Ее длинный и мелкий почерк, изящный, как арабески ее мыслей, бежал по тонкой розовой бумаге.
Она писала Ручини:
«Я вас жду, вас, человека, которого я так мало знаю. Я вас жду, трепеща от нетерпенья, как если бы связь, самая тесная, соединяла уже наши близкие души. И в тот час, когда вы выполняете, быть может, ваше таинственное задание, моя мысль бродит вокруг вас. Она бродит любопытная и дружественная, потому что это мысль женщины; она едва касается вас, как забытый аромат любовной записки, она старается быть молчаливой и невидимой, чтобы не беспокоить вас».
«Ручини! Ручини! Я призываю вас тихо, так тихо, что даже лебеди на спокойной воде не слышат меня… Я откровенно пишу вам, что ваш час пришел. Я отдаю вам душу и тело, которое жило, любило, вибрировало и страдало для того, чтобы вы покорили все одним взглядом… Ручини, пожалейте меня; теперь я только бедная женщина, которая ждет вас».
Она писала в лихорадке ожидания, поверяя свои желания невидимому лицу. И, окончив письмо, она прятала его в ящик стола, чтобы никогда не отправить.
Здание английского посольства было освещено. Огни ночного grande party обнимали виллу на улице Venti Setembre, и две аллеи парка, разделенные центральной лужайкой, сверкали, как голубые светлячки.
В этот вечер сэр Арчибальд и леди Деклей принимали у себя высшее римское общество и наиболее знатных членов английской колонии. Несмотря на свое нерасположение, леди Диана вынуждена была принять настойчивое приглашение леди Деклей. Усталая и печальная, она отправилась в Порто-Пиа, твердо решив не оставаться долго в посольстве.
Ее вызвался сопровождать генерал сэр Ричард Бригбетт. Белокурый, с багрового цвета лицом, генерал-майор был симпатичным и веселым кутилой, любившим основательно выпить. Будучи военным атташе, он гораздо больше занимался изучением качества шипучего фалернского вина, чем состоянием фашистской милиции, и поражал римлянок пылкостью своего темперамента.
— Милая леди Уайнхем, — говорил он, поднимаясь по большой лестнице, украшенной портретом королевы Виктории, — не знаю, любите ли вы Италию; что же касается меня, то я очарован римлянками и ни за что не хотел бы быть отозванным из Рима.
— Я вижу, генерал, что одиночество холостяков, подобных вам, один только миф… Но так как вы знаете римское общество лучше меня, расскажите мне о местных красавицах.
Они прошли гостиную и уселись за одной из красных порфировых колонн в бальном зале. На хорах играл оркестр. Окна были раскрыты, и с лужайки доносился шум голосов.
— Не принимаете ли вы меня за ходячую газету? Правда, я посещаю Жокей-клуб, скачки в Париоли, обеды в Кастелло дель Чезари и вечера в Эксцельсиор-паласе, где принято танцевать в промежутке между двумя манифестами «черных рубашек». Французский Сирано нашел бы здесь материал для своего вдохновения, скорее остроумного, чем злого. Посмотрите на эту красивую женщину в платье цвета мов… Красивый профиль, не правда ли? Портрет Альма Тадема, исправленный Саржаном… Это маркиза Дель-Монте… Бианка Дель-Монте, молодая вдова, пользующаяся большим вниманием принца Томачелли, который сейчас беседует с женой посла. На днях я их видел вместе в дансинге «Бонбоньерка». Они вели такой разговор:
— Carissima, почему бы нам не провести медовый месяц на Капри? — спрашивал принц.
— О, вы ведь знаете, что я страшно боюсь морской болезни.
— Любовь, — возразил принц, — вернейшее средство против этого.
Тогда маркиза, сделав гримасу, живо ответила:
— Возможно… Когда мы будем ехать туда, это, пожалуй, поможет… Но как быть на обратном пути?
Леди Диана с любопытством посмотрела на скептическую невесту Томачелли и поднялась. В салоне было жарко. Герцог де Санта-Кроче, представленный ей послом, вызвался сопровождать ее в сад. Герцог был молодой человек, с бледным лицом и черной бородкой а-1а Франциск I. Усевшись рядом с Дианой у входа в освещенную голубым светом аллею, он заговорил с ней на чистейшем английском языке. Проходили пары, слышался разговор, из гостиной доносились заглушенные, синкопированные звуки джаза. Герцог де Санта-Кроче вынул сигару и, закуривая ее, сказал:
— У вашего посла, леди Уайнхем, встречаешь самых красивых женщин Рима, — вы первая из самых таинственных женщин.
Замечание герцога задело любопытство леди Дианы. Она ждала, чтобы он окончил, но, так как он молчал, спросила:
— Что побуждает вас так говорить?
— Ничего, леди Уайнхем; пустяки, например — присутствие на сегодняшнем вечере одного человека, деятельность которого меня интригует… Впрочем, к чему говорить вам об этом; все равно вы не знаете, о ком идет речь.
— Не будет нескромностью спросить, как его зовут?
— Пожалуйста. Я говорю об Анджело Ручини.
Леди Диана вздрогнула. С большим усилием подавив волнение, она проговорила почти безразличным тоном:
— Ручини… Я, кажется, слышала эту фамилию.
— Граф Анджело Ручини? Венецианец? Вы, вероятно, слышали его имя здесь?
— Я, кажется, знакома с ним… Да… Довольно красивый малый, не правда ли?
— Больше, чем красивый… красавец, большой характер, но странно загадочный. Даже его близкие друзья не знают, что он делает, чего он желает, о чем думает. Современная Италия слишком прозаична; если бы он родился лет триста тому назад, он был бы больше у места. Во времена Сфорца он перевернул бы всю Ломбардию.
— Граф сегодня здесь?
— Я видел, как он прошел, когда мы входили в сад. Если вам угодно, я представлю его вам. — Почему же нет; любопытно рассмотреть поближе вашу редкую птицу. Деловой венецианец — явление довольно редкое. Герцог отправился на поиски Ручини. Леди Диана обмахивалась веером, сидя в кресле. Сумрак парка помогал ей скрывать предательскую бледность, выдававшую се непобедимое волнение. Жалобные звуки джаза причиняли ей страдание, а минорные завывания саксофона действовали на нервы.
Вдруг она вскрикнула от прикосновения чьей-то руки к ее обнаженному плечу. Она обернулась. За ней стоял Ручини, незаметно подошедший по луговой траве. Без слов он скользнул до кисти ее руки и пожимал ее вместе с браслетами и кольцами, как господин, уверенный в своем праве.
Леди Диана не говорила и не могла говорить. Она была как бы заколдована этим внезапным появлением, обезоруживавшим ее и внушавшим тяжелые предчувствия. Веселые звуки джаза казались ей трагической пародией на тему вагнеровских норн. Она инертно оставила свою руку в руке человека, которого ждала столько дней, о котором столько думала. Сколько писем писала она ему; но он никогда не прочтет их…
Ручини, не поздоровавшись с ней, как будто видел ее пять минут тому назад, наклонился и сказал:
— Пойдемте в глубь парка. Мне нужно поговорить с вами, Диана!
Она повиновалась, не удивляясь и не колеблясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Она писала Ручини:
«Я вас жду, вас, человека, которого я так мало знаю. Я вас жду, трепеща от нетерпенья, как если бы связь, самая тесная, соединяла уже наши близкие души. И в тот час, когда вы выполняете, быть может, ваше таинственное задание, моя мысль бродит вокруг вас. Она бродит любопытная и дружественная, потому что это мысль женщины; она едва касается вас, как забытый аромат любовной записки, она старается быть молчаливой и невидимой, чтобы не беспокоить вас».
«Ручини! Ручини! Я призываю вас тихо, так тихо, что даже лебеди на спокойной воде не слышат меня… Я откровенно пишу вам, что ваш час пришел. Я отдаю вам душу и тело, которое жило, любило, вибрировало и страдало для того, чтобы вы покорили все одним взглядом… Ручини, пожалейте меня; теперь я только бедная женщина, которая ждет вас».
Она писала в лихорадке ожидания, поверяя свои желания невидимому лицу. И, окончив письмо, она прятала его в ящик стола, чтобы никогда не отправить.
Здание английского посольства было освещено. Огни ночного grande party обнимали виллу на улице Venti Setembre, и две аллеи парка, разделенные центральной лужайкой, сверкали, как голубые светлячки.
В этот вечер сэр Арчибальд и леди Деклей принимали у себя высшее римское общество и наиболее знатных членов английской колонии. Несмотря на свое нерасположение, леди Диана вынуждена была принять настойчивое приглашение леди Деклей. Усталая и печальная, она отправилась в Порто-Пиа, твердо решив не оставаться долго в посольстве.
Ее вызвался сопровождать генерал сэр Ричард Бригбетт. Белокурый, с багрового цвета лицом, генерал-майор был симпатичным и веселым кутилой, любившим основательно выпить. Будучи военным атташе, он гораздо больше занимался изучением качества шипучего фалернского вина, чем состоянием фашистской милиции, и поражал римлянок пылкостью своего темперамента.
— Милая леди Уайнхем, — говорил он, поднимаясь по большой лестнице, украшенной портретом королевы Виктории, — не знаю, любите ли вы Италию; что же касается меня, то я очарован римлянками и ни за что не хотел бы быть отозванным из Рима.
— Я вижу, генерал, что одиночество холостяков, подобных вам, один только миф… Но так как вы знаете римское общество лучше меня, расскажите мне о местных красавицах.
Они прошли гостиную и уселись за одной из красных порфировых колонн в бальном зале. На хорах играл оркестр. Окна были раскрыты, и с лужайки доносился шум голосов.
— Не принимаете ли вы меня за ходячую газету? Правда, я посещаю Жокей-клуб, скачки в Париоли, обеды в Кастелло дель Чезари и вечера в Эксцельсиор-паласе, где принято танцевать в промежутке между двумя манифестами «черных рубашек». Французский Сирано нашел бы здесь материал для своего вдохновения, скорее остроумного, чем злого. Посмотрите на эту красивую женщину в платье цвета мов… Красивый профиль, не правда ли? Портрет Альма Тадема, исправленный Саржаном… Это маркиза Дель-Монте… Бианка Дель-Монте, молодая вдова, пользующаяся большим вниманием принца Томачелли, который сейчас беседует с женой посла. На днях я их видел вместе в дансинге «Бонбоньерка». Они вели такой разговор:
— Carissima, почему бы нам не провести медовый месяц на Капри? — спрашивал принц.
— О, вы ведь знаете, что я страшно боюсь морской болезни.
— Любовь, — возразил принц, — вернейшее средство против этого.
Тогда маркиза, сделав гримасу, живо ответила:
— Возможно… Когда мы будем ехать туда, это, пожалуй, поможет… Но как быть на обратном пути?
Леди Диана с любопытством посмотрела на скептическую невесту Томачелли и поднялась. В салоне было жарко. Герцог де Санта-Кроче, представленный ей послом, вызвался сопровождать ее в сад. Герцог был молодой человек, с бледным лицом и черной бородкой а-1а Франциск I. Усевшись рядом с Дианой у входа в освещенную голубым светом аллею, он заговорил с ней на чистейшем английском языке. Проходили пары, слышался разговор, из гостиной доносились заглушенные, синкопированные звуки джаза. Герцог де Санта-Кроче вынул сигару и, закуривая ее, сказал:
— У вашего посла, леди Уайнхем, встречаешь самых красивых женщин Рима, — вы первая из самых таинственных женщин.
Замечание герцога задело любопытство леди Дианы. Она ждала, чтобы он окончил, но, так как он молчал, спросила:
— Что побуждает вас так говорить?
— Ничего, леди Уайнхем; пустяки, например — присутствие на сегодняшнем вечере одного человека, деятельность которого меня интригует… Впрочем, к чему говорить вам об этом; все равно вы не знаете, о ком идет речь.
— Не будет нескромностью спросить, как его зовут?
— Пожалуйста. Я говорю об Анджело Ручини.
Леди Диана вздрогнула. С большим усилием подавив волнение, она проговорила почти безразличным тоном:
— Ручини… Я, кажется, слышала эту фамилию.
— Граф Анджело Ручини? Венецианец? Вы, вероятно, слышали его имя здесь?
— Я, кажется, знакома с ним… Да… Довольно красивый малый, не правда ли?
— Больше, чем красивый… красавец, большой характер, но странно загадочный. Даже его близкие друзья не знают, что он делает, чего он желает, о чем думает. Современная Италия слишком прозаична; если бы он родился лет триста тому назад, он был бы больше у места. Во времена Сфорца он перевернул бы всю Ломбардию.
— Граф сегодня здесь?
— Я видел, как он прошел, когда мы входили в сад. Если вам угодно, я представлю его вам. — Почему же нет; любопытно рассмотреть поближе вашу редкую птицу. Деловой венецианец — явление довольно редкое. Герцог отправился на поиски Ручини. Леди Диана обмахивалась веером, сидя в кресле. Сумрак парка помогал ей скрывать предательскую бледность, выдававшую се непобедимое волнение. Жалобные звуки джаза причиняли ей страдание, а минорные завывания саксофона действовали на нервы.
Вдруг она вскрикнула от прикосновения чьей-то руки к ее обнаженному плечу. Она обернулась. За ней стоял Ручини, незаметно подошедший по луговой траве. Без слов он скользнул до кисти ее руки и пожимал ее вместе с браслетами и кольцами, как господин, уверенный в своем праве.
Леди Диана не говорила и не могла говорить. Она была как бы заколдована этим внезапным появлением, обезоруживавшим ее и внушавшим тяжелые предчувствия. Веселые звуки джаза казались ей трагической пародией на тему вагнеровских норн. Она инертно оставила свою руку в руке человека, которого ждала столько дней, о котором столько думала. Сколько писем писала она ему; но он никогда не прочтет их…
Ручини, не поздоровавшись с ней, как будто видел ее пять минут тому назад, наклонился и сказал:
— Пойдемте в глубь парка. Мне нужно поговорить с вами, Диана!
Она повиновалась, не удивляясь и не колеблясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44