- В каком-то смысле так и есть. И пейзаж за ним сразу становится красивее. А почему - не знаю.
Но подумав немного, он поправился:
- Нет, я знаю, почему.
- Ну валяй, говори. Почему это за ветровым стеклом пейзаж становится красивее?
- Я, когда был маленький, любил ездить в город, смотреть на витрины. Особенно под Рождество, конечно. На витринах все было так красиво разложено, на бархате, кругом - гирлянды, еловые ветки. А стекло - оно близко не подпускает, не дает потрогать. Когда мы заходили в магазин и просили показать что-нибудь с витрины, все вдруг оказывалось не так красиво. Теряло свою прелесть, понимаешь, что я хочу сказать? Ну вот, а здесь, за ветровым стеклом, пейзаж как будто на витрине. Красиво, и не потрогаешь. Потому, наверно, он и кажется лучше, чем на самом деле.
- Короче говоря, - заключил Гастон, - если я тебя правильно понял, автострада - это красота, но только для глаз. Не стоит останавливаться и протягивать руки. Не трогать, запрещено, лапы прочь!
Гастон умолк. Ему хотелось еще что-то добавить, закончить свою мысль, но он не решался. Зачем так уж обижать малыша Пьеро - зеленый он еще совсем, увалень этот, молоко на губах не обсохло. И все же Гастон высказался.
- Только знаешь что, - произнес он вполголоса. - Когда ты на автостраде, не только пейзаж нельзя потрогать. Девушку тоже. Пейзаж за ветровым стеклом, девчонка за оградой - все на витрине. Не трогать, запрещено, лапы прочь! Вот тебе автострада!
Пьер и бровью не повел. Его пассивность разозлила Гастона. Он вышел из себя.
- Что, не так, Пьеро? - рявкнул он.
Пьер вздрогнул и поднял на него растерянные глаза.
* * *
Огромная, неподвижная тень грузовика вырисовывалась на фоне усыпанного звездами небосклона. Кабину освещала слабая лампочка. Гастон, переодевшись на ночь и водрузив на нос очки в металлической оправе, уткнулся в какой-то роман. Пьер, лежа на койке, в конце концов решил узнать, почему напарнику не спится.
- Что ты там делаешь? - спросил он сонным голосом.
- Ты же видишь: читаю.
- А что ты читаешь?
- Когда ты со мной болтаешь и я с тобой болтаю, так я уже не читаю. Не могу. Нельзя делать все сразу. А пока мы не начали болтать, я читал роман. "Венера песков" называется.
- "Венера песков"?
- Да, "Венера песков".
- А про что это?
- Там дело происходит в пустыне. В Тассилине. Это где-то на юге Сахары. Ну вот, там погонщики караванов. Ребята, которые ведут через пустыню верблюдов, нагруженных разными товарами.
- Интересно?
- Может, кто и не поверит, но чем-то похоже на нас.
- Как это?
- Эти мои погонщики - они идут день-деньской по песку со своими верблюдами. Перевозят товары из одного места в другое. В общем, это и были дальнобойщики тех времен. Или наоборот: мы - нынешние погонщики караванов. Только вместо верблюдов тяжеловозы, вместо пустыни автострада, а так - одно к одному.
- Угу, - пробормотал Пьер сквозь дремоту.
Но Гастон, увлеченный собственным рассказом, продолжал.
- А еще там есть оазисы. В оазисах погонщики делают привалы. Там вода, пальмы, там их ждут девушки. Вот почему роман называется "Венера песков". Это девчонка одна, писаная красотка, она живет в оазисе. Ну, и погонщики, ясное дело, о ней мечтают. Вот, послушай:
"Молодой наездник уже спрыгнул со своего белого мехари - это по-ихнему верблюд - со своего белого мехари и искал Айшу - это ее так зовут, - под сенью пальмовой рощи. Он не мог ее найти: девушка спряталась у колодцев, наблюдая за тщетными поисками юноши через прорезь в покрывале, которым она закрыла лицо. Наконец он разглядел и узнал ее неясный силуэт сквозь ветви розового тамариска. Когда юноша приблизился, она встала, ибо женщине не подобает говорить с мужчиной сидя". Видишь, в той стране женщины знали свое место.
"Айша, - сказал он ей, - восемь дней я брел по камням Тассилина, но всякий раз, когда глаза мои закрывались, не выдержав жара палящего солнца, твое нежное лицо вставало передо мной. Айша, цветок Сахели, вспомнила ли ты обо мне хоть один раз за все это время?"
Девушка откинула покрывало, и он увидел лиловую глубину ее темных глаз и ослепительную белизну улыбки.
"Ахмед, сын Дахмани, - ответила она, - ты говоришь так нынче вечером. Но завтра, с первыми лучами солнца ты поднимешь твоего белого мехари и уйдешь дальше на север, и ни разу не оглянешься. Потому что я знаю: твоего верблюда и твою пустыню ты любишь больше, чем меня!" Ну, что ты на это скажешь?
Пьер повернулся на койке с боку на бок. Гастон услышал жалобный всхлип, и ему показалось, будто он различил имя: "Маринетта!"
* * *
Грузовик приближался к "Ландышам", за рулем был Пьер. Гастон дремал на подвесной койке.
Машина свернула на ответвление дороги и затормозила.
- Я выйду на минутку, - объяснил Пьер.
- Ладно, я тут буду, - раздался с койки ответ.
Пьер шел под деревьями. Серый день приглушил краски и пение птиц. Какое-то обманутое ожидание повисло в воздухе, угрюмое, почти угрожающее. Вот и ограда. Ни коров, ни пастушки Пьер не увидел. Постоял с минуту, разочарованно озираясь, вцепившись пальцами в решетку. Позвать? Какой смысл? И так было понятно, что здесь никого нет, и потому развеялись чары. Вдруг, словно приняв решение, Пьер круто повернулся и быстро зашагал к грузовику. Сел на водительское место и включил мотор.
- Что-то ты быстро сегодня, - послышалось с койки.
Грузовик пронесся по ответвлению, вырулил на автостраду, пренебрегая осторожностью. Мчавшийся мимо "Порш" едва успел вильнуть влево, возмущенно мигая фарами. Пьер давит на газ, виртуозно переключает скорости, выжимая все возможное из тяжеловоза, который, к несчастью, еще и нагружен по самые борта. Вот и поворот на Бон. Грузовик вихрем въезжает на объездную дорогу. Из-за спинки сиденья высовывается ошеломленное лицо Гастона в рамке шерстяного шлема.
- Ты что вытворяешь? Спятил, что ли?
- Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш. - цедит Пьер сквозь зубы. - Мне туда надо.
- Да ты соображаешь, во что нам это станет? Тебе уже на все плевать? В котором часу мы будем в Лионе? Мало тебе истории с лесенкой, опять лезешь на рожон?
- Да что такого, небольшой крюк! Полчаса, я прошу у тебя всего полчаса.
- Полчаса! Скажешь тоже!
Грузовик останавливается перед будочкой сборщика дорожной пошлины.
- Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш? Ты знаешь, где это?
Служащий делает неопределенный жест и бормочет что-то неразборчивое.
- Как?
Еще более неопределенный жест и нечленораздельные звуки.
- Ладно! - бросает Пьер, включая мотор.
- Я так понимаю, - говорит Гастон, - ты сам не знаешь, куда едешь?
- Люзиньи, Люзиньи-сюр-Уш. Понятно? Маринетта сказала: полкилометра.
Грузовик едет дальше и тормозит, поравнявшись с маленькой старушкой; в одной руке у нее зонт, в другой корзина. Она испуганно шарахается в сторону.
- Мадам, простите, как проехать в Люзиньи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34