Так что я не могу сказать, что Донн не осознавал всей глубины тайны, окутывавшей происшедшее. В деле Сарториуса было не простое совпадение интересов денег, власти и науки, нет, в этом присутствовало нечто гораздо более зловещее и глубокое, это было что-то ужасное, что подрывало не только христианские устои, но и устои общества в целом, нарушало преемственность поколений и грозило страшными потрясениями. Это нечто ослепило меня, когда я попытался разобраться, что оно собой представляет.
Я отправился на Блэквелл-Айленд от пристани на Пятьдесят девятой улице. Паром оказался обыкновенным слабосильным колесным пароходиком, шлепавшим по воде лопастями, приводимыми в движение маленьким паровым движком, установленным прямо на палубе. Суденышко едва преодолевало течение могучей Ист-Ривер. В воздухе висела промозглая сырость — на дворе стоял ноябрь. Холодный ветер бесцеремонно хозяйничал под одеждой, напоминая моим костям об их почтенном возрасте. Я терпеть не могу неопределенностей, поэтому хочу сказать, что если я и не был единственным, кто посетил Сарториуса в его заточении, то все же наверняка я был последним, ибо несколько дней спустя доктор погиб от руки сотоварища по приюту для умалишенных.
Сарториус был одет в серую робу без пояса, как и все пациенты заведения. Взгляд его был острым и пронизывающим, несмотря на сидевшее на носу уродливое, какое-то бесформенное, пенсне. Голова Сарториуса была начисто выбрита, не было и черной бороды. Ноги босые. Короче, мне показалось, что я вижу перед собой какие-то жалкие остатки доктора. От прежнего Сарториуса сохранились одни глаза. Нас разделяла натянутая от пола до потолка мелкоячеистая проволочная сетка. Он неподвижно сидел на скамье, резко выделяясь на фоне других обитателей психиатрической лечебницы — эти маньяки всех мастей и оттенков непрерывно кричали, бегали взад и вперед, размахивали руками, рыдали от отчаяния или беспрерывно смеялись. Некоторые из обитателей заведения были в смирительных рубашках, некоторые — в кандалах. Начальство держало этих людей не в отдельных камерах — нет, все они находились в анфиладе высоких сводчатых залов с рядом расположенных под самым потолком небольших окон, стены и потолок, сложенные из кирпича, были окрашены охрой. Огромный объем помещения гасил звуки, и крики сливались под сводами в какой-то приглушенный стон, похожий на заупокойную молитву. Но это было вполне официальное учреждение, и доктор Сарториус, по-видимому, чувствовал себя здесь весьма уютно — врач, прошедший через военно-полевые госпитали, операционные и институт смертников, созданный по его собственному проекту. Он молча сидел и наблюдал… Если бы я даже не знал, кто он такой, я все равно обратил бы внимание на этого человека, который один из всех не корчился на полу, изображая из себя пловца, не кричал без перерыва проклятия, не смеялся, уставившись в потолок безумным взглядом, не бегал из стороны в сторону, не мерил шагами воображаемую клетку и не вздымал кверху руки, грозя небесам.
В центре зала на стене висела пожарная кишка, из которой стены и пол периодически обдавали аммиачным раствором, очевидно, для дезинфекции. Во всем заведении стоял резкий удушливый запах. Служитель, приведший меня сюда, стукнул дубинкой о железную скобу, чтобы привлечь внимание Сарториуса. Что больше всего меня расстроило — это полное самообладание и отрешенность, с какой держался несгибаемый доктор. Он подошел к решетке и спросил меня, зачем я пришел. Как это ни смешно, я почувствовал себя польщенным тем, что Сарториус меня узнал.
— Я хочу доставить вам удовольствие и вытащить вас в суд, — сказал я.
— Это было бы сплошным лицемерием. Я же удовлетворяю свой интерес с помощью вот этого средства. — Он широким жестом указал на переполненный людьми зал. — Это скопище в гораздо большей степени отражает нравы общества, чем суд. Кроме того, в мои намерения не входит отделять себя от этих людей. Я постараюсь, насколько это окажется мне по разумению и силам, понять их и разделить с ними их ритуалы. Так что, если вы приедете сюда через месяц, вы не сможете отыскать меня в этой толпе. Я стану неотличим от них.
— С какой целью вы собираетесь это делать?
— Здесь у меня нет другого материала для опытов, кроме меня самого.
— И что же это будет за опыт?
Он не ответил. Ячейки сетки делали его изображение фрагментарным, как будто это была картина, выполненная из мелких точек, отчеканенных на листе металла. Он повернулся ко мне спиной и скрестил на груди руки. Так мы стояли, наблюдая за умалишенными — он изнутри общей камеры, я — из безопасного коридора.
— Вы видите эту роскошь? — поинтересовался Сарториус. — Природа не знает запретов и везде находит дорогу. Она проникает всюду. Мать природа везде пускает свои корни, производит намного больше того, в чем нуждается… Она распутно расточает свои силы, которых только прибывает от такого безрассудства… конечно, иногда это приводит к гибели отдельных индивидуумов. Но вы только посмотрите, какое богатство — природа постоянно предлагает новые решения, постоянно экспериментирует, ищет новое и с новым мышлением подходит ко всему старому и отжившему, вдыхая во все жизнь и придавая всему новый смысл.
— Я бы хотел написать об эксперименте, о котором вы только что так убедительно говорили, — сказал я.
— Как вам угодно, — ответил он. — Но до этого должно пройти немало времени.
— Почему?
— Для этого вам еще предстоит обрести голос. А обретете вы его не раньше, чем ваш город будет готов вас услышать.
— Я счастлив, что приложил руку к тому, что ваша работа была прекращена, — заметил я. — Можете ли вы что-нибудь сказать по этому поводу?
Он пожал плечами.
— Это осталось в прошлом.
— Однако, я уверен, что вы даже не знаете моего имени.
— Мне нет никакой пользы его знать.
— Вам известно, что мы нашли тело Огастаса Пембертона?
— Без поддерживающего лечения он не мог долго выжить, так что это неудивительно.
— Каким образом люди узнавали о вашей работе? Она была окружена такой завесой тайны. Каким образом об этом узнал умирающий от тяжелой болезни Огастас?
— Об этом надо спрашивать не меня одного. Все эти хозяева города повязаны между собой. По городу циркулировали слухи, которые дошли до мистера Симмонса. Видимо, он первый услышал о моих опытах.
— Известно ли вам, что Симмонс тоже мертв?
— Да, кажется, мне говорили об этом. Он был способный малый. Он приехал ко мне от имени и по поручению Пембертона. Парень произвел на меня неплохое впечатление, к тому же мне нужен был толковый и расторопный администратор. Попечители приюта также решили, что это подходящая кандидатура.
— Сожалеете ли вы о его смерти?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75