Официант смотрел на нас с ненавистью: на его глазах мы сожгли тридцать тысяч песет — и не дали на чай даже трехсот. Мы вышли на улицу. Какая же физиономия была у официанта! Следовало бы объяснить ему, что таким образом мы боролись с инфляцией. Голубь, сидевший на плече у Грустного Генерала, улетел
— Если ты не против, поедем на моей машине. Кстати, ты не забыла про фляжку?
— Забыла. — Она прикусила нижнюю губу, изображая раскаяние и угрызения совести.
— Твоя сестра у них, ты уже знаешь? Выражение ее лица изменилось.
— Да, — ответила она, — я хотела поговорить с тобой об этом.
— Ты думаешь, ей грозит опасность?
— Не больше, чем нам. — Она немного замялась, прежде чем ответить, и мне показалось, что она решает, быть совершенно откровенной или скрыть часть правды. — Гарсиа любит меня, и он пальцем до нее не дотронется. Но пока она у них, я не свободна. Он будет использовать ее, чтобы шантажировать меня. По-моему, Гарсиа считает, что я имею какое-то отношение к кокаину.
— И?
— Я здесь совершенно ни при чем, Макс. Как ты можешь спрашивать!
— Поклянись.
— Клянусь.
«Поклянись»: полная чушь! Как будто Эльза не может не моргнув глазом поклясться в чем угодно. Никакие картины ада со всем его адским пламенем и запахом серы не заставят ее отступить. Гарсиа подозревал то же, что и я. Эльза спала с Годо, или он просто врал. Эльза знала, где спрятан порошок. Эльзе было необходимо скрыться. И возможно, Эльза ненавидела Гарсиа.
Мы шли к машине. Я оставил ее на углу узкой улочки, заехав колесом на бортик левого тротуара, в длинном ряду других припаркованных машин. Метрах в десяти впереди нас по мостовой быстро шел странный тип, дергая подряд за все автомобильные ручки: вдруг да какая-то дверца окажется открытой. Шум, который он производил, колотя по машинам, врывался в нашу беседу.
— Макс, они убили Годо, чтобы запугать нас.
— Ты не кажешься слишком расстроенной. Она пожала плечами:
— Ты не то видишь. Годо болван. Он повсюду трубил, что спит со мной. Он играл с огнем.
— Откуда ты узнала о его смерти?
— Я же говорила, я позвонила Гарсиа. Он сказал, что это предупреждение, что я должна вернуться к нему. Он умолял, плакал в телефон, угрожал, обещал купить мне квартиру в Бенидорме, в доме у самою пляжа, на первой линии. Жмот! Мог бы купить и на Менорке. Что я, по его мнению, должна делать среди чванливых англичан? Дать бы ему цианистого калия… А названия фильма он так и не вспомнил… Боже мой, как же он рыдал! У этого козла нервы никуда не годятся. Если бы он не ел у меня из рук, я бы испугалась.
В этот момент парень дернул за ручку моего автомобиля. Дверца открылась. Он по инерции пролетел еще пару шагов, застыл в удивлении, с черепашьей скоростью обработал в голове полученную информацию и вернулся назад.
— Ты очень любезен, Баутиста, благодарю, — сказал я, распахивая дверцу пошире, чтобы Эльза могла сесть. — А теперь ступай!
Тип обалдело уставился на меня. Ему не было и тридцати, но похоже, к нему уже не раз наведывался вестовой на быстром коне со счетами за разные делишки. Эльза села, а я стойко выдерживал нехороший взгляд незнакомца.
— Знаешь что, — сказал он, выговаривая слова на манер всех обитателей мадридского дна Бессмысленные голубые глаза налились кровью. — Чтоб ты сдох, чтоб разбился на машине, чтоб ты…
Он развернулся и полетел дальше, продолжая дергать ручки автомобилей. Я сел в «шкоду».
— Эльза, дорогая, — сказал я, — вот эта кнопка предназначена для того, чтобы никто не мог открыть дверь. Называется кнопкой безопасности.
— Прости, милый… Надо сделать вот так?
Очень мягко, большим и указательным пальцами она опустила кнопку, одновременно скользя кончиком языка по кромке губ. Я тронулся.
Я знал только двух женщин, которые совершенно сводили меня с ума. Они были очень разными.
Одна — властная, стремительная, сексуальная, опасная, лишенная сомнений. Это Эльза.
Другая — нежная, ранимая, несчастная, щедрая и романтичная. И это тоже Эльза.
35
Мы доехали до Пуэрта-де-Толедо, покружили по Байлену и проехали пару раз перед Королевским дворцом и по площади Орьенте. Эльза казалась то ли очень довольной, то ли взволнованной — не могу сказать, какой именно. Жаль, что я не прихватил полбутылки вина. Мы немножко поговорили. Весь остальной путь — чистая фантастика: двое влюбленных совершают экскурсию по столице королевства и спрашивают сами себя, кто же они на самом деле — заклятые враги или союзники.
— Я бы хотела показать тебе дом Гарсиа, — сказала Эльза. — Он потратил большие деньги на всякие краски. В смысле на картины, на художников, — добавила она простодушно.
Понятно, речь идет не о малярах с широкой кистью, а о живописи. В такие моменты я жалел Эльзу. Человеческие чувства захватывали ее на три-четыре секунды, а потом опять возвращалась прекрасная, расчетливая, чувственная или сентиментальная — в зависимости от обстоятельств — Эльза, способная превратить любого мужика в тупую безвольную куклу. И тогда я понимал, что жалеть Эльзу — все равно что сочувствовать царице Савской, которую накануне осмелился укусить комарик. Я не стал говорить, что отлично рассмотрел дом на видео. Зачем?
— Я ненавижу его, Макс, — продолжала она. — Он скорее умрет, чем откажется от меня. Я буду свободна, только когда его не станет. Если мы хотим спастись, его придется убить, ничего не поделаешь. Ты не представляешь, как я его ненавижу.
— Наверное, я тоже ненавижу его, — сказал я, гладя ее руку, не вполне уверенный, что хоть раз в жизни ненавидел кого-либо по-настоящему.
— То, что чувствуешь ты, — просто спичка рядом с огнеметом по сравнению с тем, что чувствую я.
Эльза всегда любила ковыряться в старых ранах.
— На, это тебе.
Она протянула мне пакетик и засияла в предвкушении. Я развернул его одной рукой. Это были часы, красивые, очень простого дизайна. Хотя она выросла отнюдь не в окружении горничных и личных портных, у Эльзы был отличный вкус.
— Я дарю тебе уже вторые, помнишь? Я тебя убью, если ты потеряешь и эти тоже. Теперь тебе не нркно вечно спрашивать, который час
И она застегнула часы на моем запястье.
— Очень красивые, спасибо, — сказал я.
Вот и все, что мы сказали друг другу. Все остальное время в наших головах проносились воспоминания, а за стеклами автомобиля — здания, уличные сценки. И тишина, пока Эльза не включила радио: для вас поет Альберт Хаммонд, «Вини во всем меня».
36
Один из двух фонарей по бокам от вывески пансиона «Голубка» был разбит, а лампочка выкручена Второй постоянно моргал, как арестант, только что выпущенный из тюремных застенков. Нарисованный на картоне толстый белый голубь был все таким же грязным, только выцвел еще больше. Мы как раз собирались войти в пансион, когда перед нами прошмыгнула черная кошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Если ты не против, поедем на моей машине. Кстати, ты не забыла про фляжку?
— Забыла. — Она прикусила нижнюю губу, изображая раскаяние и угрызения совести.
— Твоя сестра у них, ты уже знаешь? Выражение ее лица изменилось.
— Да, — ответила она, — я хотела поговорить с тобой об этом.
— Ты думаешь, ей грозит опасность?
— Не больше, чем нам. — Она немного замялась, прежде чем ответить, и мне показалось, что она решает, быть совершенно откровенной или скрыть часть правды. — Гарсиа любит меня, и он пальцем до нее не дотронется. Но пока она у них, я не свободна. Он будет использовать ее, чтобы шантажировать меня. По-моему, Гарсиа считает, что я имею какое-то отношение к кокаину.
— И?
— Я здесь совершенно ни при чем, Макс. Как ты можешь спрашивать!
— Поклянись.
— Клянусь.
«Поклянись»: полная чушь! Как будто Эльза не может не моргнув глазом поклясться в чем угодно. Никакие картины ада со всем его адским пламенем и запахом серы не заставят ее отступить. Гарсиа подозревал то же, что и я. Эльза спала с Годо, или он просто врал. Эльза знала, где спрятан порошок. Эльзе было необходимо скрыться. И возможно, Эльза ненавидела Гарсиа.
Мы шли к машине. Я оставил ее на углу узкой улочки, заехав колесом на бортик левого тротуара, в длинном ряду других припаркованных машин. Метрах в десяти впереди нас по мостовой быстро шел странный тип, дергая подряд за все автомобильные ручки: вдруг да какая-то дверца окажется открытой. Шум, который он производил, колотя по машинам, врывался в нашу беседу.
— Макс, они убили Годо, чтобы запугать нас.
— Ты не кажешься слишком расстроенной. Она пожала плечами:
— Ты не то видишь. Годо болван. Он повсюду трубил, что спит со мной. Он играл с огнем.
— Откуда ты узнала о его смерти?
— Я же говорила, я позвонила Гарсиа. Он сказал, что это предупреждение, что я должна вернуться к нему. Он умолял, плакал в телефон, угрожал, обещал купить мне квартиру в Бенидорме, в доме у самою пляжа, на первой линии. Жмот! Мог бы купить и на Менорке. Что я, по его мнению, должна делать среди чванливых англичан? Дать бы ему цианистого калия… А названия фильма он так и не вспомнил… Боже мой, как же он рыдал! У этого козла нервы никуда не годятся. Если бы он не ел у меня из рук, я бы испугалась.
В этот момент парень дернул за ручку моего автомобиля. Дверца открылась. Он по инерции пролетел еще пару шагов, застыл в удивлении, с черепашьей скоростью обработал в голове полученную информацию и вернулся назад.
— Ты очень любезен, Баутиста, благодарю, — сказал я, распахивая дверцу пошире, чтобы Эльза могла сесть. — А теперь ступай!
Тип обалдело уставился на меня. Ему не было и тридцати, но похоже, к нему уже не раз наведывался вестовой на быстром коне со счетами за разные делишки. Эльза села, а я стойко выдерживал нехороший взгляд незнакомца.
— Знаешь что, — сказал он, выговаривая слова на манер всех обитателей мадридского дна Бессмысленные голубые глаза налились кровью. — Чтоб ты сдох, чтоб разбился на машине, чтоб ты…
Он развернулся и полетел дальше, продолжая дергать ручки автомобилей. Я сел в «шкоду».
— Эльза, дорогая, — сказал я, — вот эта кнопка предназначена для того, чтобы никто не мог открыть дверь. Называется кнопкой безопасности.
— Прости, милый… Надо сделать вот так?
Очень мягко, большим и указательным пальцами она опустила кнопку, одновременно скользя кончиком языка по кромке губ. Я тронулся.
Я знал только двух женщин, которые совершенно сводили меня с ума. Они были очень разными.
Одна — властная, стремительная, сексуальная, опасная, лишенная сомнений. Это Эльза.
Другая — нежная, ранимая, несчастная, щедрая и романтичная. И это тоже Эльза.
35
Мы доехали до Пуэрта-де-Толедо, покружили по Байлену и проехали пару раз перед Королевским дворцом и по площади Орьенте. Эльза казалась то ли очень довольной, то ли взволнованной — не могу сказать, какой именно. Жаль, что я не прихватил полбутылки вина. Мы немножко поговорили. Весь остальной путь — чистая фантастика: двое влюбленных совершают экскурсию по столице королевства и спрашивают сами себя, кто же они на самом деле — заклятые враги или союзники.
— Я бы хотела показать тебе дом Гарсиа, — сказала Эльза. — Он потратил большие деньги на всякие краски. В смысле на картины, на художников, — добавила она простодушно.
Понятно, речь идет не о малярах с широкой кистью, а о живописи. В такие моменты я жалел Эльзу. Человеческие чувства захватывали ее на три-четыре секунды, а потом опять возвращалась прекрасная, расчетливая, чувственная или сентиментальная — в зависимости от обстоятельств — Эльза, способная превратить любого мужика в тупую безвольную куклу. И тогда я понимал, что жалеть Эльзу — все равно что сочувствовать царице Савской, которую накануне осмелился укусить комарик. Я не стал говорить, что отлично рассмотрел дом на видео. Зачем?
— Я ненавижу его, Макс, — продолжала она. — Он скорее умрет, чем откажется от меня. Я буду свободна, только когда его не станет. Если мы хотим спастись, его придется убить, ничего не поделаешь. Ты не представляешь, как я его ненавижу.
— Наверное, я тоже ненавижу его, — сказал я, гладя ее руку, не вполне уверенный, что хоть раз в жизни ненавидел кого-либо по-настоящему.
— То, что чувствуешь ты, — просто спичка рядом с огнеметом по сравнению с тем, что чувствую я.
Эльза всегда любила ковыряться в старых ранах.
— На, это тебе.
Она протянула мне пакетик и засияла в предвкушении. Я развернул его одной рукой. Это были часы, красивые, очень простого дизайна. Хотя она выросла отнюдь не в окружении горничных и личных портных, у Эльзы был отличный вкус.
— Я дарю тебе уже вторые, помнишь? Я тебя убью, если ты потеряешь и эти тоже. Теперь тебе не нркно вечно спрашивать, который час
И она застегнула часы на моем запястье.
— Очень красивые, спасибо, — сказал я.
Вот и все, что мы сказали друг другу. Все остальное время в наших головах проносились воспоминания, а за стеклами автомобиля — здания, уличные сценки. И тишина, пока Эльза не включила радио: для вас поет Альберт Хаммонд, «Вини во всем меня».
36
Один из двух фонарей по бокам от вывески пансиона «Голубка» был разбит, а лампочка выкручена Второй постоянно моргал, как арестант, только что выпущенный из тюремных застенков. Нарисованный на картоне толстый белый голубь был все таким же грязным, только выцвел еще больше. Мы как раз собирались войти в пансион, когда перед нами прошмыгнула черная кошка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44