— переспросил Буравин.
— А так! Сказал, что маме надо деньги передать, а сам… — захлебывалась слезами Катя.
Буравин сухо ответил:
— Деньги — это без разговора. — И он потянулся за кошельком.
— Да не нужны нам с мамой твои деньги! И ты не нужен! Как-нибудь проживем без твоих подачек! И без твоих близких, которые сами между собой разобраться не могут, а нас виноватыми делают!
— Не обобщай. Кого — вас? — остановил ее Буравин.
— Ты же сам сказал, что я — вылитая мама! Что, это так ужасно, да? — Катя, плача, закрыла лицо руками. Буравин нерешительно шагнул к дочери, чтобы ее утешить. Обернувшись на Полину, он увидел, как она смотрит на него насмешливым взглядом: она в этот спектакль не верила. Буравин заколебался: с одной стороны, ему хотелось утешить страдающую дочь, с другой — его останавливал колючий взгляд Полины.
— Может быть, действительно, у нас лучше получится все объяснить ребятам? Тебя они, Поля, обязательно послушают, — предложил он.
Катя отняла руки от лица:
— Да! И передайте им, пожалуйста, что они меня абсолютно не интересуют, ни тот, ни другой! И пусть Маша и Алеша обходят меня за километр! Пусть сами разбираются со своими приступами, болезнями и ссорами!
И дернув плечиком, Катя ушла, громко хлопнув дверью.
— Виктор, скажи, ну почему наши дети несчастливы? Почему они не могут помириться? И почему Катя все время мешает жить Алеше?
Буравин постарался ее утешить:
— Полина, не отчаивайся. Успокойся. Полина покачала головой:
— Не могу. Мне кажется, тебе надо быть с Катериной построже.
— Сейчас это довольно трудно. Она и так переживает из-за моего ухода. А я не хочу навсегда потерять контакт с родной дочерью.
Полина удивленно смотрела на него:
— Разве строгое отношение отменяет любовь? Пусть Катя знает, что ты любишь ее, заботишься о ней. И конечно, спрашиваешь с нее строго, по-отцовски!
— Наши дети в таком возрасте, когда родителей уже не слушаются.
— Но можно же внушить… — начала было Полина, но Буравин ее перебил:
— Скажи честно, ты многое можешь внушить своим сыновьям?
Полина осеклась, затем растерянно продолжила:
— Но они же выступают друг против друга!
— Это пока. Я надеюсь, что это временное явление. Полина покачала головой:
— Виктор, я тебя не понимаю! Я не могу понять твоей… отстраненной позиции. Нам надо помочь нашим детям. Если они запутались — распутать.
— Ты так говоришь, словно им по пятнадцать лет!
— Чуть больше. Ну и что? — Полина пожала плечами.
— А то, что они сами уже скоро будут родителями. И каждый раз быть буфером в их конфликтах как-то смешно!
— Это тебе смешно. А мне плакать хочется, — вздохнула Полина.
Буравин продолжал уговаривать:
— Пойми, Полина, мы не можем сейчас повлиять на них, потому что сами являемся для них… не самым лучшим примером. Ты же сама говорила: в первую очередь дети должны принять факт, что у нас с тобой все серьезно, навсегда.
Полина испуганно спросила:
— Ты хочешь сказать, что, соединившись, мы разрушили свои семьи и утратили влияние на собственных детей?
Буравин устало покачал головой:
— Не я так говорю. Это ты так интерпретируешь. Я хочу сказать, что ты уличаешь Катерину в том, что она пришла в гости к своему бывшему жениху, тогда как ходишь в гости к своему бывшему мужу.
Полина вскинула голову:
— Виктор! Но мы же с тобой договорились! Я пошла туда с твоего ведома!
— С моего вынужденного согласия. Но по собственной инициативе, — возразил Буравин.
— Но Алешка… — напомнила Полина. Буравин кивнул, соглашаясь:
— Да, слава Богу, ты там оказалась. Но подумай сама еще вот о чем: как Катя могла истолковать твой визит в дом Бориса? И как они со своей матерью могли это расценить?
— Если хочешь знать, мне плевать, что подумала обо мне Таисия! Я ходила к Борису потому, что он мне не посторонний человек! — возмутилась Полина.
— Хорошо же ты сказала! Моя бывшая жена — на нее можно плевать. А твой бывший муж — не посторонний человек. Между прочим, они оба с нами связаны навсегда. Таисия — мать моей дочери. Самойлов — отец твоих сыновей.
— Ох, извини. Я, кажется, в запале что-то не то сказала…— спохватилась Полина.
— Ничего. Лишний раз убедился, что женщины руководствуются эмоциями, а не логикой, — вздохнул Буравин.
— Но ведь Борис, кроме того, еще и тебе не посторонний человек. Вы с ним дружили всю жизнь.
Буравин грустно кивнул:
— Да, я с тобой согласен. И меня, если честно, угнетает, что мы враги. Понимаю, что прежних отношений не будет, но какие-то дипломатические, приятельские отношения… могут быть.
Полина развела руками:
— Вот. Ты со мной и согласился. Мои эмоции и твоя логика.
— Тогда давай договоримся впредь: если ты пойдешь проведать ребят или Бориса — я поеду вместе с тобой. Подожду тебя во дворе, в машине. Но я буду рядом. Хорошо?
Полина охотно согласилась:
— Хорошо. Я не обещаю тебе, что буду рядом, когда ты захочешь навестить Таисию с Катей, но… Пожалуйста, предупреждай меня о визитах в бывшую семью заранее!
— Хорошо! — обнял ее Буравин.
* * *
Выходя из подъезда, Катя столкнулась с Лешей. Она была готова пулей пролететь мимо него, но Алеша ее остановил, схватив за руку.
— Чего тебе надо, сердечник?
— А что ты такая неласковая сегодня, а? — зло спросил Леша.
Катя огрызнулась:
— Будешь с вами ласковой! Свяжешься, потом себе дороже. Отстань от меня, Алеша!
— Отстану. Но сначала нам надо поговорить.
Он смотрел пристально и сердито в глаза Кате. Она снова попыталась вырваться:
— Что вы все ко мне привязались сегодня?
— Катя, скажи честно, зачем тебе весь этот маскарад был нужен?
— Ты что? Какой маскарад? — возмутилась Катя.
— С переодеванием. Она пожала плечами:
— О чем ты говоришь? Я пришла к тебе для того, чтобы помириться. Но тебе стало плохо, я страшно испугалась, не знала, что делать.
Катя перевела дух— и продолжала вдохновенно врать:
— А твоя Маша, вместо того чтобы помочь, вызвать «скорую помощь», стала кричать и выяснять отношения. Я не сдержалась и тоже высказала ей все, что думаю.
— Да? А зачем ты меня раздела? Неужели для того, чтобы мне помочь, нужно было снимать с меня рубашку? По-другому никак?
Катя оправдывалась:
— Леша, у тебя был сильный жар. Я хотела обтереть тебя холодным полотенцем, только и всего.
— Ну а блузку с себя зачем сняла? Маша сказала, что ты была в моей рубашке!
— Я была в твоей рубашке? Не помню такого. Может, твоей Маше это просто померещилось? Знаешь, как говорят: у страха глаза велики.
— Не наговаривай на Машу! — воскликнул Леша.
— Я не наговариваю. Я, например, вообще плохо помню, что было в тот день. Может, и с ней что-то подобное?
— Маша говорит, что все прекрасно помнит. Катя поджала губы:
— Ну, не знаю. Я тогда чуть от страха не померла — первый раз оказалось одна рядом с человеком, которому стало плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— А так! Сказал, что маме надо деньги передать, а сам… — захлебывалась слезами Катя.
Буравин сухо ответил:
— Деньги — это без разговора. — И он потянулся за кошельком.
— Да не нужны нам с мамой твои деньги! И ты не нужен! Как-нибудь проживем без твоих подачек! И без твоих близких, которые сами между собой разобраться не могут, а нас виноватыми делают!
— Не обобщай. Кого — вас? — остановил ее Буравин.
— Ты же сам сказал, что я — вылитая мама! Что, это так ужасно, да? — Катя, плача, закрыла лицо руками. Буравин нерешительно шагнул к дочери, чтобы ее утешить. Обернувшись на Полину, он увидел, как она смотрит на него насмешливым взглядом: она в этот спектакль не верила. Буравин заколебался: с одной стороны, ему хотелось утешить страдающую дочь, с другой — его останавливал колючий взгляд Полины.
— Может быть, действительно, у нас лучше получится все объяснить ребятам? Тебя они, Поля, обязательно послушают, — предложил он.
Катя отняла руки от лица:
— Да! И передайте им, пожалуйста, что они меня абсолютно не интересуют, ни тот, ни другой! И пусть Маша и Алеша обходят меня за километр! Пусть сами разбираются со своими приступами, болезнями и ссорами!
И дернув плечиком, Катя ушла, громко хлопнув дверью.
— Виктор, скажи, ну почему наши дети несчастливы? Почему они не могут помириться? И почему Катя все время мешает жить Алеше?
Буравин постарался ее утешить:
— Полина, не отчаивайся. Успокойся. Полина покачала головой:
— Не могу. Мне кажется, тебе надо быть с Катериной построже.
— Сейчас это довольно трудно. Она и так переживает из-за моего ухода. А я не хочу навсегда потерять контакт с родной дочерью.
Полина удивленно смотрела на него:
— Разве строгое отношение отменяет любовь? Пусть Катя знает, что ты любишь ее, заботишься о ней. И конечно, спрашиваешь с нее строго, по-отцовски!
— Наши дети в таком возрасте, когда родителей уже не слушаются.
— Но можно же внушить… — начала было Полина, но Буравин ее перебил:
— Скажи честно, ты многое можешь внушить своим сыновьям?
Полина осеклась, затем растерянно продолжила:
— Но они же выступают друг против друга!
— Это пока. Я надеюсь, что это временное явление. Полина покачала головой:
— Виктор, я тебя не понимаю! Я не могу понять твоей… отстраненной позиции. Нам надо помочь нашим детям. Если они запутались — распутать.
— Ты так говоришь, словно им по пятнадцать лет!
— Чуть больше. Ну и что? — Полина пожала плечами.
— А то, что они сами уже скоро будут родителями. И каждый раз быть буфером в их конфликтах как-то смешно!
— Это тебе смешно. А мне плакать хочется, — вздохнула Полина.
Буравин продолжал уговаривать:
— Пойми, Полина, мы не можем сейчас повлиять на них, потому что сами являемся для них… не самым лучшим примером. Ты же сама говорила: в первую очередь дети должны принять факт, что у нас с тобой все серьезно, навсегда.
Полина испуганно спросила:
— Ты хочешь сказать, что, соединившись, мы разрушили свои семьи и утратили влияние на собственных детей?
Буравин устало покачал головой:
— Не я так говорю. Это ты так интерпретируешь. Я хочу сказать, что ты уличаешь Катерину в том, что она пришла в гости к своему бывшему жениху, тогда как ходишь в гости к своему бывшему мужу.
Полина вскинула голову:
— Виктор! Но мы же с тобой договорились! Я пошла туда с твоего ведома!
— С моего вынужденного согласия. Но по собственной инициативе, — возразил Буравин.
— Но Алешка… — напомнила Полина. Буравин кивнул, соглашаясь:
— Да, слава Богу, ты там оказалась. Но подумай сама еще вот о чем: как Катя могла истолковать твой визит в дом Бориса? И как они со своей матерью могли это расценить?
— Если хочешь знать, мне плевать, что подумала обо мне Таисия! Я ходила к Борису потому, что он мне не посторонний человек! — возмутилась Полина.
— Хорошо же ты сказала! Моя бывшая жена — на нее можно плевать. А твой бывший муж — не посторонний человек. Между прочим, они оба с нами связаны навсегда. Таисия — мать моей дочери. Самойлов — отец твоих сыновей.
— Ох, извини. Я, кажется, в запале что-то не то сказала…— спохватилась Полина.
— Ничего. Лишний раз убедился, что женщины руководствуются эмоциями, а не логикой, — вздохнул Буравин.
— Но ведь Борис, кроме того, еще и тебе не посторонний человек. Вы с ним дружили всю жизнь.
Буравин грустно кивнул:
— Да, я с тобой согласен. И меня, если честно, угнетает, что мы враги. Понимаю, что прежних отношений не будет, но какие-то дипломатические, приятельские отношения… могут быть.
Полина развела руками:
— Вот. Ты со мной и согласился. Мои эмоции и твоя логика.
— Тогда давай договоримся впредь: если ты пойдешь проведать ребят или Бориса — я поеду вместе с тобой. Подожду тебя во дворе, в машине. Но я буду рядом. Хорошо?
Полина охотно согласилась:
— Хорошо. Я не обещаю тебе, что буду рядом, когда ты захочешь навестить Таисию с Катей, но… Пожалуйста, предупреждай меня о визитах в бывшую семью заранее!
— Хорошо! — обнял ее Буравин.
* * *
Выходя из подъезда, Катя столкнулась с Лешей. Она была готова пулей пролететь мимо него, но Алеша ее остановил, схватив за руку.
— Чего тебе надо, сердечник?
— А что ты такая неласковая сегодня, а? — зло спросил Леша.
Катя огрызнулась:
— Будешь с вами ласковой! Свяжешься, потом себе дороже. Отстань от меня, Алеша!
— Отстану. Но сначала нам надо поговорить.
Он смотрел пристально и сердито в глаза Кате. Она снова попыталась вырваться:
— Что вы все ко мне привязались сегодня?
— Катя, скажи честно, зачем тебе весь этот маскарад был нужен?
— Ты что? Какой маскарад? — возмутилась Катя.
— С переодеванием. Она пожала плечами:
— О чем ты говоришь? Я пришла к тебе для того, чтобы помириться. Но тебе стало плохо, я страшно испугалась, не знала, что делать.
Катя перевела дух— и продолжала вдохновенно врать:
— А твоя Маша, вместо того чтобы помочь, вызвать «скорую помощь», стала кричать и выяснять отношения. Я не сдержалась и тоже высказала ей все, что думаю.
— Да? А зачем ты меня раздела? Неужели для того, чтобы мне помочь, нужно было снимать с меня рубашку? По-другому никак?
Катя оправдывалась:
— Леша, у тебя был сильный жар. Я хотела обтереть тебя холодным полотенцем, только и всего.
— Ну а блузку с себя зачем сняла? Маша сказала, что ты была в моей рубашке!
— Я была в твоей рубашке? Не помню такого. Может, твоей Маше это просто померещилось? Знаешь, как говорят: у страха глаза велики.
— Не наговаривай на Машу! — воскликнул Леша.
— Я не наговариваю. Я, например, вообще плохо помню, что было в тот день. Может, и с ней что-то подобное?
— Маша говорит, что все прекрасно помнит. Катя поджала губы:
— Ну, не знаю. Я тогда чуть от страха не померла — первый раз оказалось одна рядом с человеком, которому стало плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95