В него просто средни способности.
— Эх, папа…
— Каки могут буть отговорки? По английському — ето да, даже у естествознании владение языком може буть решающим хвактором. Но математика — ето ж чисто интеллектуальный тест. «Удовлетворительно»! Ха!
— Папа, с тобой все в порядке? Что это был за грохот?
— А, трошки стукнувся. Понимаешь, она не може посмотреть правде у глаза. Ее сын — не гений, а она не хо-че у ето поверить.
— Станислав и Валентина еще у тебя?
Только бы он заткнулся, пока она не нанесла серьезного увечья.
— Не, ушли. У магазин.
— Папа, суд удовлетворил ходатайство больше двух недель назад. Почему они до сих пор у тебя живут? Они должны съехать сейчас же.
Мне было ясно, что у Валентины есть еще одна база, возможно даже, целый дом, где она и Станислав обосновались вместе со своим маленьким портативным ксероксом. Почему же она по-прежнему крутится возле отца?
— Бувае, шо тут, а бувае, шо не тут. Сегодня уходе, а назавтра вертаеться. Знаешь, Валентина — не поганый чоловек, но она не може смириться, шо хлопец — не гений.
— Так она съехала или не съехала? Где она живет? Долгая пауза.
— Папа?
Потом он тихо, почти с сожалением пробормотал:
— «Удовлетворительно»!
Вера ездила отдыхать в Тоскану, и поэтому я звякнула ей — сообщить о том, что произошло за последние две недели. Описала сцену в зале суда, пересказала речь Лоры Картер и упомянула о том, как вмешался отец, погрозив перстом.
— Браво! — воскликнула Вера.
Я описала, как страстно, хоть и косноязычно Валентина призналась в любви и как мы потом отметили победу сливянкой.
— Мы оба слегка опьянели, и он начал рассказывать, как работал на «Красном плуге».
— Ах да, «Красный плуг». — От голоса Старшей Сеструхи мне стало не по себе — он предвещал что-то недоброе. — Ты, конечно, знаешь, что в конце концов их сдали. Один из тех, кому они отремонтировали мотоцикл, донес в НКВД. Директора и большую часть сотрудников сослали в Сибирь.
— Не может быть!
— К счастью, это было уже после увольнения отца. А кто-то из соседей настучал на Анну с Виктором, и их расстреляли в Бабьем Яру. Ты, конечно, знаешь, что они были евреями.
— Нет, не знала.
— Всех нас в конце концов предают.
Я думала, что жизнь моих родителей — история со счастливым концом, рассказ о победе над невзгодами, о любви, преодолевающей любые преграды, но теперь понимала, что в их жизни были только мимолетные мгновения счастья, которые нужно ловить и смаковать, пока не пролетели.
— Никак не могу понять, Вера, почему люди так быстро друг друга предавали? Можно было бы предположить, что, находясь под таким гнетом, они проявят большую солидарность.
— Нет-нет, это наивная точка зрения, Надежда. Понимаешь, у человеческой души есть темная изнанка. Если кто-нибудь дорвется до власти, подчиненные пытаются снискать его расположение. Посмотри на отца: он всегда пытается угодить Валентине, даже если она издевается над ним. Посмотри, как твои лейбористы пресмыкаются… — (Она произносила «прысмыкаются».) — …и лебезят перед капиталистами, которых поклялись свергнуть. Это, конечно, касается не только политики… — («Политыки».) — …во всем животном мире происходит то же самое.
(Ах, Старшая Сеструха, какой же у тебя нюх на все порочное, грязное, продажное, компрометирующее! И откуда у тебя такие пессимистичные взгляды на жизнь?)
— Лейбористы — не мои, Вера.
— Ну и не мои же. И не мамины, как ты прекрасно знаешь.
Да уж, моя мама с сердцем как галушка, стремившаяся «напхать нас, пока не полопаемся», была убежденной сторонницей миссис Тэтчер.
— Давай не будем о политике, Вера. А то обязательно поссоримся.
— Да, о некоторых неприятных вещах лучше не говорить.
Вместо этого мы начали готовиться к заседанию иммиграционного суда, которое незаметно приближалось — до него оставалось каких-то пару недель. Мы с Верой непроизвольно поменялись ролями. Теперь я стала миссис Эксперт-по-разводам или, по крайней мере, должна была заботиться обо всем, что связано с разводом. Вера же выступала в роли миссис Понаехали-тут-всякие. И играла ее великолепно.
— Весь секрет, Надя, в тщательной подготовке.
Вера посетила зал судебных заседаний, изучила его обстановку и подружилась с судебным приставом. Она связалась с судебным ведомством и, не признаваясь, что действует от лица миссис Маевской, договорилась о переводчике.
Я поехала в Лондон на суд, потому что не хотела пропустить это захватывающее событие. Мы с Верой встретились в кафе напротив здания в Ислингтоне, где должно было состояться заседание. Хоть мы и разговаривали по телефону, на самом деле это была первая наша встреча после маминых похорон. Мы окинули друг друга взглядом. Я уделила внимание своему внешнему виду — надела «оксфамовский» жакет по погоде, белую блузку и темные брюки. Вера была в стильном мятом жакете и льняной юбке земляного цвета. Мы осторожно подались вперед и, коснувшись друг дружки щеками, поцеловали воздух.
— Рада тебя видеть, Надя.
— Я тоже, Вера.
Мы обе вели себя сторожко.
Придя заранее, мы заняли свои места в глубине зала суда — мрачного, обшитого дубовыми панелями помещения. Косые солнечные лучи проникали сквозь окна, расположенные выше человеческого роста. За несколько минут до начала слушания вошли Валентина и Станислав. Валентина превзошла себя — никакого костюма из темно-синего полиэстера на розовой подкладке. Она была в белом платье и жакете в неровную черную и белую клетку с низким вырезом спереди, открывавшим ложбинку, причем удачный покрой жакета скрадывал полноту. Ее белокурую шевелюру увенчивала маленькая белая шляпка с аппликацией из черных шелковых цветов. Губная помада и лак для ногтей — кроваво-красного цвета. Станислав был в форме и галстуке своей шикарной школы, на голове — аккуратная стрижка.
Едва войдя в зал, Валентина заметила нас и негромко вскрикнула. Сопровождавший ее молодой блондин, которого мы приняли за ее адвоката, проследил за ее взглядом, и, заняв свои места, они тихо посовещались. На парне был такой красивый костюм и такой яркий галстук, что мы сразу поняли: он не из Питерборо.
Принарядились все, за исключением трех членов суда, которые вошли несколько минут спустя — в немодных мешковатых брюках и нестильных мятых пиджаках. Они представились, а Валентинин адвокат тотчас же вскочил и попросил переводчика для своей клиентки. Члены суда посовещались, проконсультировались со стенографисткой, и затем через боковую дверь вошла полная женщина с завивкой, которая села напротив Валентины и Станислава и представилась им. Я услышала, как те разочарованно вздохнули. Тогда молодой барристер снова встал, показал на меня и Веру, сидевших в глубине зала, и заявил протест относительно нашего присутствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Эх, папа…
— Каки могут буть отговорки? По английському — ето да, даже у естествознании владение языком може буть решающим хвактором. Но математика — ето ж чисто интеллектуальный тест. «Удовлетворительно»! Ха!
— Папа, с тобой все в порядке? Что это был за грохот?
— А, трошки стукнувся. Понимаешь, она не може посмотреть правде у глаза. Ее сын — не гений, а она не хо-че у ето поверить.
— Станислав и Валентина еще у тебя?
Только бы он заткнулся, пока она не нанесла серьезного увечья.
— Не, ушли. У магазин.
— Папа, суд удовлетворил ходатайство больше двух недель назад. Почему они до сих пор у тебя живут? Они должны съехать сейчас же.
Мне было ясно, что у Валентины есть еще одна база, возможно даже, целый дом, где она и Станислав обосновались вместе со своим маленьким портативным ксероксом. Почему же она по-прежнему крутится возле отца?
— Бувае, шо тут, а бувае, шо не тут. Сегодня уходе, а назавтра вертаеться. Знаешь, Валентина — не поганый чоловек, но она не може смириться, шо хлопец — не гений.
— Так она съехала или не съехала? Где она живет? Долгая пауза.
— Папа?
Потом он тихо, почти с сожалением пробормотал:
— «Удовлетворительно»!
Вера ездила отдыхать в Тоскану, и поэтому я звякнула ей — сообщить о том, что произошло за последние две недели. Описала сцену в зале суда, пересказала речь Лоры Картер и упомянула о том, как вмешался отец, погрозив перстом.
— Браво! — воскликнула Вера.
Я описала, как страстно, хоть и косноязычно Валентина призналась в любви и как мы потом отметили победу сливянкой.
— Мы оба слегка опьянели, и он начал рассказывать, как работал на «Красном плуге».
— Ах да, «Красный плуг». — От голоса Старшей Сеструхи мне стало не по себе — он предвещал что-то недоброе. — Ты, конечно, знаешь, что в конце концов их сдали. Один из тех, кому они отремонтировали мотоцикл, донес в НКВД. Директора и большую часть сотрудников сослали в Сибирь.
— Не может быть!
— К счастью, это было уже после увольнения отца. А кто-то из соседей настучал на Анну с Виктором, и их расстреляли в Бабьем Яру. Ты, конечно, знаешь, что они были евреями.
— Нет, не знала.
— Всех нас в конце концов предают.
Я думала, что жизнь моих родителей — история со счастливым концом, рассказ о победе над невзгодами, о любви, преодолевающей любые преграды, но теперь понимала, что в их жизни были только мимолетные мгновения счастья, которые нужно ловить и смаковать, пока не пролетели.
— Никак не могу понять, Вера, почему люди так быстро друг друга предавали? Можно было бы предположить, что, находясь под таким гнетом, они проявят большую солидарность.
— Нет-нет, это наивная точка зрения, Надежда. Понимаешь, у человеческой души есть темная изнанка. Если кто-нибудь дорвется до власти, подчиненные пытаются снискать его расположение. Посмотри на отца: он всегда пытается угодить Валентине, даже если она издевается над ним. Посмотри, как твои лейбористы пресмыкаются… — (Она произносила «прысмыкаются».) — …и лебезят перед капиталистами, которых поклялись свергнуть. Это, конечно, касается не только политики… — («Политыки».) — …во всем животном мире происходит то же самое.
(Ах, Старшая Сеструха, какой же у тебя нюх на все порочное, грязное, продажное, компрометирующее! И откуда у тебя такие пессимистичные взгляды на жизнь?)
— Лейбористы — не мои, Вера.
— Ну и не мои же. И не мамины, как ты прекрасно знаешь.
Да уж, моя мама с сердцем как галушка, стремившаяся «напхать нас, пока не полопаемся», была убежденной сторонницей миссис Тэтчер.
— Давай не будем о политике, Вера. А то обязательно поссоримся.
— Да, о некоторых неприятных вещах лучше не говорить.
Вместо этого мы начали готовиться к заседанию иммиграционного суда, которое незаметно приближалось — до него оставалось каких-то пару недель. Мы с Верой непроизвольно поменялись ролями. Теперь я стала миссис Эксперт-по-разводам или, по крайней мере, должна была заботиться обо всем, что связано с разводом. Вера же выступала в роли миссис Понаехали-тут-всякие. И играла ее великолепно.
— Весь секрет, Надя, в тщательной подготовке.
Вера посетила зал судебных заседаний, изучила его обстановку и подружилась с судебным приставом. Она связалась с судебным ведомством и, не признаваясь, что действует от лица миссис Маевской, договорилась о переводчике.
Я поехала в Лондон на суд, потому что не хотела пропустить это захватывающее событие. Мы с Верой встретились в кафе напротив здания в Ислингтоне, где должно было состояться заседание. Хоть мы и разговаривали по телефону, на самом деле это была первая наша встреча после маминых похорон. Мы окинули друг друга взглядом. Я уделила внимание своему внешнему виду — надела «оксфамовский» жакет по погоде, белую блузку и темные брюки. Вера была в стильном мятом жакете и льняной юбке земляного цвета. Мы осторожно подались вперед и, коснувшись друг дружки щеками, поцеловали воздух.
— Рада тебя видеть, Надя.
— Я тоже, Вера.
Мы обе вели себя сторожко.
Придя заранее, мы заняли свои места в глубине зала суда — мрачного, обшитого дубовыми панелями помещения. Косые солнечные лучи проникали сквозь окна, расположенные выше человеческого роста. За несколько минут до начала слушания вошли Валентина и Станислав. Валентина превзошла себя — никакого костюма из темно-синего полиэстера на розовой подкладке. Она была в белом платье и жакете в неровную черную и белую клетку с низким вырезом спереди, открывавшим ложбинку, причем удачный покрой жакета скрадывал полноту. Ее белокурую шевелюру увенчивала маленькая белая шляпка с аппликацией из черных шелковых цветов. Губная помада и лак для ногтей — кроваво-красного цвета. Станислав был в форме и галстуке своей шикарной школы, на голове — аккуратная стрижка.
Едва войдя в зал, Валентина заметила нас и негромко вскрикнула. Сопровождавший ее молодой блондин, которого мы приняли за ее адвоката, проследил за ее взглядом, и, заняв свои места, они тихо посовещались. На парне был такой красивый костюм и такой яркий галстук, что мы сразу поняли: он не из Питерборо.
Принарядились все, за исключением трех членов суда, которые вошли несколько минут спустя — в немодных мешковатых брюках и нестильных мятых пиджаках. Они представились, а Валентинин адвокат тотчас же вскочил и попросил переводчика для своей клиентки. Члены суда посовещались, проконсультировались со стенографисткой, и затем через боковую дверь вошла полная женщина с завивкой, которая села напротив Валентины и Станислава и представилась им. Я услышала, как те разочарованно вздохнули. Тогда молодой барристер снова встал, показал на меня и Веру, сидевших в глубине зала, и заявил протест относительно нашего присутствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70