтобы угрожать мне?
Глаза Кэллоуэя гневно блеснули.
— Молчать! Я не собираюсь вас выслушивать. Я пришел к вам по двум причинам. Первое: хочу предупредить вас, что отныне ни одно из пяти наших крупнейших издательств даже на порог вас не пустит. С завтрашнего дня их примеру последуют и все остальные.
На мгновение во взгляде Джоэля скользнула неуверенность, но в следующую секунду он расхохотался:
— Что за чушь! Вы думаете, что я клюну на эту удочку?
Это вам не провернуть.
— Я это уже провернул. Авторы, имевшие несчастье работать с вами, найдут себе других агентов, а издатели, как я уже сказал, навсегда забудут о вашем существовании.
— Это не в вашей власти, Кэллоуэй, — ощерился Джоэль. — И не в чьей-либо еще!
— Ошибаетесь. Впрочем, если не верите, можете позвонить любому из своих издателей.
Кэллоуэй снял трубку телефонного аппарата и протянул ему, но Джоэль не взял ее.
Кэллоуэй положил трубку на рычаг.
— Теперь о второй причине моего прихода, — с ледяным спокойствием произнес он. — Мне следовало бы убить вас за то, что вы посмели осквернить мою дочь, но я не хочу пачкать о вас руки. Но зарубите себе на носу: если вы хоть раз еще приблизитесь к Кейт — вам конец! Слышите?
Она моя, и никто, никто не смеет ее даже пальцем тронуть!
Лицо Джоэля перекосилось от омерзения. Его губы презрительно скривились.
— Господи, да вы же больной! — процедил он. — Я это еще при нашей первой встрече заподозрил, но даже представить не мог, как далеко это у вас зашло. Дело ведь вовсе не во мне, да? Вам будет одинаково ненавистен любой мужчина, который осмелится прикоснуться к вашей драгоценной дочке, верно? От одной этой мысли вы уже с ума сходите. Она как червь точит вас изнутри. Кейт — с другим мужчиной. Вы ведь сами в нее влюблены, да? Упырь, извращенец несчастный! Господи, да мне от вас блевать хочется! Вам плевать, кто ее обрюхатил, коль скоро это не вы…
Бац! От страшного удара в челюсть Джоэль рухнул как подкошенный. Кэллоуэй возвышался над ним, стиснув кулаки. Его лицо побелело от бешенства.
— Я предупреждаю, Мартин! В следующий раз я тебя убью. Ты понял? Раздавлю как гниду!
Круто повернувшись, он вышел из кабинета.
Вот, значит, что чувствуешь, когда убиваешь собственного ребенка. То есть ровным счетом ничего. Кроме пустоты. Внутри все пусто, стих еле слышный шепот крохотной зарождающейся жизни. Не осталось ничего. Ни чувств, ни забот, ни любви, ни ненависти. Отняв у нее ребенка, у нее отняли душу. Выпотрошили наизнанку. От тела осталась лишь пустая оболочка.
Иногда она засыпала, но ненадолго. Иногда открывала глаза, но ничего не видела перед собой. Приходили какие-то люди, она их не различала. Держали ее за руки, целовали, но, сознавая, что должна их знать, она тем не менее воспринимала их как незнакомцев, и они пугали ее. Она с ними не разговаривала, потому что говорить было не о чем.
Но одно ее озадачивало. Почему ребенок все время плакал? Почему ему позволяли плакать? Неужто никому не было до этого дела? Кто-то к ней обращался. Зачем? Неужели не понимают, что она никого не слышит? И почему никто не помогает ребенку? Почему не успокаивают? Она понимала, что плачет ее ребенок. Тот, которого она убила.
Он умер, а плачет из-за того, что она его убила. И будет плакать вечно. Никто о нем не позаботится, не обнимет, не приласкает, не прижмет к груди. Ничего больше не осталось для ее дитятка, кроме слез. Вечных слез из-за жизни, которую у него отняли. Которую она отняла.
Ничего, скоро она сама умрет, и тогда она его приголубит, вернет ему всю нерастраченную любовь, накормит молочком вечной жизни. Да, надо побыстрее умереть, чтобы воссоединиться со своим младенцем.
— Бесполезно, — сказала Элламария, возвращаясь в гостиную. — Она ни на что не реагирует.
Кэллоуэй поднял голову. Два дня прошло с тех пор, как он перевез Кейт домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Четвертый этаж, — произнес невидимый голос.
Кэллоуэй медленно поднимался по лестнице. Его лицо было преисполнено мрачной решимости, но казалось совершенно непроницаемым, несмотря на бушевавшую у него внутри ярость.
Наконец он поднялся на четвертый этаж. Сияющая бронзовая дощечка «Джоэль Мартин и компаньоны» сразу бросилась в глаза. Он постучал и, услышав женский голос, толкнул дверь и вошел.
— Мистер Мартин сейчас освободится, — прощебетала девушка. — Посидите, пожалуйста. — Она указала па огромный диван у окна.
Несколько минут спустя на столе секретарши прожужжал звонок, и она приветливо улыбнулась.
— Мистер Мартин готов принять вас, — сказала она, вставая и распахивая перед ним дверь.
Он пересек приемную и вошел в кабинет Джоэля Мартина. Увидел перед собой привлекательного темноволосого мужчину, сидящего за огромным столом, на губах которого играла улыбка, но взгляд был настороженный.
— Мистер Кэллоуэй, — произнес он, вставая. — Приятная неожиданность! — Он протянул руку, но Кэллоуэй сделал вид, что не заметил ее. — Присаживайтесь, пожалуйста. — Джоэль указал на стул напротив.
— Неожиданность, говорите? — Кэллоуэй ослабил узел галстука. Нужно во что бы то ни стало держать себя в руках.
— В том смысле, — сказал, чуть запинаясь, Джоэль, — что я не ожидал вас увидеть. Не здесь по крайней мере.
— Вот как? А где в таком случае?
— М-мм, не знаю… — замялся Джоэль.
— Похоже, — согласился Кэллоуэй, — моя дочь тоже не ожидала.
Джоэль покраснел как рак.
— Как дела у Кейт?
— Не задавайте вопросов, ответы на которые вас не интересуют.
Джоэль нахмурился. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали, и уж тем более в собственном кабинете. Кэллоуэй уже начал действовать ему на нервы.
— Послушайте, мистер Кэллоуэй, зачем вы пришли? Вам нужны деньги? Если так, то я…
Внезапно Кэллоуэй вскочил и, тигром бросившись на него, схватил за горло и прижал к стене.
— Я уже не молод, Мартин, — прорычал он, — но, клянусь Богом, готов взять грех на душу и убить вас. Вы знаете, где сейчас Кейт? Знаете или нет? Впрочем, вам ведь глубоко наплевать на нее. Так ведь? Да или нет? — Он тряс Джоэля и бил его головой о стену.
Изо всех сил напрягшись, Джоэль оттолкнул его.
— Я бы хотел, чтобы вы ушли, мистер Кэллоуэй, — прохрипел он, с трудом сдерживаясь.
— Я уйду, когда сочту нужным, — отчеканил Кэллоуэй. — Моя дочь сейчас находится в больнице, где умерщвляют ее ребенка. Вашего ребенка! Я не знаю и не хочу знать, как это все случилось, но одно я знаю наверняка: вы самый гнусный подонок, которых только свет видывал. Вы растоптали мою дочь, отняли у нес все: человеческое достоинство, самоуважение, а теперь еще и ребенка. Вы ее уничтожили, Мартин, и теперь вы за все поплатитесь — обещаю вам!
— Да ладно вам, папаша, — криво ухмыльнулся Джоэль. — Вы не в кинематографе. Да и кто вы такой, чтобы угрожать мне?
Глаза Кэллоуэя гневно блеснули.
— Молчать! Я не собираюсь вас выслушивать. Я пришел к вам по двум причинам. Первое: хочу предупредить вас, что отныне ни одно из пяти наших крупнейших издательств даже на порог вас не пустит. С завтрашнего дня их примеру последуют и все остальные.
На мгновение во взгляде Джоэля скользнула неуверенность, но в следующую секунду он расхохотался:
— Что за чушь! Вы думаете, что я клюну на эту удочку?
Это вам не провернуть.
— Я это уже провернул. Авторы, имевшие несчастье работать с вами, найдут себе других агентов, а издатели, как я уже сказал, навсегда забудут о вашем существовании.
— Это не в вашей власти, Кэллоуэй, — ощерился Джоэль. — И не в чьей-либо еще!
— Ошибаетесь. Впрочем, если не верите, можете позвонить любому из своих издателей.
Кэллоуэй снял трубку телефонного аппарата и протянул ему, но Джоэль не взял ее.
Кэллоуэй положил трубку на рычаг.
— Теперь о второй причине моего прихода, — с ледяным спокойствием произнес он. — Мне следовало бы убить вас за то, что вы посмели осквернить мою дочь, но я не хочу пачкать о вас руки. Но зарубите себе на носу: если вы хоть раз еще приблизитесь к Кейт — вам конец! Слышите?
Она моя, и никто, никто не смеет ее даже пальцем тронуть!
Лицо Джоэля перекосилось от омерзения. Его губы презрительно скривились.
— Господи, да вы же больной! — процедил он. — Я это еще при нашей первой встрече заподозрил, но даже представить не мог, как далеко это у вас зашло. Дело ведь вовсе не во мне, да? Вам будет одинаково ненавистен любой мужчина, который осмелится прикоснуться к вашей драгоценной дочке, верно? От одной этой мысли вы уже с ума сходите. Она как червь точит вас изнутри. Кейт — с другим мужчиной. Вы ведь сами в нее влюблены, да? Упырь, извращенец несчастный! Господи, да мне от вас блевать хочется! Вам плевать, кто ее обрюхатил, коль скоро это не вы…
Бац! От страшного удара в челюсть Джоэль рухнул как подкошенный. Кэллоуэй возвышался над ним, стиснув кулаки. Его лицо побелело от бешенства.
— Я предупреждаю, Мартин! В следующий раз я тебя убью. Ты понял? Раздавлю как гниду!
Круто повернувшись, он вышел из кабинета.
Вот, значит, что чувствуешь, когда убиваешь собственного ребенка. То есть ровным счетом ничего. Кроме пустоты. Внутри все пусто, стих еле слышный шепот крохотной зарождающейся жизни. Не осталось ничего. Ни чувств, ни забот, ни любви, ни ненависти. Отняв у нее ребенка, у нее отняли душу. Выпотрошили наизнанку. От тела осталась лишь пустая оболочка.
Иногда она засыпала, но ненадолго. Иногда открывала глаза, но ничего не видела перед собой. Приходили какие-то люди, она их не различала. Держали ее за руки, целовали, но, сознавая, что должна их знать, она тем не менее воспринимала их как незнакомцев, и они пугали ее. Она с ними не разговаривала, потому что говорить было не о чем.
Но одно ее озадачивало. Почему ребенок все время плакал? Почему ему позволяли плакать? Неужто никому не было до этого дела? Кто-то к ней обращался. Зачем? Неужели не понимают, что она никого не слышит? И почему никто не помогает ребенку? Почему не успокаивают? Она понимала, что плачет ее ребенок. Тот, которого она убила.
Он умер, а плачет из-за того, что она его убила. И будет плакать вечно. Никто о нем не позаботится, не обнимет, не приласкает, не прижмет к груди. Ничего больше не осталось для ее дитятка, кроме слез. Вечных слез из-за жизни, которую у него отняли. Которую она отняла.
Ничего, скоро она сама умрет, и тогда она его приголубит, вернет ему всю нерастраченную любовь, накормит молочком вечной жизни. Да, надо побыстрее умереть, чтобы воссоединиться со своим младенцем.
— Бесполезно, — сказала Элламария, возвращаясь в гостиную. — Она ни на что не реагирует.
Кэллоуэй поднял голову. Два дня прошло с тех пор, как он перевез Кейт домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106