А вдруг…
– Ты всегда сможешь сделать это старым, проверенным способом: просверлишь дырку в своем колпачке, трахнешься с каким-нибудь красавчиком и выкинешь его за дверь.
– А что если отхватить кусочек Авторских генов? Звучит-то просто. Они начинают с того, что не хотят быть во что-то втянутыми, а потом ты узнаешь, что они питаются плацентой и требуют, чтобы их опекали.
– А как насчет непорочного зачатия?
– Заполучить пробирку из Банка спермы? Эй, кто ваш папочка? О, формочка для льда! Вряд ли.
– Он очень сгодился бы для коктейлей.
– Кроме того, где гарантия, что ребенок не станет убийцей-маньяком? Есть ли у меня право возвратить ребенка по чеку?
– Ну, ты имеешь право убить его, но только в первые несколько месяцев. – Отдел белья находился рядом с отделом детской одежды. Джиллиан машинально взяла пару маленьких носочков. – О, взгляни на эти крохотулечки! До чего же они миленькие.
– Я думала, что ты терпеть не можешь детей! – злорадно воскликнула Мэдди.
– Не могу. – Она отшвырнула носки, как будто они были радиоактивными. – Они такие короткие. И вся эта непрекращающаяся претенциозность. Бр-р… А ведь есть еще Полиция беременности. Одна порция алкоголя в ресторане – и тебя могут упечь за решетку за жестокое обращение с детьми в предродовом периоде.
Мимо них неторопливо прохаживались мамаши с малышами, сидевшими у них на бедре. Джиллиан обратила внимание на симпатичную девчушку с золотистыми кудряшками.
– Ну разве она не очаровашка? Мне больше нравятся пухленькие, чем тощие. Нет. – Ее мысленный поток резко повернул в другую сторону. – Ты не имеешь права рожать ребенка. Где угодно, только не в этой стране. Англичане питают отвращение к детям. Я не состоялась как человек лишь потому, что моя мать бросила меня на няньку, а та оставляла меня в дальнем конце сада и кормила по часам. Это была доктрина Труби Кинга, воспитательного гуру тех лет. Впоследствии оказалось, что Труби – новозеландец и мужчина и что его философия основывается на опыте выращивания телят-искусственников на ферме при приюте. Мама была замужем в четвертый раз, когда я родилась. Меня отослали в школу-интернат. Тогда мне было всего пять лет. Я все еще гоняюсь за А, Б и В по алфавитному лабиринту.
– Джиллиан, мне очень жаль.
– О, я не испытываю никаких сожалений. Все остальные дети плыли в той же брошенной лодке. – Она засмеялась, но в ее смехе не слышалось веселья. – Я считала это нормальным. И, естественно, я не умею любить. – Она вытащила пудреницу и подкрасила губы. – Это не в моем репертуаре. Поэтому, будь я на твоем месте, я бы поскакала в больницу еще до того, как мои подозрения подтвердились тестом.
Мэдди очень осторожно, так, чтобы не ранить Джиллиан, подобрала аналогию:
– Ну, материнство стоит не на последнем месте в моем списке приобретений различного жизненного опыта. Просто я чуть раньше положенного вернулась домой со свертком. Я все еще люблю Алекса. Я знаю, что он заслужил членскую карточку Клуба мерзавцев, но ничего не могу с этим поделать. Я люблю его до безумия. Не знаю. Я не могу не надеяться, что, если я оставлю ребенка, он когда-нибудь одумается и вернется.
Джиллиан пощупала лоб Мэдди.
– Это все от голода. Ты не можешь рассуждать здраво. – И она сосредоточилась на более важной проблеме: где купить нечто, называемое «бриджи-бабочки», как приподнять и разделить ягодицы и как добиться того, чтобы на одежде не выделялась линия трусиков.
Дожидаясь лифта, Мэдди достала последнюю открытку Алекса, потрепанную, с загнутыми уголками. «Мы в этом вместе», – было там написано.
Полдник
«Мы в этом не вместе», – хотела бы сказать ему Мэдди, когда в назначенное время стояла у подъезда дома на Харли-стрит, в котором находилась приемная доктора Этрингтон-Стоппфорда. Группки одетых в сари женщин вышли из роскошного «бентли» и были препровождены в различные кабинеты. Молодая женщина в черном балахоне выбежала из толпы мужчин-арабов, но ее тут же поймали и рыдающую повели внутрь. Мэдди ощутила неприятный холодок в желудке. Все в ее жизни пошло шиворот-навыворот. И вот она стоит здесь, дышит выхлопными газами и борется с противоречивыми эмоциями. То она полна оптимизма. То ее охватывает облегчение при мысли, что скоро все закончится. В следующее мгновение она обнаруживает, что ее ноги приросли к тротуару, а мозги превращаются в кисель. Неприятные ощущения в желудке вызваны вовсе не страхом перед предстоящей операцией. Она и раньше делала аборты. А чего еще можно ожидать от жизнелюбивой тридцатилетней женщины, которая иногда бывает слишком пьяна, чтобы правильно вставить противозачаточный колпачок? Это считается de rigueur. Если все же удалось избежать подобных операций, то иногда лучше притвориться, будто они были.
– Как делаем? Под общим или местным?
– О, под местным, естественно. Ведь это такая простая операция!
Существует мнение, что на общий наркоз соглашаются только трусихи. Местный наркоз, когда ты бодрствуешь во время операции, свидетельствует о твоей мужественности, вернее, подумала Мэдди, «женственности». Более того, достаточно только посмотреть, в компанию каких выдающихся личностей она попала: Симона де Бовуар, Билли Джин Кинг, Глория Стайнем. Нет, все совсем не так.
В действительности, на этот раз она все чувствует по-другому. И звучит это абсолютно невероятно. Как сбивчивые оправдания перед полицейским, остановившим тебя за превышение скорости. Она любит Алекса. И болеет за него душой и телом. Ее страсть столь велика, что она заполнила бы оперные залы, океаны, целые галактики. Ей достаточно закрыть глаза, чтобы снова перенестись в Измерение влюбленных. Честно говоря, во всем виновата только она. Глупо влюбляться в Байрона и ожидать, что он будет вести себя как Вордсворт. Лишь из тщеславия, как позже заключила Мэдди, она позволила себе считать, будто его сдерживает отрицательный опыт семейной жизни с Фелисити. Именно тщеславие побудило ее произнести слова, которые хоть раз в жизни обязательно произносит любая женщина. «Со мной будет по-другому».
А стрелки часов неуклонно двигались по кругу. Желудок Мэдди решил, будто ей перерезали горло. Безумно хотелось в туалет, и она с трудом сдерживалась. Она казалась себе ядерным реактором, дошедшим до точки плавления. Внутри нее происходила кардинальная перестройка. И она сделала единственное, что может сделать женщина в такой ситуации.
* * *
Появилось трехэтажное блюдо с горой еды: на первом этаже были сэндвичи с копченым лососем, яйцами и кресс-салатом, на втором – золотистые тосты, на третьем – шоколадное печенье с фундуком. Пианист в смокинге играл на рояле под бронзовым канделябром. Сияющие официанты, готовые в любую минуту пополнить трехъярусное блюдо на столе Мэдди, сгрудились позади комнатных пальм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Ты всегда сможешь сделать это старым, проверенным способом: просверлишь дырку в своем колпачке, трахнешься с каким-нибудь красавчиком и выкинешь его за дверь.
– А что если отхватить кусочек Авторских генов? Звучит-то просто. Они начинают с того, что не хотят быть во что-то втянутыми, а потом ты узнаешь, что они питаются плацентой и требуют, чтобы их опекали.
– А как насчет непорочного зачатия?
– Заполучить пробирку из Банка спермы? Эй, кто ваш папочка? О, формочка для льда! Вряд ли.
– Он очень сгодился бы для коктейлей.
– Кроме того, где гарантия, что ребенок не станет убийцей-маньяком? Есть ли у меня право возвратить ребенка по чеку?
– Ну, ты имеешь право убить его, но только в первые несколько месяцев. – Отдел белья находился рядом с отделом детской одежды. Джиллиан машинально взяла пару маленьких носочков. – О, взгляни на эти крохотулечки! До чего же они миленькие.
– Я думала, что ты терпеть не можешь детей! – злорадно воскликнула Мэдди.
– Не могу. – Она отшвырнула носки, как будто они были радиоактивными. – Они такие короткие. И вся эта непрекращающаяся претенциозность. Бр-р… А ведь есть еще Полиция беременности. Одна порция алкоголя в ресторане – и тебя могут упечь за решетку за жестокое обращение с детьми в предродовом периоде.
Мимо них неторопливо прохаживались мамаши с малышами, сидевшими у них на бедре. Джиллиан обратила внимание на симпатичную девчушку с золотистыми кудряшками.
– Ну разве она не очаровашка? Мне больше нравятся пухленькие, чем тощие. Нет. – Ее мысленный поток резко повернул в другую сторону. – Ты не имеешь права рожать ребенка. Где угодно, только не в этой стране. Англичане питают отвращение к детям. Я не состоялась как человек лишь потому, что моя мать бросила меня на няньку, а та оставляла меня в дальнем конце сада и кормила по часам. Это была доктрина Труби Кинга, воспитательного гуру тех лет. Впоследствии оказалось, что Труби – новозеландец и мужчина и что его философия основывается на опыте выращивания телят-искусственников на ферме при приюте. Мама была замужем в четвертый раз, когда я родилась. Меня отослали в школу-интернат. Тогда мне было всего пять лет. Я все еще гоняюсь за А, Б и В по алфавитному лабиринту.
– Джиллиан, мне очень жаль.
– О, я не испытываю никаких сожалений. Все остальные дети плыли в той же брошенной лодке. – Она засмеялась, но в ее смехе не слышалось веселья. – Я считала это нормальным. И, естественно, я не умею любить. – Она вытащила пудреницу и подкрасила губы. – Это не в моем репертуаре. Поэтому, будь я на твоем месте, я бы поскакала в больницу еще до того, как мои подозрения подтвердились тестом.
Мэдди очень осторожно, так, чтобы не ранить Джиллиан, подобрала аналогию:
– Ну, материнство стоит не на последнем месте в моем списке приобретений различного жизненного опыта. Просто я чуть раньше положенного вернулась домой со свертком. Я все еще люблю Алекса. Я знаю, что он заслужил членскую карточку Клуба мерзавцев, но ничего не могу с этим поделать. Я люблю его до безумия. Не знаю. Я не могу не надеяться, что, если я оставлю ребенка, он когда-нибудь одумается и вернется.
Джиллиан пощупала лоб Мэдди.
– Это все от голода. Ты не можешь рассуждать здраво. – И она сосредоточилась на более важной проблеме: где купить нечто, называемое «бриджи-бабочки», как приподнять и разделить ягодицы и как добиться того, чтобы на одежде не выделялась линия трусиков.
Дожидаясь лифта, Мэдди достала последнюю открытку Алекса, потрепанную, с загнутыми уголками. «Мы в этом вместе», – было там написано.
Полдник
«Мы в этом не вместе», – хотела бы сказать ему Мэдди, когда в назначенное время стояла у подъезда дома на Харли-стрит, в котором находилась приемная доктора Этрингтон-Стоппфорда. Группки одетых в сари женщин вышли из роскошного «бентли» и были препровождены в различные кабинеты. Молодая женщина в черном балахоне выбежала из толпы мужчин-арабов, но ее тут же поймали и рыдающую повели внутрь. Мэдди ощутила неприятный холодок в желудке. Все в ее жизни пошло шиворот-навыворот. И вот она стоит здесь, дышит выхлопными газами и борется с противоречивыми эмоциями. То она полна оптимизма. То ее охватывает облегчение при мысли, что скоро все закончится. В следующее мгновение она обнаруживает, что ее ноги приросли к тротуару, а мозги превращаются в кисель. Неприятные ощущения в желудке вызваны вовсе не страхом перед предстоящей операцией. Она и раньше делала аборты. А чего еще можно ожидать от жизнелюбивой тридцатилетней женщины, которая иногда бывает слишком пьяна, чтобы правильно вставить противозачаточный колпачок? Это считается de rigueur. Если все же удалось избежать подобных операций, то иногда лучше притвориться, будто они были.
– Как делаем? Под общим или местным?
– О, под местным, естественно. Ведь это такая простая операция!
Существует мнение, что на общий наркоз соглашаются только трусихи. Местный наркоз, когда ты бодрствуешь во время операции, свидетельствует о твоей мужественности, вернее, подумала Мэдди, «женственности». Более того, достаточно только посмотреть, в компанию каких выдающихся личностей она попала: Симона де Бовуар, Билли Джин Кинг, Глория Стайнем. Нет, все совсем не так.
В действительности, на этот раз она все чувствует по-другому. И звучит это абсолютно невероятно. Как сбивчивые оправдания перед полицейским, остановившим тебя за превышение скорости. Она любит Алекса. И болеет за него душой и телом. Ее страсть столь велика, что она заполнила бы оперные залы, океаны, целые галактики. Ей достаточно закрыть глаза, чтобы снова перенестись в Измерение влюбленных. Честно говоря, во всем виновата только она. Глупо влюбляться в Байрона и ожидать, что он будет вести себя как Вордсворт. Лишь из тщеславия, как позже заключила Мэдди, она позволила себе считать, будто его сдерживает отрицательный опыт семейной жизни с Фелисити. Именно тщеславие побудило ее произнести слова, которые хоть раз в жизни обязательно произносит любая женщина. «Со мной будет по-другому».
А стрелки часов неуклонно двигались по кругу. Желудок Мэдди решил, будто ей перерезали горло. Безумно хотелось в туалет, и она с трудом сдерживалась. Она казалась себе ядерным реактором, дошедшим до точки плавления. Внутри нее происходила кардинальная перестройка. И она сделала единственное, что может сделать женщина в такой ситуации.
* * *
Появилось трехэтажное блюдо с горой еды: на первом этаже были сэндвичи с копченым лососем, яйцами и кресс-салатом, на втором – золотистые тосты, на третьем – шоколадное печенье с фундуком. Пианист в смокинге играл на рояле под бронзовым канделябром. Сияющие официанты, готовые в любую минуту пополнить трехъярусное блюдо на столе Мэдди, сгрудились позади комнатных пальм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68