) Изя шел сам.
Левит тоже пришел к месту сбора — хотел повидаться с ребятами и распить по случаю праздника двадцать капель, но тотчас же подошедший отставной полковник Дмитриев вежливо попросил его удалиться, указав дружинникам на Левита и еще одного отщепенца. Врагам не место в праздничной колонне.
Когда— то, припоминал Изя, вплоть до начала шестидесятых, празднично одетые горожане толпами стремились занять лучшие смотровые площадки, и во избежание давки милиция вынуждена была даже блокировать грузовиками подходы к Улицам Праздничных Торжеств.
Сейчас же, в эпоху телевидения, грустно констатировал он, улицы опустели.
Оживление наступало при подходе к площади. Из динамиков разливался торжественный голос диктора, по-левитански декламирующего: «Да здравствуют советские портовики, доблестные…»
— Ура! — весело отвечала проходящая колонна портовиков, а диктор, не слушая их, продолжал: «Да здравствуют советские женщины!»
— Ура! — завопил в одиночку Изя, и на каждый новый призыв он, дурачась, кричал «Ура!», вызывая улыбки и жидкий смех.
Идущий перед ним начальник КБ Лунин недовольно оборачивался, в очередной раз услышав над ухом своим дикий крик, но завоеванное отделом первое место давало Изе гордое право идти в первой шеренге победителей con-соревнования.
При подходе к трибуне, когда диктор провозгласил «Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза!» и Изя вновь одни на всю колонну неистово заорал "Ура!'', не выдержав, Лунин обернулся и сделал резкое замечание: «Тише, это же не вас приветствуют».
Вся первая шеренга прыснула, а Лунин оторопело замолк и, не оборачиваясь, терпеливо прошел площадь под аккомпанемент патриотического «Ура!» придурковатого еврея.
— Это Левит тебя подучил сорвать демонстрацию? — подошел к Изе Дмитриев.
— Вы недовольны октябрьскими лозунгами? — продолжая куражиться, переспросил Изя.
Ища подвоха, отставной полковник внимательно посмотрел на него, с открытой улыбкой дружелюбно продолжающего: «А мне они нравятся», и, ругнувшись про себя, принялся догонять идущего к штабной машине Лунина.
Праздник продолжался.
Среди десятков открыток, полученных в эти дни семьей Парикмахеров с привычными пожеланиями счастья в труде и успехов в личной жизни, оказался конверт… из страны Италии.
Незабвенный Остап Ибрагимович рекомендовал приятелю при конфликте с окружающей средой писать письма во всемирную Лигу сексуальных реформ. В Одессе нашли более близкий адрес — в центральную прачечную. Не знающим адреса ни прачечной, ни лиги на мудрой Соборке давали еще более лаконичный совет: пишите письма. Последнее означало: пишете вы письма или вообще грамоте не обучены, ровным счетом это ничего не значит и никак не отразится ни на погоде в Константинополе, ни на качестве пшеничной водки, пи на здоровье аятоллы Хомейни.
Пластиковой бомбы, долларов или лир в заграничном пакете быть не могло. Об этом позаботился семейный врач Парикмахеров. Но, к несчастью, попавшая в его глаз соринка не позволила ему разглядеть в темноте бикфордов шнур, тянущийся через Босфор и Дарданеллы в предместье Рима.
Оля Петрова, в замужестве, разумеется, Крулер, отправив супруга торговать колониальными товарами в Анцио, беззаботно устроившись на вражеской лоджии под аккомпанемент хрипящего на кассете Высоцкого, зажгла спичку… И в тот момент, когда Шелла, вскрыв конверт, стала читать письмо институтской подруги, пастовая мина вспыхнула, ослепила и отбросила ее в кресло.
"Об Италии… Ну, это невозможно слонами, во всяком случае сухой прозой. Я не знаю, что и как будет дальше, но я благодарна судьбе — за то, что увидела Италию. Да вообще — внешний мир, он такой огромный и разный. Я себя чувствую, как ребенок, проживший "всю жизнь'' в большой мрачной квартире, никогда не выходивший за ее пределы и, наконец, выпущенный даже не на улицу, нет, а на балкон, залитый солнцем, и увидевший с этого балкона, что есть совсем другая жизнь, о которой и не подозревал. Да, да, что бы и сколько бы ни читать и ни смотреть фильмов, я ничего подобного не ожидала, ну, ню есть, что бывает жизнь настолько другая, люди совсем другие'
Мне все время очень больно и горько за всех вас! (за всех нас!), которых за что-то вроде бы наказывали всю жизнь, запирая в четырех стенах, все время в чем-то ограничивая.
Очень хочется знать, что у вас происходит/ и в стране, и в Одессе…
Мы слушаем время от времени радио — и московское, и «голоса»; ловится неважно, читаем парижскую газету «Русская мысль», ее дают бесплатно в магазине русской литературы возле Ватикана. Вообще, всякий раз, когда выясняешь, что за что-то не надо платить, берет оторопь, настолько мы не ждем этого от идейного врага.
Недавно в нашем городе на набережной молодые итальянцы устроили праздник для эмигрантов. Мы не пошли и очень жалеем. Нам рассказывали, что было очень весело и трогательно. Пели песни — русские, украинские, еврейские, итальянские — танцевали, был бесплатный буфет. Вообще итальянцы очень доброжелательны к эмигрантам, стараются помочь всегда, устраивают базары с баснословно низкими ценами, для эмигрантов специально везде объявления на русском языке".
Шелла прочла письмо дважды, фиксируя про себя: дети с удовольствием ходят в школу, Крулеры посетили Ватикан, римские музеи, в ближайшие дни они собираются на экскурсию в Венецию, затем на Капри…
Все это настолько не укладывалось в недавно показанные по телевизору кадры о жизни эмигрантов в Остин, вынужденных, дабы не попрошайничать, подметать улицы и мыть полы, что Шелла без всяких комментариев дала прочесть письмо Изе и Регине, а на следующий день отнесла показать маме.
***
Враг не дремлет. Враг хитер и коварен. Вы думаете, Левит пришел в Треугольный переулок посмотреть на раздачу хоругвей? На новую звезду, засверкавшую на иконе царя Леонида Брежнева? На выпить двадцать капель? Как бы не так! Враг очень, очень коварен! И если бы не бдительность отставного полковника, вовремя пресекшего провокацию, глядишь, еще одни еврей выпал бы из стройных рядов носителей славных традиций. Нет, не случайно оказался Левит в Треугольном переулке!
В доме, во дворе которого писял когда-то под деревом Ленька Вайсбейн, благодаря чему со временем переулок переименуют в имени ЕГО, на пятом этаже, как раз под крышей дома, свил сионистское гнездо Абраша Нисензон.
И именно туда после прочтения гимна СССР, с гнусно вопросительными паузами после каждой удачной строки: Широка страна… Моя родная… Много в ней… Лесов… Полей… И рек… Я — другой! Такой страны — не знаю! Где? Так… вольно дышит… человек… — упорхнул после выдворения с демонстрации Женька Левит.
Для сведения: квартира Нисензона через печной дымоход соединялась с проходящими под домом катакомбами, имевшими входную дверь с той стороны Черного моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Левит тоже пришел к месту сбора — хотел повидаться с ребятами и распить по случаю праздника двадцать капель, но тотчас же подошедший отставной полковник Дмитриев вежливо попросил его удалиться, указав дружинникам на Левита и еще одного отщепенца. Врагам не место в праздничной колонне.
Когда— то, припоминал Изя, вплоть до начала шестидесятых, празднично одетые горожане толпами стремились занять лучшие смотровые площадки, и во избежание давки милиция вынуждена была даже блокировать грузовиками подходы к Улицам Праздничных Торжеств.
Сейчас же, в эпоху телевидения, грустно констатировал он, улицы опустели.
Оживление наступало при подходе к площади. Из динамиков разливался торжественный голос диктора, по-левитански декламирующего: «Да здравствуют советские портовики, доблестные…»
— Ура! — весело отвечала проходящая колонна портовиков, а диктор, не слушая их, продолжал: «Да здравствуют советские женщины!»
— Ура! — завопил в одиночку Изя, и на каждый новый призыв он, дурачась, кричал «Ура!», вызывая улыбки и жидкий смех.
Идущий перед ним начальник КБ Лунин недовольно оборачивался, в очередной раз услышав над ухом своим дикий крик, но завоеванное отделом первое место давало Изе гордое право идти в первой шеренге победителей con-соревнования.
При подходе к трибуне, когда диктор провозгласил «Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза!» и Изя вновь одни на всю колонну неистово заорал "Ура!'', не выдержав, Лунин обернулся и сделал резкое замечание: «Тише, это же не вас приветствуют».
Вся первая шеренга прыснула, а Лунин оторопело замолк и, не оборачиваясь, терпеливо прошел площадь под аккомпанемент патриотического «Ура!» придурковатого еврея.
— Это Левит тебя подучил сорвать демонстрацию? — подошел к Изе Дмитриев.
— Вы недовольны октябрьскими лозунгами? — продолжая куражиться, переспросил Изя.
Ища подвоха, отставной полковник внимательно посмотрел на него, с открытой улыбкой дружелюбно продолжающего: «А мне они нравятся», и, ругнувшись про себя, принялся догонять идущего к штабной машине Лунина.
Праздник продолжался.
Среди десятков открыток, полученных в эти дни семьей Парикмахеров с привычными пожеланиями счастья в труде и успехов в личной жизни, оказался конверт… из страны Италии.
Незабвенный Остап Ибрагимович рекомендовал приятелю при конфликте с окружающей средой писать письма во всемирную Лигу сексуальных реформ. В Одессе нашли более близкий адрес — в центральную прачечную. Не знающим адреса ни прачечной, ни лиги на мудрой Соборке давали еще более лаконичный совет: пишите письма. Последнее означало: пишете вы письма или вообще грамоте не обучены, ровным счетом это ничего не значит и никак не отразится ни на погоде в Константинополе, ни на качестве пшеничной водки, пи на здоровье аятоллы Хомейни.
Пластиковой бомбы, долларов или лир в заграничном пакете быть не могло. Об этом позаботился семейный врач Парикмахеров. Но, к несчастью, попавшая в его глаз соринка не позволила ему разглядеть в темноте бикфордов шнур, тянущийся через Босфор и Дарданеллы в предместье Рима.
Оля Петрова, в замужестве, разумеется, Крулер, отправив супруга торговать колониальными товарами в Анцио, беззаботно устроившись на вражеской лоджии под аккомпанемент хрипящего на кассете Высоцкого, зажгла спичку… И в тот момент, когда Шелла, вскрыв конверт, стала читать письмо институтской подруги, пастовая мина вспыхнула, ослепила и отбросила ее в кресло.
"Об Италии… Ну, это невозможно слонами, во всяком случае сухой прозой. Я не знаю, что и как будет дальше, но я благодарна судьбе — за то, что увидела Италию. Да вообще — внешний мир, он такой огромный и разный. Я себя чувствую, как ребенок, проживший "всю жизнь'' в большой мрачной квартире, никогда не выходивший за ее пределы и, наконец, выпущенный даже не на улицу, нет, а на балкон, залитый солнцем, и увидевший с этого балкона, что есть совсем другая жизнь, о которой и не подозревал. Да, да, что бы и сколько бы ни читать и ни смотреть фильмов, я ничего подобного не ожидала, ну, ню есть, что бывает жизнь настолько другая, люди совсем другие'
Мне все время очень больно и горько за всех вас! (за всех нас!), которых за что-то вроде бы наказывали всю жизнь, запирая в четырех стенах, все время в чем-то ограничивая.
Очень хочется знать, что у вас происходит/ и в стране, и в Одессе…
Мы слушаем время от времени радио — и московское, и «голоса»; ловится неважно, читаем парижскую газету «Русская мысль», ее дают бесплатно в магазине русской литературы возле Ватикана. Вообще, всякий раз, когда выясняешь, что за что-то не надо платить, берет оторопь, настолько мы не ждем этого от идейного врага.
Недавно в нашем городе на набережной молодые итальянцы устроили праздник для эмигрантов. Мы не пошли и очень жалеем. Нам рассказывали, что было очень весело и трогательно. Пели песни — русские, украинские, еврейские, итальянские — танцевали, был бесплатный буфет. Вообще итальянцы очень доброжелательны к эмигрантам, стараются помочь всегда, устраивают базары с баснословно низкими ценами, для эмигрантов специально везде объявления на русском языке".
Шелла прочла письмо дважды, фиксируя про себя: дети с удовольствием ходят в школу, Крулеры посетили Ватикан, римские музеи, в ближайшие дни они собираются на экскурсию в Венецию, затем на Капри…
Все это настолько не укладывалось в недавно показанные по телевизору кадры о жизни эмигрантов в Остин, вынужденных, дабы не попрошайничать, подметать улицы и мыть полы, что Шелла без всяких комментариев дала прочесть письмо Изе и Регине, а на следующий день отнесла показать маме.
***
Враг не дремлет. Враг хитер и коварен. Вы думаете, Левит пришел в Треугольный переулок посмотреть на раздачу хоругвей? На новую звезду, засверкавшую на иконе царя Леонида Брежнева? На выпить двадцать капель? Как бы не так! Враг очень, очень коварен! И если бы не бдительность отставного полковника, вовремя пресекшего провокацию, глядишь, еще одни еврей выпал бы из стройных рядов носителей славных традиций. Нет, не случайно оказался Левит в Треугольном переулке!
В доме, во дворе которого писял когда-то под деревом Ленька Вайсбейн, благодаря чему со временем переулок переименуют в имени ЕГО, на пятом этаже, как раз под крышей дома, свил сионистское гнездо Абраша Нисензон.
И именно туда после прочтения гимна СССР, с гнусно вопросительными паузами после каждой удачной строки: Широка страна… Моя родная… Много в ней… Лесов… Полей… И рек… Я — другой! Такой страны — не знаю! Где? Так… вольно дышит… человек… — упорхнул после выдворения с демонстрации Женька Левит.
Для сведения: квартира Нисензона через печной дымоход соединялась с проходящими под домом катакомбами, имевшими входную дверь с той стороны Черного моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22