Так и не выходя из дома, косящий на два инфаркта шестидесятилетний Нисензон получил через дымоход учебник иврита, изданный в Иерусалиме, а также иврито-русский словарь Шапиро, изданный — ошибочно — в Москве.
Желающие лицезреть красоты Рима учили английский, а послужить в израильской армии — иврит.
Левит же, без особого с его стороны желания приглашенный однажды в кружок и то по вине дочери хозяина, на которую он четко положил глаз, с каждым новым посещением крамольной квартиры со все возрастающим интересом втягивался в изучение языка. На этом занятии и застукало его седьмого ноября доблестное ЧК.
Всех переписали. Перефотографировали. Добродушно задали Женьке вопрос, от которого он похолодел: «Галичем увлекаетесь?».
Женька кисло улыбнулся, лихорадочно пытаясь сообразить: кто?
А тут вдогонку второй вопросик: ''Из Киева давно вернулись?"
Женьке совсем стало плохо. Действительно, в конце сентября он был в Киеве на несанкционированном властями митинге памяти жертв Бабьего Яра, разогнанном милицией. Но как об участии его узнали в Одессе? Как?
— Да, был, — нехотя признался он. — а разве поминовение жертв фашизма законом запрещено? Хотелось бы почитать…
— Разрешено в рамках закона, — строго и непонятно ответили ему и оставили в покое, плотно занявшись хозяином квартиры.
Расходились понуро, боясь разговаривать друг с другом. И у каждого в глазах написаны были немые вопросы: кто? кто стукач? откуда все известно?
***
Автор сошел с ума. Главу эту пишет не он, а его доверенное лицо, с октября сорок восьмого года постоянно находящееся к автору в скрытой оппозиции.
Автор определенно полчаса назад сошел с ума, когда, проиграв в преферанс Олежке Томашевскому четыре с половиной бутылки водки и дав победителю денег на такси, с воем разбежался и, разбив головой стекло книжного шкафа, нырнул в него с потрохами.
Я еле успел выскочить. Мелкие осколки бисером рассыпались по ковру. Но странно. Крови нет. Из шкафа клубится легкий дымок, изнутри доносятся глухие рыдания, чавканье. Томики Фейхтвангера странным образом исчезают один за другим. Все попытки разобрать доносящиеся невнятные звуки бесполезны.
Первый час ночи. Не к кому обратиться за помощью. Автор хоть и атеист, но Всевышний — единственный, кому он доверяет. Обратиться наверх? Неудобно. Первый час ночи. Старик уже спит.
Чертов Томашевский. Прикидывается интеллигентом. Если автор не вернется, дописывать книгу придется мне. Равно, как и воспитывать его дочь. Перспектива…
Причем я абсолютно не согласен со всем, что он до этого написал. Во-первых, у него в романе сплошные евреи. Перепелица и Кириленко — не в счет. Женщины. Дмитриев и Лунин — тоже. Массовка. И я категорически против любого узколобого национализма. Если я буду дописывать книгу, то обязательно выдам Регину замуж за якута и вокруг свадебного стола соберу все сто тридцать две национальности страны великой.
Во— вторых, мне не нравится его поведение. В Торе каждому еврею даны двести сорок восемь запретных и триста шестьдесят пять указательных действий. Каким бы строгим ни было наказание за нарушение запретов -можно пренебречь ими, если речь идет о жизни и здоровье людей. Но три из них остаются в силе даже под страхом смерти: не убий (здесь все понятно), не сотвори себе кумира, то есть не поклоняйся чужим богам и не идолопоклонствуй, и не прелюбодействуй.
А теперь почитайте, что автор сделал с евреями. Левит (с его фамилией!) не переспал разве что с телеграфным столбом. А Изя… Историю с Оксаной я ему не прощу. Теперь вот, имея жену, волочится за Ольгой… Может, не стоит вызволять автора из шкафа?
Чавканье прекратилось. Книги тоже перестали исчезать. Показалось подобие руки. Беспомощно помахало. И бессильно растворилось в шестом томе Паустовского.
Я не в силах ни простить его, ни наказать. У каждого еврея своя связь с Богом, и только тот вправе миловать или карать.
Черт меня побери, связаться с ним с октября сорок восьмого!
На всякий случай надо составить дальнейший план романа.
1. Левит превратится в женоненавистника. Наденет ермолку и в субботу пешком пойдет от одиннадцатой станции до Пересыпской синагоги. Сын его станет главным раввином Одессы, а сам Левит, в знак уважения к фамилии, похоронен будет на раввинском участке третьего еврейского кладбища.
2. Изя с Шеллой родят троих детей, мальчика и двух девочек, и поселятся в кибуце под Иерусалимом.
Из шкафа послышалось всхлипывание. Одумался?
Пожалуй, утром я выскочу за пивом. Один бокал плесну в шкаф, второй поставлю рядом. И уйду в другую комнату. Я отходчив. Пусть живет.
* * *
Пора бы оживить роман трупом. Вес наши герои, тъфу-тьфу, живы, включая автора, хотя кое-кого нора отстрелить.
Итак, накрапывал дождь. Мокрые листья прилипали к подошвам случайных прохожих. Бездомные собаки сиротливо жались к мусорным контейнерам. Трупа все еще не было. Хотя на календаре траурно чернило первое декабря.
Приехав из Измаила в Одессу, Оксана Перепелица со страхом и надеждой открыла массивную дверь приемной КГБ…
Вежливый молодой человек в штатском, к которому ее Оксана растерянно вскинула па него глаза.
— Не волнуйтесь, — мягко сказал он, увидев ее смущение. — Это только для нас. Для следствия о гибели мужа. Все, что вы напишете, в этом здании умрет. Я вам обещаю, — и он приветливо положил ей па плечо сильную ладонь.
Она писала долго. Часа полтора. Черкала и переписывала. Ее никто не торопил. Затем попросили подписать бумагу о неразглашении и о сотрудничестве. Дали сто рублей. На Игорька. Взяли расписку о получении денег.
— Для отчета, — сказал Юрий Иванович, — пряча расписку в папку с бумагами.
Дали направление в общежитие и попросили явиться завтра в десять утра…
На следующий день помимо Юрия Ивановича в назначенном кабинете ее ожидал симпатичный молодой человек.
— Сережа, — представился он.
— Поздравляю, теперь вы секретный сотрудник, — пожал ей руку Юрий Иванович.
— Как Изя? — обрадовалась она.
— Как Изя, как Изя, — улыбнулся Юрий Иванович. — А работать будете с Сережей. Но сперва я вас введу в курс дела, если вы не возражаете.
— Конечно, конечно, — с готовностью произнесла Оксана.
— По нашим сведениям, Левит живет сейчас на одиннадцатой станции, — начал рассказывать Юрий Иванович. — У него очередной конфликт с женой. Халтуры студенческие он давно уже, с тех пор. как его… как ушел из проектного института. — поправился Юрий Иванович. — он не делает. Но сейчас, как мы знаем, у него туго с деньгами. А кульман у него дома есть. На втором этаже. Так? — проявив свои знания, улыбнулся Юрий Иванович.
— Так, так… — повторила Оксана.
— Вот чертежи дипломного проекта, — он показал ей на стопку аккуратно сложенных чертежей, — которые он должен только перечертить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Желающие лицезреть красоты Рима учили английский, а послужить в израильской армии — иврит.
Левит же, без особого с его стороны желания приглашенный однажды в кружок и то по вине дочери хозяина, на которую он четко положил глаз, с каждым новым посещением крамольной квартиры со все возрастающим интересом втягивался в изучение языка. На этом занятии и застукало его седьмого ноября доблестное ЧК.
Всех переписали. Перефотографировали. Добродушно задали Женьке вопрос, от которого он похолодел: «Галичем увлекаетесь?».
Женька кисло улыбнулся, лихорадочно пытаясь сообразить: кто?
А тут вдогонку второй вопросик: ''Из Киева давно вернулись?"
Женьке совсем стало плохо. Действительно, в конце сентября он был в Киеве на несанкционированном властями митинге памяти жертв Бабьего Яра, разогнанном милицией. Но как об участии его узнали в Одессе? Как?
— Да, был, — нехотя признался он. — а разве поминовение жертв фашизма законом запрещено? Хотелось бы почитать…
— Разрешено в рамках закона, — строго и непонятно ответили ему и оставили в покое, плотно занявшись хозяином квартиры.
Расходились понуро, боясь разговаривать друг с другом. И у каждого в глазах написаны были немые вопросы: кто? кто стукач? откуда все известно?
***
Автор сошел с ума. Главу эту пишет не он, а его доверенное лицо, с октября сорок восьмого года постоянно находящееся к автору в скрытой оппозиции.
Автор определенно полчаса назад сошел с ума, когда, проиграв в преферанс Олежке Томашевскому четыре с половиной бутылки водки и дав победителю денег на такси, с воем разбежался и, разбив головой стекло книжного шкафа, нырнул в него с потрохами.
Я еле успел выскочить. Мелкие осколки бисером рассыпались по ковру. Но странно. Крови нет. Из шкафа клубится легкий дымок, изнутри доносятся глухие рыдания, чавканье. Томики Фейхтвангера странным образом исчезают один за другим. Все попытки разобрать доносящиеся невнятные звуки бесполезны.
Первый час ночи. Не к кому обратиться за помощью. Автор хоть и атеист, но Всевышний — единственный, кому он доверяет. Обратиться наверх? Неудобно. Первый час ночи. Старик уже спит.
Чертов Томашевский. Прикидывается интеллигентом. Если автор не вернется, дописывать книгу придется мне. Равно, как и воспитывать его дочь. Перспектива…
Причем я абсолютно не согласен со всем, что он до этого написал. Во-первых, у него в романе сплошные евреи. Перепелица и Кириленко — не в счет. Женщины. Дмитриев и Лунин — тоже. Массовка. И я категорически против любого узколобого национализма. Если я буду дописывать книгу, то обязательно выдам Регину замуж за якута и вокруг свадебного стола соберу все сто тридцать две национальности страны великой.
Во— вторых, мне не нравится его поведение. В Торе каждому еврею даны двести сорок восемь запретных и триста шестьдесят пять указательных действий. Каким бы строгим ни было наказание за нарушение запретов -можно пренебречь ими, если речь идет о жизни и здоровье людей. Но три из них остаются в силе даже под страхом смерти: не убий (здесь все понятно), не сотвори себе кумира, то есть не поклоняйся чужим богам и не идолопоклонствуй, и не прелюбодействуй.
А теперь почитайте, что автор сделал с евреями. Левит (с его фамилией!) не переспал разве что с телеграфным столбом. А Изя… Историю с Оксаной я ему не прощу. Теперь вот, имея жену, волочится за Ольгой… Может, не стоит вызволять автора из шкафа?
Чавканье прекратилось. Книги тоже перестали исчезать. Показалось подобие руки. Беспомощно помахало. И бессильно растворилось в шестом томе Паустовского.
Я не в силах ни простить его, ни наказать. У каждого еврея своя связь с Богом, и только тот вправе миловать или карать.
Черт меня побери, связаться с ним с октября сорок восьмого!
На всякий случай надо составить дальнейший план романа.
1. Левит превратится в женоненавистника. Наденет ермолку и в субботу пешком пойдет от одиннадцатой станции до Пересыпской синагоги. Сын его станет главным раввином Одессы, а сам Левит, в знак уважения к фамилии, похоронен будет на раввинском участке третьего еврейского кладбища.
2. Изя с Шеллой родят троих детей, мальчика и двух девочек, и поселятся в кибуце под Иерусалимом.
Из шкафа послышалось всхлипывание. Одумался?
Пожалуй, утром я выскочу за пивом. Один бокал плесну в шкаф, второй поставлю рядом. И уйду в другую комнату. Я отходчив. Пусть живет.
* * *
Пора бы оживить роман трупом. Вес наши герои, тъфу-тьфу, живы, включая автора, хотя кое-кого нора отстрелить.
Итак, накрапывал дождь. Мокрые листья прилипали к подошвам случайных прохожих. Бездомные собаки сиротливо жались к мусорным контейнерам. Трупа все еще не было. Хотя на календаре траурно чернило первое декабря.
Приехав из Измаила в Одессу, Оксана Перепелица со страхом и надеждой открыла массивную дверь приемной КГБ…
Вежливый молодой человек в штатском, к которому ее Оксана растерянно вскинула па него глаза.
— Не волнуйтесь, — мягко сказал он, увидев ее смущение. — Это только для нас. Для следствия о гибели мужа. Все, что вы напишете, в этом здании умрет. Я вам обещаю, — и он приветливо положил ей па плечо сильную ладонь.
Она писала долго. Часа полтора. Черкала и переписывала. Ее никто не торопил. Затем попросили подписать бумагу о неразглашении и о сотрудничестве. Дали сто рублей. На Игорька. Взяли расписку о получении денег.
— Для отчета, — сказал Юрий Иванович, — пряча расписку в папку с бумагами.
Дали направление в общежитие и попросили явиться завтра в десять утра…
На следующий день помимо Юрия Ивановича в назначенном кабинете ее ожидал симпатичный молодой человек.
— Сережа, — представился он.
— Поздравляю, теперь вы секретный сотрудник, — пожал ей руку Юрий Иванович.
— Как Изя? — обрадовалась она.
— Как Изя, как Изя, — улыбнулся Юрий Иванович. — А работать будете с Сережей. Но сперва я вас введу в курс дела, если вы не возражаете.
— Конечно, конечно, — с готовностью произнесла Оксана.
— По нашим сведениям, Левит живет сейчас на одиннадцатой станции, — начал рассказывать Юрий Иванович. — У него очередной конфликт с женой. Халтуры студенческие он давно уже, с тех пор. как его… как ушел из проектного института. — поправился Юрий Иванович. — он не делает. Но сейчас, как мы знаем, у него туго с деньгами. А кульман у него дома есть. На втором этаже. Так? — проявив свои знания, улыбнулся Юрий Иванович.
— Так, так… — повторила Оксана.
— Вот чертежи дипломного проекта, — он показал ей на стопку аккуратно сложенных чертежей, — которые он должен только перечертить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22