.. — говорил Варрен. — Ну же, дорогая, не будьте так инертны. Вы не отталкиваете меня, я не внушаю вам даже отвращения?.. Но вы должны стряхнуть с себя это безразличие… Погодите, я нашел средство разбудить вас, мое прелестное дитя!.. Я покажу вам на более близком расстоянии кобру, которая спит в клетке.
— Нет!.. О, нет!..
— А, вот видите, наконец, вы вибрируете. Я надеваю толстую кожаную перчатку… Схватываю змею вот так… Смотрите…
Варрен открыл коробку и развернул гнездо из ваты, но напрасно.
— Что такое, моя пансионерка удрала?..
— Молчите! Молчите!.. Варрен, я умоляю вас…
— Это странно… как это могло произойти? Как… а… а… а…
Варрен не окончил фразы и начал стонать, на лбу заблестели капли пота. Левой рукой он стал щупать правую руку. Страдание расширило его зрачки.
— Черт возьми! — выругался он. — Что это со мной?… Рука парализована?
Леди Диана отошла в глубь палатки, невыразимый страх толкал ее к порогу. Задыхаясь, она наблюдала первые признаки агонии. Вдруг она заметила, что Варрен пристально смотрит на нее, сжимая рукой свое плечо. Казалось, что генерал постепенно начинает прозревать истину. Его снова передернуло.
— Чем вы укололи меня! Чем? — спросил он глухим голосом.
Леди Диана ничего не могла ответить. Остановившиеся на ней глаза Варрена впивались в ее лицо, гипнотизируя на расстоянии.
— Скажете вы мне, наконец, чем вы меня укололи?
Пот покрывал виски офицера, руки его дрожали. Яд, проникавший в вены все больше, вызывал дрожание челюсти, и вдруг он догадался:
— А!.. Ты меня убила! Ты дала ей меня укусить!.. Но ты тоже умрешь со мной!..
Он сделал шаг к столику, чтобы взять револьвер, но силы изменили ему, и он упал у стола с подкосившимися ногами.
Его искаженное лицо было таким ужасным, что леди Диана не могла больше выносить этого зрелища. Вскрикнув, она бросилась к Анджело, пытаясь разорвать веревки, которыми тот был связан.
Между тем Варрен, наполовину парализованный, хватался за стол. В хаосе мыслей господствовал еще проблеск воли. Собрав все силы, он пытался протянуть левую руку вдоль стола. Ему удалось схватить телефон, который опрокинулся; с вылезшими из орбит глазами, он вцепился в шнур, постепенно притянул к себе приемник и закричал:
«Алло!.. Дайте мне… скорее… полковника Симеона…» В отчаянии он сжимал угол стола и повторял глухим, все больше слабеющим, голосом: «Алло!.. Леди Диана, услышав его голос, успела помешать ему. Порвав провод, она окончательно прервала сообщение.
Варрен был слишком слаб, чтобы противодействовать. Почти упав, полулежа, сотрясаемый ужасными судорогами, он смотрел на Диану с пеной на губах, тщетно борясь с отравлением. Яд проникал в сердце и останавливал его движение.
— Анджело, о, Анджело! — прошептала Диана, заливаясь слезами. — Я недостойна тебя! Ты никогда больше не простишь мне того, что я была готова…
Она вынула кляп из его рта, желая услышать последнее проклятие, прощение, что угодно, лишь бы насладиться напоследок звуками любимого голоса.
— Перережь веревки!.. Быстрее! — прохрипел Ручини.
Метнувшись к столику, она взяла кривой арабский кинжал и освободила возлюбленного.
Ручини поднялся, морщась от боли, растирая затекшие руки.
— Ты все-таки сделала это… — прошептал он. — Ты пошла на это ради меня… А я-то, глупец, еще пытался усомниться… Ведь он вначале лгал мне, что ты сознательно меня выдала…
— А ты поверил?
— Я гнал эти мысли прочь, но… Но тише, милая. У нас не так уж много времени, чтобы попытаться выбраться отсюда. Смотри-ка, мы с генералом почти одного роста, и его мундир будет мне впору…
— Что ты задумал?
— Ничего особенного, трюк старый, как сам мир. Полагаю, ни один солдат не вздумает попытаться слишком пристально всматриваться в генерала, которому вздумалось пойти проводить свою ночную гостью.
Наступала заря.
Пепельно-серый свет проникал через дверь палатки, угрюмо скользя по полу. Варрен, скорчившийся на полу, с вывороченными руками и с широко раскрытым ртом, словно прислушивался, равномерно подергивая головой. Казалось, он говорил: «Ну, что же, торопитесь, ведь я жду вас, чтобы умереть».
…Невдалеке от лагеря от маленькой пристани отчалила лодка, в которой сидели двое. Она быстро углубилась в туман, сгустившийся над сонной водой.
— О чем ты думаешь? — спросил Анджело, налегая на весла. — Ты боишься чего-то, милая?
— Самое страшное уже произошло… — медленно промолвила Диана. — Между нами легли смерть, ложь, предательство, кровь… О, слишком много чужой крови пролил ты… и я…
— Я сделал то, что считал своим долгом, — спокойно ответил Ручини. — У меня был долг чести, долг перед сестрой, моей страной, перед этой страной, за свободу которой я и боролся. Но теперь… Теперь у меня иной долг…
Он замолчал, словно собираясь силами, не в состоянии выговорить.
— Не мучай же меня! — воскликнула Диана. — Скажи мне, куда еще погонит тебя твой долг, кого еще принужден ты будешь убивать, за кем шпионить, что выведывать…
— Теперь… — прошептал Анджело, откладывая весла и придвигаясь к ней, — у меня остался лишь один-единственный самый святой и вечный долг — любить тебя, беречь тебя и заботиться о тебе, моя нежно любимая венецианская леди…
Их уста слились в поцелуе, и на несколько минут время потеряло для них всякое значение, став одним искрометным и блистательным мигом близости.
С противоположного берега Нила донеслось монотонное скрежетание цепей водяной мельницы, поднимавшееся к спокойному небу, как жалоба страдающей души, освящающей союз двух других любящих душ, слившихся в ликующем гимне любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Нет!.. О, нет!..
— А, вот видите, наконец, вы вибрируете. Я надеваю толстую кожаную перчатку… Схватываю змею вот так… Смотрите…
Варрен открыл коробку и развернул гнездо из ваты, но напрасно.
— Что такое, моя пансионерка удрала?..
— Молчите! Молчите!.. Варрен, я умоляю вас…
— Это странно… как это могло произойти? Как… а… а… а…
Варрен не окончил фразы и начал стонать, на лбу заблестели капли пота. Левой рукой он стал щупать правую руку. Страдание расширило его зрачки.
— Черт возьми! — выругался он. — Что это со мной?… Рука парализована?
Леди Диана отошла в глубь палатки, невыразимый страх толкал ее к порогу. Задыхаясь, она наблюдала первые признаки агонии. Вдруг она заметила, что Варрен пристально смотрит на нее, сжимая рукой свое плечо. Казалось, что генерал постепенно начинает прозревать истину. Его снова передернуло.
— Чем вы укололи меня! Чем? — спросил он глухим голосом.
Леди Диана ничего не могла ответить. Остановившиеся на ней глаза Варрена впивались в ее лицо, гипнотизируя на расстоянии.
— Скажете вы мне, наконец, чем вы меня укололи?
Пот покрывал виски офицера, руки его дрожали. Яд, проникавший в вены все больше, вызывал дрожание челюсти, и вдруг он догадался:
— А!.. Ты меня убила! Ты дала ей меня укусить!.. Но ты тоже умрешь со мной!..
Он сделал шаг к столику, чтобы взять револьвер, но силы изменили ему, и он упал у стола с подкосившимися ногами.
Его искаженное лицо было таким ужасным, что леди Диана не могла больше выносить этого зрелища. Вскрикнув, она бросилась к Анджело, пытаясь разорвать веревки, которыми тот был связан.
Между тем Варрен, наполовину парализованный, хватался за стол. В хаосе мыслей господствовал еще проблеск воли. Собрав все силы, он пытался протянуть левую руку вдоль стола. Ему удалось схватить телефон, который опрокинулся; с вылезшими из орбит глазами, он вцепился в шнур, постепенно притянул к себе приемник и закричал:
«Алло!.. Дайте мне… скорее… полковника Симеона…» В отчаянии он сжимал угол стола и повторял глухим, все больше слабеющим, голосом: «Алло!.. Леди Диана, услышав его голос, успела помешать ему. Порвав провод, она окончательно прервала сообщение.
Варрен был слишком слаб, чтобы противодействовать. Почти упав, полулежа, сотрясаемый ужасными судорогами, он смотрел на Диану с пеной на губах, тщетно борясь с отравлением. Яд проникал в сердце и останавливал его движение.
— Анджело, о, Анджело! — прошептала Диана, заливаясь слезами. — Я недостойна тебя! Ты никогда больше не простишь мне того, что я была готова…
Она вынула кляп из его рта, желая услышать последнее проклятие, прощение, что угодно, лишь бы насладиться напоследок звуками любимого голоса.
— Перережь веревки!.. Быстрее! — прохрипел Ручини.
Метнувшись к столику, она взяла кривой арабский кинжал и освободила возлюбленного.
Ручини поднялся, морщась от боли, растирая затекшие руки.
— Ты все-таки сделала это… — прошептал он. — Ты пошла на это ради меня… А я-то, глупец, еще пытался усомниться… Ведь он вначале лгал мне, что ты сознательно меня выдала…
— А ты поверил?
— Я гнал эти мысли прочь, но… Но тише, милая. У нас не так уж много времени, чтобы попытаться выбраться отсюда. Смотри-ка, мы с генералом почти одного роста, и его мундир будет мне впору…
— Что ты задумал?
— Ничего особенного, трюк старый, как сам мир. Полагаю, ни один солдат не вздумает попытаться слишком пристально всматриваться в генерала, которому вздумалось пойти проводить свою ночную гостью.
Наступала заря.
Пепельно-серый свет проникал через дверь палатки, угрюмо скользя по полу. Варрен, скорчившийся на полу, с вывороченными руками и с широко раскрытым ртом, словно прислушивался, равномерно подергивая головой. Казалось, он говорил: «Ну, что же, торопитесь, ведь я жду вас, чтобы умереть».
…Невдалеке от лагеря от маленькой пристани отчалила лодка, в которой сидели двое. Она быстро углубилась в туман, сгустившийся над сонной водой.
— О чем ты думаешь? — спросил Анджело, налегая на весла. — Ты боишься чего-то, милая?
— Самое страшное уже произошло… — медленно промолвила Диана. — Между нами легли смерть, ложь, предательство, кровь… О, слишком много чужой крови пролил ты… и я…
— Я сделал то, что считал своим долгом, — спокойно ответил Ручини. — У меня был долг чести, долг перед сестрой, моей страной, перед этой страной, за свободу которой я и боролся. Но теперь… Теперь у меня иной долг…
Он замолчал, словно собираясь силами, не в состоянии выговорить.
— Не мучай же меня! — воскликнула Диана. — Скажи мне, куда еще погонит тебя твой долг, кого еще принужден ты будешь убивать, за кем шпионить, что выведывать…
— Теперь… — прошептал Анджело, откладывая весла и придвигаясь к ней, — у меня остался лишь один-единственный самый святой и вечный долг — любить тебя, беречь тебя и заботиться о тебе, моя нежно любимая венецианская леди…
Их уста слились в поцелуе, и на несколько минут время потеряло для них всякое значение, став одним искрометным и блистательным мигом близости.
С противоположного берега Нила донеслось монотонное скрежетание цепей водяной мельницы, поднимавшееся к спокойному небу, как жалоба страдающей души, освящающей союз двух других любящих душ, слившихся в ликующем гимне любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44