Я был поражен тем, — продолжал нищий, — что такая хрупкая молодая девица набралась сил — я уже не говорю о духе, — чтобы свалить армейского офицера. К тому же я недоумевал, что такое мог сделать лейтенант, чтобы заслужить подобную участь. Но Лиза велела мне успокоиться — я дрожал от страха — и сама объяснила причины своего поступка.
Вскоре после того, как она пошла спать, Лиза услышала стук в дверь и голос лейтенанта, просившего впустить его. Она решила, что он хочет с ней переспать, и отказалась открыть дверь. Но он просил ее только об одном — чтобы она оделась и вышла поговорить с ним. Он уговорил девушку, и через некоторое время она действительно оделась и вышла из комнаты.
Он сказал, что в первый же момент, когда увидел ее, поразился несомненному ее сходству с девушкой, которую он знал много лет назад, когда сам еще был молодым парнем. То была первая девушка, в которую он по-настоящему влюбился. Она была дочерью крестьянина, и они вместе ходили продавать овощи на деревенскую площадь. Однажды ночью молодому лейтенанту (каковым он впоследствии на самом деле стал) приснился сон, будто он оказался в каком-то странном доме. Он бродил по нему до тех пор, пока не зашел в одну комнату, где увидел девушку, сидевшую в кресле-качалке. Заметив его, она встала и обвила его руками. Они начали целоваться и лихорадочно обнимать друг друга. Он порвал на ней одежду, не зная, что должно быть под ней, так как ни разу в жизни не видел обнаженную женщину. Когда будущий лейтенант задрал девушке юбку, то увидел возле ее пупка необычное родимое пятно, похожее на синяк. Сходство было настолько сильным, что он спросил, не избил ли кто девушку. Но она сказала, что это родимое пятно, которое должно принести ей счастье. Потом он проснулся. Позже в этот день он узнал, что прошлой ночью его подругу закололи насмерть.
Лейтенант поведал Лизе всю эту историю и сказал, что она настолько похожа на его погибшую подругу, что он уверен: Лиза — ее реинкарнация. Лейтенанту позарез надо было знать, нет ли у Лизы такого же родимого пятна возле пупка. Лиза сказала, что у нее нет никакого родимого пятна, но такой ответ не удовлетворил лейтенанта; ему надо было все увидеть своими глазами. После бесплодных уговоров он наконец схватил девушку и сказал, что принудит ее силой показать пятно. Столкнувшись с таким насилием, она, как вы понимаете, была вынуждена схватить шпагу офицера и пригрозила, что ударит его. Он расценил это как шутку и продолжал удерживать Лизу. Девушка ударила его шпагой в грудь. Вот так он и оказался на полу мертвым.
— Какая необычная история, — сказал Гольдман, — и так похожа на ту, которую я где-то читал…
— Но потом внизу раздался грохот. Кто-то стучал во входную дверь. Это были люди из нашей батареи, которые искали лейтенанта. Ситуация была весьма скользкая. Они никогда бы не поверили, что молоденькая девица убила офицера, а вот меня могли бы наверняка повесить. Она сказала, что надо прятаться, и мы вбежали в ее комнату…
— Где спрятались под кровать.
— Конечно, куда же еще было нам прятаться? Мы едва там уместились — правда, довольно уютно, — и в этот момент в дом ворвались солдаты и сразу же наткнулись на тело убитого лейтенанта. Они разбудили старуху, которая, конечно же, ничего не слышала, и решили, что я, совершив ужасное убийство, бежал вместе с девицей, Все это мы слышали, лежа под кроватью.
Внезапно снаружи послышались глухие мощные удары. Неприятельская дивизия обнаружила наш лагерь и атаковала его. Все выбежали из дома, а мы с Лизой продолжали лежать в объятиях друг друга все время, пока за стенами бушевало сражение. Наш полк был разбит наголову. Те, кто уцелел, бежали в лес, и больше их никто не видел.
Мы, однако, пролежали в нашем укрытии всю ночь, и когда страх прошел, нам стало приятно чувствовать тела друг друга. Мне никогда прежде не доводилось лежать рядом с девушкой, и ее мягкая кожа и нежное дыхание переполнили меня жарким желанием. Наконец мы начали целоваться и ласкать друг друга и так провели остаток ночи. Но самым замечательным стало то, что когда я через голову стянул с нее юбку, то увидел на ее животе…
— Родимое пятно?
— Точно так. Как вы угадали? Она же никому об этом не говорила. На следующий день я явился в Брунневальд — единственный уцелевший солдат из всего полка, — и меня приняли в другую бригаду, как великого героя.
— Думаю, что эта история имеет продолжение, которое вы мне не рассказали, — сказал Гольдман. — Разве не случилось так, когда вы, скрючившись, лежали под кроватью, что взаимное давление ваших тел оставило на вашей коже некие неизгладимые следы?
— Не думаю, чтобы так было, милостивый господин.
— Разве не было такого момента, когда она с такой силой вонзила ногти в вашу кожу, что вы не закричали от боли только из страха, что вас обнаружат?
— Нет, такого я не припоминаю, милостивый господин.
— И не рассказывали ли вы эту историю несколькими годами позже кому-либо, кто мог выдать ее за свою собственную?
— Конечно, милостивый господин. За прошедшие годы кому только не рассказывал я свою историю.
— Я все же полагаю, — продолжал Гольдман, — что не только ваша память претерпела некоторую аберрацию из-за давности событий, о которых вы рассказываете, но более того, о тех событиях напоминает один шрам на вашей ягодице.
— Откуда пришла в вашу голову столь невероятная мысль?
— Дело в том, что мне уже приходилось слышать вашу историю. И не отрицайте очевидного; возможно, вас это немного смущает, но я точно знаю, что шрам там есть.
— Уверяю вас, что его там нет.
— Тогда будьте так любезны и докажите. Покажите мне свой зад.
— Здесь, на улице? Что за странное предложение от такого благородного господина, как вы?
— Очень хорошо, тогда давайте отойдем в проулок.
— Уверяю вас, господин, что там нет никаких следов, о которых вы говорите.
— В таком случае почему бы вам не доказать этот факт? Я дам вам один талер, если вы это сделаете.
— Я решительно отказываюсь, господин. Может быть, я нищий, но я честный солдат и приличный человек.
— Я дам вам два талера, если мы сейчас пойдем вон в ту аллею и вы покажете мне свой зад.
— Я сделаю это за три талера.
Итак, они вдвоем удалились в аллею, отошли подальше от улицы, и там старик сбросил штаны, а Гольдман принялся внимательно смотреть, есть ли на заду нищего искомый шрам. Именно в этот момент Гольдман почувствовал, как кто-то схватил его за воротник.
Обернувшись, он увидел щеголевато одетого унтер-офицера городской стражи.
— Я вынужден попросить вас обоих пройти со мной в Фреммелыоф,
Надо же было попасть в такое в высшей степени компрометирующее положение! Все извинения и объяснения оказались бесплодными. Унтер-офицер вывел обоих на улицу, махнул рукой, остановив карету, и доставил задержанных в большую крепость, служившую одновременно казармой и тюрьмой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58