(В первый день я его вспугну, на второй - погоняю, на третий подстрелю.) Его и прозвали любовно "Тетеревком" - за эти речи, а еще за крутые икры и грудь колесом.
* Гийом - французская форма имени Вильгельм.
Женился он молодым, очень молодым, даже слишком, по мнению многих его друзей, посватавшись двадцати двух лет девице Огюстине де Фонтан - она была постарше его годами, зато богатая наследница, по крайней мере, в перспективе. Детей у них, к великому их горю, не было. В 1939-м, будучи майором кадровой армии, он блестяще проявил себя на фронте, но поражение 1940-го глубоко травмировало его и телесно, и душевно. Для него существовал только один командующий - маршал Петен. Поэтому он досрочно вышел в отставку сразу по окончании войны. С тех пор барон хозяйничал на землях, которые унаследовала его жена. Развеять провинциальную скуку ему помогали его лошадки, рапира и любовные победы, становившиеся, надо признать, все менее легкими с течением лет. Ибо для этого человека, открытого, как на ладони, отступить - значило сдаться, а старость была равносильна крушению.
Это будет рассказ о последней весне барона Гийома.
* * *
На фоне окна, выходившего в сад, две спины - баронессы де Сен-Фюрси и аббата Дусе, - вырисовываясь двумя тенями разной формы - одна квадратная, другая закругленная, - на удивление красноречиво говорили о характерах собеседников.
- На редкость сырой выдался нынче конец зимы, - произнес аббат. Истинная благодать для пастбищ. В моей деревне говорят: февральский дождичек лучше всякого навоза. Но что правда, то правда - все еще выглядит так мрачно, совсем по-зимнему!
Баронессе пререкания почему-то всегда давали заряд бодрости, а уж перечить такому человеку, как аббат Дусе, было одно удовольствие!
- Да, весна в этом году заставляет себя ждать, - кивнула она. - Ну и тем лучше! Посмотрите, как аккуратно выглядит сад, какой он чистенький. Еще сохранился порядок, в котором мы оставили все осенью. Видите ли, аббат, убирать сад к зиме - все равно что обмывать и обряжать покойника, перед тем как уложить его в гроб!
- Я не совсем уловил вашу мысль, - перебил ее аббат: фантазия баронессы заходила порой чересчур далеко, и его это пугало.
- Через неделю-другую, - невозмутимо продолжала баронесса, - все здесь зарастет сорняками, трава вырвется с газона на аллеи, кроты все разроют, и опять придется гонять ласточек, которые каждый год упорно пытаются свить гнезда над окнами и под крышей конюшни.
- Все так, но это же прекрасно, когда жизнь пробуждается! Посмотрите: первые крокусы распустились желтым пятном у корней сливы. А в церковном саду безраздельно царят белые цветы. Сперва нарциссы, потом сирень, затем, конечно же, розы, rosa mystica, и наконец, прекраснее всех, ах! лилии, лилии святого Иосифа, целомудренного супруга Марии; это цветок чистоты, невинности, девственности...
Баронесса, как будто последние слова ее расстроили, отвернулась от окна, оставив заглядевшегося на сад аббата, отошла к дивану и села.
- Чистота, невинность, девственность! - вздохнула она. - Нужно в самом деле быть святым человеком вроде вас, чтобы видеть все это в весне. Селестина! Селестина! Где же наконец чай? Ох уж эта Селестина, до чего она стала неповоротливая! И глухая к тому же. Горло можно надорвать, пока ее дозовешься. Иногда мне кажется, что вы путаете святость с наивностью и что пострелята, которых вы учите катехизису, и те смышленей вас, аббат! Сказать по правде, нынешняя молодежь... Даже ваши Чада Марии. Есть там одна... Как бишь ее? Жюльенна... Адриенна... Донасьенна...
- Люсьенна, - едва слышно пробормотал аббат, не оборачиваясь.
- Вот-вот, Люсьенна. Стало быть, вы поняли, о чем я. Такое впечатление, будто вы один не видите, что ее живот уже не помещается даже в платья ее матери и что через считанные недели это ваше Чадо Марии...
Аббат резко отвернулся от окна и шагнул к ней.
- Я вас умоляю! Вы говорите о позоре. Но позор зачастую есть не что иное, как отсутствие любви в глазах, которыми мы смотрим на ближнего. Да, малышка Люсьенна летом станет матерью, и я знаю мужчину, который повинен в этом. Так вот, я решил ничего не замечать. Потому что заметь я - мне пришлось бы выгнать ее, возможно, даже обратиться в жандармерию, в результате пострадал бы не один человек, и она же в первую очередь.
- Простите меня, - проговорила баронесса примирительно, не признавая, однако, себя побежденной. - Боюсь, что в моих глазах всегда было недостаточно любви.
- Так закрывайте глаза! - отрезал аббат с неожиданной для него категоричностью.
Появление Селестины с подносом прервало их беседу. С грехом пополам она расставила на столике чайник, чашки, сахарницу, молочник, кувшин с горячей водой и поспешила удалиться, чувствуя, как раздражает хозяйку ее неловкость.
- Ну что с ней поделаешь! - проговорила баронесса, пожав плечами. Тридцать лет беспорочной службы на одном месте. Но время пришло, пора ей и на покой.
- Как она думает жить дальше? - спросил аббат. - Хотите, я попрошу мать-настоятельницу приюта Святой Екатерины принять ее?
- Может быть, позже. Она уедет к своей дочери. Денежное содержание мы будем ей высылать. Посмотрим, сможет ли она остаться там. Это было бы лучше всего. Но если она не уживется с детьми, тогда мы с вами вернемся к этому разговору. Сейчас меня куда больше беспокоит, кто заступит на ее место.
- У вас есть кто-нибудь на примете?
- Абсолютно никого. Я брала на пробу одну из епархиальной конторы по найму. Эти девицы ничего не умеют, а запросы у них у всех просто безумные. Без-ум-ны-е. И потом, - добавила она, понизив голос, - мне приходится думать о муже.
Аббат, удивленный и несколько встревоженный, склонился к ней.
- О бароне? - переспросил он, понизив голос до шепота.
- Увы, да. Я должна считаться с его слабостями.
Глаза аббата стали совсем круглыми.
- Чтобы выбрать горничную, вам приходится считаться со слабостями барона? Но... о каких слабостях вы говорите?
Нагнувшись поближе, баронесса выдохнула:
- О его слабости к горничным...
Шокированный, но еще пуще изумленный, аббат выпрямился во весь свой небольшой рост.
- Надеюсь, что я вас не понял! - воскликнул он в полный голос.
- Его слабостям нельзя потворствовать! - возмущенно отчеканила баронесса. - Совершенно исключено, чтобы я впустила сюда молодую, красивую девушку. Такое случилось только однажды... дай Бог памяти... четырнадцать лет тому назад. Это был сущий ад! Дом превратился в форменный лупанарий.
- О, черт! - охнул аббат с облегчением.
- Я дала объявление в "Ревей-де-л'Орн". Думаю, на той неделе появятся первые кандидатки. А вот и мой муж.
И действительно, в гостиную буквально ворвался барон. Он был в бриджах для верховой езды и поигрывал хлыстом.
- Здравствуйте, аббат, добрый день, дорогая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
* Гийом - французская форма имени Вильгельм.
Женился он молодым, очень молодым, даже слишком, по мнению многих его друзей, посватавшись двадцати двух лет девице Огюстине де Фонтан - она была постарше его годами, зато богатая наследница, по крайней мере, в перспективе. Детей у них, к великому их горю, не было. В 1939-м, будучи майором кадровой армии, он блестяще проявил себя на фронте, но поражение 1940-го глубоко травмировало его и телесно, и душевно. Для него существовал только один командующий - маршал Петен. Поэтому он досрочно вышел в отставку сразу по окончании войны. С тех пор барон хозяйничал на землях, которые унаследовала его жена. Развеять провинциальную скуку ему помогали его лошадки, рапира и любовные победы, становившиеся, надо признать, все менее легкими с течением лет. Ибо для этого человека, открытого, как на ладони, отступить - значило сдаться, а старость была равносильна крушению.
Это будет рассказ о последней весне барона Гийома.
* * *
На фоне окна, выходившего в сад, две спины - баронессы де Сен-Фюрси и аббата Дусе, - вырисовываясь двумя тенями разной формы - одна квадратная, другая закругленная, - на удивление красноречиво говорили о характерах собеседников.
- На редкость сырой выдался нынче конец зимы, - произнес аббат. Истинная благодать для пастбищ. В моей деревне говорят: февральский дождичек лучше всякого навоза. Но что правда, то правда - все еще выглядит так мрачно, совсем по-зимнему!
Баронессе пререкания почему-то всегда давали заряд бодрости, а уж перечить такому человеку, как аббат Дусе, было одно удовольствие!
- Да, весна в этом году заставляет себя ждать, - кивнула она. - Ну и тем лучше! Посмотрите, как аккуратно выглядит сад, какой он чистенький. Еще сохранился порядок, в котором мы оставили все осенью. Видите ли, аббат, убирать сад к зиме - все равно что обмывать и обряжать покойника, перед тем как уложить его в гроб!
- Я не совсем уловил вашу мысль, - перебил ее аббат: фантазия баронессы заходила порой чересчур далеко, и его это пугало.
- Через неделю-другую, - невозмутимо продолжала баронесса, - все здесь зарастет сорняками, трава вырвется с газона на аллеи, кроты все разроют, и опять придется гонять ласточек, которые каждый год упорно пытаются свить гнезда над окнами и под крышей конюшни.
- Все так, но это же прекрасно, когда жизнь пробуждается! Посмотрите: первые крокусы распустились желтым пятном у корней сливы. А в церковном саду безраздельно царят белые цветы. Сперва нарциссы, потом сирень, затем, конечно же, розы, rosa mystica, и наконец, прекраснее всех, ах! лилии, лилии святого Иосифа, целомудренного супруга Марии; это цветок чистоты, невинности, девственности...
Баронесса, как будто последние слова ее расстроили, отвернулась от окна, оставив заглядевшегося на сад аббата, отошла к дивану и села.
- Чистота, невинность, девственность! - вздохнула она. - Нужно в самом деле быть святым человеком вроде вас, чтобы видеть все это в весне. Селестина! Селестина! Где же наконец чай? Ох уж эта Селестина, до чего она стала неповоротливая! И глухая к тому же. Горло можно надорвать, пока ее дозовешься. Иногда мне кажется, что вы путаете святость с наивностью и что пострелята, которых вы учите катехизису, и те смышленей вас, аббат! Сказать по правде, нынешняя молодежь... Даже ваши Чада Марии. Есть там одна... Как бишь ее? Жюльенна... Адриенна... Донасьенна...
- Люсьенна, - едва слышно пробормотал аббат, не оборачиваясь.
- Вот-вот, Люсьенна. Стало быть, вы поняли, о чем я. Такое впечатление, будто вы один не видите, что ее живот уже не помещается даже в платья ее матери и что через считанные недели это ваше Чадо Марии...
Аббат резко отвернулся от окна и шагнул к ней.
- Я вас умоляю! Вы говорите о позоре. Но позор зачастую есть не что иное, как отсутствие любви в глазах, которыми мы смотрим на ближнего. Да, малышка Люсьенна летом станет матерью, и я знаю мужчину, который повинен в этом. Так вот, я решил ничего не замечать. Потому что заметь я - мне пришлось бы выгнать ее, возможно, даже обратиться в жандармерию, в результате пострадал бы не один человек, и она же в первую очередь.
- Простите меня, - проговорила баронесса примирительно, не признавая, однако, себя побежденной. - Боюсь, что в моих глазах всегда было недостаточно любви.
- Так закрывайте глаза! - отрезал аббат с неожиданной для него категоричностью.
Появление Селестины с подносом прервало их беседу. С грехом пополам она расставила на столике чайник, чашки, сахарницу, молочник, кувшин с горячей водой и поспешила удалиться, чувствуя, как раздражает хозяйку ее неловкость.
- Ну что с ней поделаешь! - проговорила баронесса, пожав плечами. Тридцать лет беспорочной службы на одном месте. Но время пришло, пора ей и на покой.
- Как она думает жить дальше? - спросил аббат. - Хотите, я попрошу мать-настоятельницу приюта Святой Екатерины принять ее?
- Может быть, позже. Она уедет к своей дочери. Денежное содержание мы будем ей высылать. Посмотрим, сможет ли она остаться там. Это было бы лучше всего. Но если она не уживется с детьми, тогда мы с вами вернемся к этому разговору. Сейчас меня куда больше беспокоит, кто заступит на ее место.
- У вас есть кто-нибудь на примете?
- Абсолютно никого. Я брала на пробу одну из епархиальной конторы по найму. Эти девицы ничего не умеют, а запросы у них у всех просто безумные. Без-ум-ны-е. И потом, - добавила она, понизив голос, - мне приходится думать о муже.
Аббат, удивленный и несколько встревоженный, склонился к ней.
- О бароне? - переспросил он, понизив голос до шепота.
- Увы, да. Я должна считаться с его слабостями.
Глаза аббата стали совсем круглыми.
- Чтобы выбрать горничную, вам приходится считаться со слабостями барона? Но... о каких слабостях вы говорите?
Нагнувшись поближе, баронесса выдохнула:
- О его слабости к горничным...
Шокированный, но еще пуще изумленный, аббат выпрямился во весь свой небольшой рост.
- Надеюсь, что я вас не понял! - воскликнул он в полный голос.
- Его слабостям нельзя потворствовать! - возмущенно отчеканила баронесса. - Совершенно исключено, чтобы я впустила сюда молодую, красивую девушку. Такое случилось только однажды... дай Бог памяти... четырнадцать лет тому назад. Это был сущий ад! Дом превратился в форменный лупанарий.
- О, черт! - охнул аббат с облегчением.
- Я дала объявление в "Ревей-де-л'Орн". Думаю, на той неделе появятся первые кандидатки. А вот и мой муж.
И действительно, в гостиную буквально ворвался барон. Он был в бриджах для верховой езды и поигрывал хлыстом.
- Здравствуйте, аббат, добрый день, дорогая!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34