А если все образуется? Имеет ли она право толкать Толяна на какие-то там шаги? Разрушить еще одну жизнь? Нет уж, дудки!
Наверное, то, как она сказала и как смотрела на него, прощаясь, больше комментариев не требовало. Он все же до боли сжал ее руки в своих. Все еще пытался достучаться.
— Жека, ты ошибаешься! Не надо этого делать! Мы оба будем об этом жалеть!
Но она уже приняла решение. И раз этого не смогли сделать одновременно оба, ей пришлось постараться за двоих.
— Мое жизненное кредо, — поджав губы, сказал он, — не верь, не бойся, не проси! Я забыл его с тобой. Я просил, но ты сама все разрушила.
Когда Аристов ушел, она переоделась, зашла в магазин, купила бутылку вина и отправилась к Виктору.
— Дожил, бабы уже со своей выпивкой приходят! — попытался нагрубить ей он, но когда узнал причину, упал в кресло и долго не мог прийти в себя.
Евгения сама накрыла на стол — маленький журнальный столик — и предложила:
— Помянем Машу?
— В голове не укладывается, что ее нет, — признался Виктор.
— У меня тоже, — вздохнула она. — Вроде и на похоронах была, и гроб видела, а все кажется, что вместо нее похоронили кого-то другого. Ты бы поверил, что она покончила с собой?
— Никогда.
— Тем не менее это официальная версия.
— Но ты сказала: Машу убили! Я даже не успел спросить кто. Неужели ее мент?
— По крайней мере он позвонил мне ночью и признался в этом. Мой… один мой знакомый говорит, что он мог сказать это в шоке.
— А тебе так не показалось?
— Мне показалось, что он пьян и зол. Ни одной нотки раскаяния или потери в его голосе я не услышала. Неужели муж, увидевший труп застрелившейся жены, первым делом станет звонить ее подруге с угрозами и похвальбой, как он славно это проделал! Сергея можно подозревать в чем угодно, только не в слабой психике.
Она помолчала и выдала свое коронное:
— Это я во всем виновата.
— Не говори глупости, — махнул рукой Виктор, — при чем здесь ты? Моя бабушка всегда говорила: чему быть, того не миновать! Разве ты навела на нее пистолет?
— Я ее с пути сбила.
— С какого такого пути? Это и не путь был вовсе. Так, небольшой тупичок. Разве одним сексом жив человек? Или то, что она провела со мной пару ночей, делает виноватым и меня?.. Она мне руки целовала. Я не хвастаюсь, просто хочу сказать, что она была счастлива. Сказала, что впервые в жизни почувствовала себя женщиной… Нет, ты как хочешь, а я себя виноватым считать не собираюсь!
— Мы с тобой, как два злоумышленника-душегуба, сидим, размышляем: как быть? А изменить-то ничего не можем.
— Лопухина, ты мазохистка. Может, тебя нужно отлупить, чтобы ты в себя пришла? Есть такие люди… Снявши голову, по волосам не плачут! Нам не дано предугадать… Нет, ты мне напомнила Аннушку из «Мастера и Маргариты», которая пролила подсолнечное масло. Она небось так и не узнала, что ее признали соучастницей убийства…
— Я себе клятву дала больше ни в чью жизнь не вмешиваться!
— Блажен, кто верует! — усмехнулся Виктор. — А я, пожалуй, в одну жизнь все же вмешаюсь. Терпеть не могу, когда поднимают руку на беззащитных женщин! Он же, наверное, так все обставил, что его и уличить ни в чем нельзя?
— Никто, кроме меня, и не думает сомневаться! Бедный Зубенко, говорят.
— Раз говорят, надо так и сделать!
— Виктор, перестань! — пугается она. — Сергей — страшный человек. Веришь, когда он мне позвонил, у меня сердце в пятки ушло. Еле себя преодолела!
— Ладно, хватит страху нагонять. А то, пожалуй, и я забоюсь!.. Ты что-то хотела мне сказать?
— Я хотела сказать, что мне пора уходить!
И хотя ей невыносимо было думать, как она вернется в свою квартиру и будет лежать в постели без сна, дожидаясь рассвета, оставаться у него она не собиралась.
Догадался ли Виктор о ее мыслях, но усмехнулся понимающе.
— «Не возвращайтесь к былым возлюбленным. Былых возлюбленных на свете нет!» — продекламировал он и вздохнул.
В остальном, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь она все чаще ночует у матери — начала заниматься с Никитой математикой. Правда, в медицинском институте, куда он мечтает поступить, этот предмет не профилирующий, но при таких знаниях есть опасность, что в аттестат зрелости проскользнет тройка.
Она обнаружила в его математическом багаже такие пробелы, что, по собственному выражению, тихо «седеет»: ребенок легко разбирается в мнимых числах, но путается, деля дробь на дробь! Куда же вы, мамаша, смотрели?! «А мамаша занималась устройством личных дел!» — ехидничает внутренний голос.
Все же она с Виктором видится — их прежняя близость переросла в какой-то особый духовный контакт.
— Может, давай поженимся? — говорит он ей. — Это ничего, что мы одного роста. Ты, как я вижу, к полноте не склонна, так что на моем фоне не будешь гром-бабой выглядеть!
— Склонна я, Витечка, еще как склонна! — отмахивается она. — Непременно от тихой жизни толстеть начну!
— Я тебя все равно не брошу, у тебя характер хороший! Так они шутят. Вернее, Евгения знает, что он не шутит, но предлагает ей это без особой надежды.
Как-то Евгения бредет по городу, как обычно, вся в своих думах. Октябрь уже сеет мелкий нудный дождь. Рановато для наших краев, думает она, это в средней полосе в октябре «роща отряхает последние листы», как сказал Пушкин, а на юге еще всюду багрянец с зеленью.
На шоссе машина отчаянно сигналит кому-то — мешает проехать, что ли? Это отмечает одиночная клеточка ее сознания.
— Женя! — налетает на нее какой-то мужчина. — Сигналю тебе, сигналю!
— Роберт! — узнает она мужа Серебристой Рыбки. — Ну у тебя и глаз наметанный! Я — в плаще, под зонтом, ты — за стеклами машины, а высмотрел!
— Эту золотую головку с карими глазами я всегда узнаю, — неловко шутит он.
— Так уж из машины и заметил мои карие глаза?
— Наверное, потому, что хотел тебя встретить, вот и высматривал везде… Я звонил тебе несколько раз, но никто не поднял трубку.
— Я теперь все больше у мамы, у родного сына вместо репетитора.
— Давай зайдем в кафе, посидим, — предлагает он. — Хочется поговорить с кем-нибудь, кто… хорошо знал Юлю.
— Я так мало ее знала!
— Но поняла, кажется, больше других… Зайдем, пожалуйста!
Она смотрит в его больные, измученные глаза и соглашается. Ей и самой сейчас не очень сладко, но, может, как считает математика, минус на минус и даст заветный плюс?!
Посидеть так посидеть! И хотя в первый момент встречи Евгения почувствовала раздражение — ведь перед ней был тот человек, из-за которого Серебристая Рыбка… Но чувство справедливости взяло верх: а ты-то сама! Даже очень строгий суд всегда выслушивает обе стороны…
В ресторане они проходят в кабинку, которая задергивается тяжелой шторой. Сделав заказ, Роберт просит официанта:
— Проследите, пожалуйста, чтобы нам никто не мешал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Наверное, то, как она сказала и как смотрела на него, прощаясь, больше комментариев не требовало. Он все же до боли сжал ее руки в своих. Все еще пытался достучаться.
— Жека, ты ошибаешься! Не надо этого делать! Мы оба будем об этом жалеть!
Но она уже приняла решение. И раз этого не смогли сделать одновременно оба, ей пришлось постараться за двоих.
— Мое жизненное кредо, — поджав губы, сказал он, — не верь, не бойся, не проси! Я забыл его с тобой. Я просил, но ты сама все разрушила.
Когда Аристов ушел, она переоделась, зашла в магазин, купила бутылку вина и отправилась к Виктору.
— Дожил, бабы уже со своей выпивкой приходят! — попытался нагрубить ей он, но когда узнал причину, упал в кресло и долго не мог прийти в себя.
Евгения сама накрыла на стол — маленький журнальный столик — и предложила:
— Помянем Машу?
— В голове не укладывается, что ее нет, — признался Виктор.
— У меня тоже, — вздохнула она. — Вроде и на похоронах была, и гроб видела, а все кажется, что вместо нее похоронили кого-то другого. Ты бы поверил, что она покончила с собой?
— Никогда.
— Тем не менее это официальная версия.
— Но ты сказала: Машу убили! Я даже не успел спросить кто. Неужели ее мент?
— По крайней мере он позвонил мне ночью и признался в этом. Мой… один мой знакомый говорит, что он мог сказать это в шоке.
— А тебе так не показалось?
— Мне показалось, что он пьян и зол. Ни одной нотки раскаяния или потери в его голосе я не услышала. Неужели муж, увидевший труп застрелившейся жены, первым делом станет звонить ее подруге с угрозами и похвальбой, как он славно это проделал! Сергея можно подозревать в чем угодно, только не в слабой психике.
Она помолчала и выдала свое коронное:
— Это я во всем виновата.
— Не говори глупости, — махнул рукой Виктор, — при чем здесь ты? Моя бабушка всегда говорила: чему быть, того не миновать! Разве ты навела на нее пистолет?
— Я ее с пути сбила.
— С какого такого пути? Это и не путь был вовсе. Так, небольшой тупичок. Разве одним сексом жив человек? Или то, что она провела со мной пару ночей, делает виноватым и меня?.. Она мне руки целовала. Я не хвастаюсь, просто хочу сказать, что она была счастлива. Сказала, что впервые в жизни почувствовала себя женщиной… Нет, ты как хочешь, а я себя виноватым считать не собираюсь!
— Мы с тобой, как два злоумышленника-душегуба, сидим, размышляем: как быть? А изменить-то ничего не можем.
— Лопухина, ты мазохистка. Может, тебя нужно отлупить, чтобы ты в себя пришла? Есть такие люди… Снявши голову, по волосам не плачут! Нам не дано предугадать… Нет, ты мне напомнила Аннушку из «Мастера и Маргариты», которая пролила подсолнечное масло. Она небось так и не узнала, что ее признали соучастницей убийства…
— Я себе клятву дала больше ни в чью жизнь не вмешиваться!
— Блажен, кто верует! — усмехнулся Виктор. — А я, пожалуй, в одну жизнь все же вмешаюсь. Терпеть не могу, когда поднимают руку на беззащитных женщин! Он же, наверное, так все обставил, что его и уличить ни в чем нельзя?
— Никто, кроме меня, и не думает сомневаться! Бедный Зубенко, говорят.
— Раз говорят, надо так и сделать!
— Виктор, перестань! — пугается она. — Сергей — страшный человек. Веришь, когда он мне позвонил, у меня сердце в пятки ушло. Еле себя преодолела!
— Ладно, хватит страху нагонять. А то, пожалуй, и я забоюсь!.. Ты что-то хотела мне сказать?
— Я хотела сказать, что мне пора уходить!
И хотя ей невыносимо было думать, как она вернется в свою квартиру и будет лежать в постели без сна, дожидаясь рассвета, оставаться у него она не собиралась.
Догадался ли Виктор о ее мыслях, но усмехнулся понимающе.
— «Не возвращайтесь к былым возлюбленным. Былых возлюбленных на свете нет!» — продекламировал он и вздохнул.
В остальном, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь она все чаще ночует у матери — начала заниматься с Никитой математикой. Правда, в медицинском институте, куда он мечтает поступить, этот предмет не профилирующий, но при таких знаниях есть опасность, что в аттестат зрелости проскользнет тройка.
Она обнаружила в его математическом багаже такие пробелы, что, по собственному выражению, тихо «седеет»: ребенок легко разбирается в мнимых числах, но путается, деля дробь на дробь! Куда же вы, мамаша, смотрели?! «А мамаша занималась устройством личных дел!» — ехидничает внутренний голос.
Все же она с Виктором видится — их прежняя близость переросла в какой-то особый духовный контакт.
— Может, давай поженимся? — говорит он ей. — Это ничего, что мы одного роста. Ты, как я вижу, к полноте не склонна, так что на моем фоне не будешь гром-бабой выглядеть!
— Склонна я, Витечка, еще как склонна! — отмахивается она. — Непременно от тихой жизни толстеть начну!
— Я тебя все равно не брошу, у тебя характер хороший! Так они шутят. Вернее, Евгения знает, что он не шутит, но предлагает ей это без особой надежды.
Как-то Евгения бредет по городу, как обычно, вся в своих думах. Октябрь уже сеет мелкий нудный дождь. Рановато для наших краев, думает она, это в средней полосе в октябре «роща отряхает последние листы», как сказал Пушкин, а на юге еще всюду багрянец с зеленью.
На шоссе машина отчаянно сигналит кому-то — мешает проехать, что ли? Это отмечает одиночная клеточка ее сознания.
— Женя! — налетает на нее какой-то мужчина. — Сигналю тебе, сигналю!
— Роберт! — узнает она мужа Серебристой Рыбки. — Ну у тебя и глаз наметанный! Я — в плаще, под зонтом, ты — за стеклами машины, а высмотрел!
— Эту золотую головку с карими глазами я всегда узнаю, — неловко шутит он.
— Так уж из машины и заметил мои карие глаза?
— Наверное, потому, что хотел тебя встретить, вот и высматривал везде… Я звонил тебе несколько раз, но никто не поднял трубку.
— Я теперь все больше у мамы, у родного сына вместо репетитора.
— Давай зайдем в кафе, посидим, — предлагает он. — Хочется поговорить с кем-нибудь, кто… хорошо знал Юлю.
— Я так мало ее знала!
— Но поняла, кажется, больше других… Зайдем, пожалуйста!
Она смотрит в его больные, измученные глаза и соглашается. Ей и самой сейчас не очень сладко, но, может, как считает математика, минус на минус и даст заветный плюс?!
Посидеть так посидеть! И хотя в первый момент встречи Евгения почувствовала раздражение — ведь перед ней был тот человек, из-за которого Серебристая Рыбка… Но чувство справедливости взяло верх: а ты-то сама! Даже очень строгий суд всегда выслушивает обе стороны…
В ресторане они проходят в кабинку, которая задергивается тяжелой шторой. Сделав заказ, Роберт просит официанта:
— Проследите, пожалуйста, чтобы нам никто не мешал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89