Ее бойфренд, напротив, ведет себя достойно, его хозяйка относится к нему и его подруге по-матерински, ни в чем им не отказывая, с мягкой улыбкой объясняя свою снисходительность тем, что молодые люди любят друг друга, но студентка разрушает и эти отношения, и через год уезжает из России, глубоко в ней разочарованная, собираясь писать о ней книгу клеветнического содержания.
А между тем приближается дата прибытия Реджинальда в С.Петербург, но нет еще никого, с кем я бы могла его познакомить, он затаился и ждет, считая, что я эксперт и знаю, как сделать людей счастливыми, ко мне приезжают, пишут, звонят, я всем стараюсь помочь. На самом деле, у меня нет ни специальных методик, ни психологических тестов, подбирая пары, я ориентируюсь на внутренний голос, иногда он говорит мне «да», иногда — «нет». В минуты хорошего настроения мне кажется, что все могут быть счастливы со всеми, в минуты плохого — что никто не может быть счастлив ни с кем, все обычно начинается с того, что, сидя в кресле перед компьютером с поджатыми ногами, я воображаю обратившегося ко мне мужчину с той или иной девушкой и думаю, нравится ли мне эта картинка.
И вот уже мы встречаем Реджинальда в аэропорту, он — улыбчивый, симпатичный, никакого лишнего веса нет и в помине, он вовсе не такой, каким казался мне до приезда, когда я в ужасе просыпалась ночами, видя во сне его строгое лицо и слыша вопрос: «Отчего же все так не клеится в этом вашем хваленом агентстве?!» В самый последний момент я, можно сказать из воздуха, изыскиваю ему совершенно неизвестную мне девушку Галю, которая едва успевает обратиться в агентство и соответствует всем критериям Реджинальда, и я тут же его ей предъявляю, она говорит: «Можно попробовать», и я готова прыгать на одной ножке от радости, что есть хоть что-то положительное, о чем я могу его оповестить. Родители Реджинальда счастливо женаты уже тридцать лет, они танцуют вечерами бальные танцы в танцевальном клубе, в их доме антикварная мебель и бархатные портьеры, их дом полон любви и тепла к единственному сыну, который ищет и не находит тех же тепла и любви в рациональном американском мире, где стюардессы совсем по-разному относятся даже к первому и второму пилотам, а уж скромный авиадиспетчер у них вообще не в чести. Последняя американская девушка Реджинальда с удовольствием летала с ним каждую неделю на Багамы, когда он работал на гражданских авиалиниях, где положен бесплатный авиабилет, когда же он перешел на грузоперевозки, где бесплатного билета не полагалось, девушка сказала «good bye». И в течение следующих дней я занимаюсь Реджинальдом и Галей: меня зовут на встречу с литературными друзьями, меня зовут смотреть по телевизору интересное кино, меня зовут на кухню, если и не сготовить ужин, то хотя бы его съесть, а я или сижу на телефоне, координируя им расписание, или брожу где-то, переводя, так как Галя не говорит по-английски. Я все же не могу понять, что за человек Галя и почему, когда мы так долго плывем по туманному заливу на маленьком пароходике в Петергоф, она не задает Реджинальду никаких вопросов, в ответ на мое предложение спросить у него хоть что-нибудь, морщит лоб, напрягается, молчит, пожимает плечами, говорит: «В принципе, все ясно». Я гадаю, что же такое ей ясно, будь я на ее месте, я бы замучила Реджинальда вопросами об Америке вообще, о его работе, жизни и родителях в частности, хоть и о том, что за буква выбита у него на перстне и что она означает, интуиция снова подсказывает мне, что здесь не будет толку, но, я думаю, возможно, я слишком ношусь со своей интуицией, и понимание — это не хаос ощущений, а четкая сеть символов, и, значит, надо просто тестировать клиентов по определенным методикам.
Тем не менее, Галя звонит мне и говорит, что без знания языка ей тяжело общаться с Реджинальдом, она просит сообщить это ему как-то помягче, так как лишь накануне Реджинальд подарил ей розы и компьютерную распечатку совместной фотографии в раме с вензелями, нежно склонялся к ней в ресторане и накрывал ладонью ее ладонь. Узнав о том, что отвергнут, Реджинальд сникает, но просит организовать ему еще какую-нибудь встречу, и мы шуршим листьями по дорожкам Летнего сада и сидим в кафе еще с одной темноволосой девушкой, которая после всех пытливо заданных ей Реджинальдом вопросов решает навсегда остаться в России. Отчаявшись, Реджинальд замыкается у себя в квартире и не звонит, весь ужас в том, что через пару дней я улетаю на неделю в Турцию, куда мы собираемся уже не в первый раз, точнее, во второй, мне просто необходим отдых от компьютера, потому что полтора года я работаю, как машина для утешения, поддержки, согласования и решения проблем других людей. Я еще не знаю, как здорово будет в Турции в этом октябре, мы, как по заказу, успеем схватить последние солнечные дни, не обгорим, не перегреемся на солнце, наши окна будут на выходить в тенистый сад с видом на горы, мы будем плавать до едва видного на краю бухты желтого буйка, пляж будет малолюдным, на нем соберутся, в основном, пожилые представительницы конгресса по многоуровневому маркетингу, а однажды вечером нас поразит, что на главной улице городка с ярко освещенными витринами нас, будто дома, на Московском вокзале, окликнет очумелый от долгой дороги соотечественник с большим чемоданом, прибывший, кажется, на тот же конгресс, и спросит, а далеко ли здесь туалет.
Но пока что я мучаюсь мыслями, что делать с Реджинальдом, которому предстоит провести еще целую неделю в чужом, промозглом, неприветливом городе, я в раскаянье вспоминаю свои неоднократно повторяемые утешительные слова, что когда все плохо сначала, будет по-настоящему хорошо потом, настоящая удача не приходит сразу, ее надо заслужить, и все эти заклинания кажутся мне теперь пустым сотрясением воздуха.
Самое худшее в моей работе — это когда кто-то страдает, если я по не зависящим от меня причинам не выполняю своих обязательств или даю неверный совет, или когда женщины и мужчины, которых я рекомендую, ведут себя иначе, чем я сулила, хотя обычно я исправляю ошибки, и другие рекомендуемые мною люди уже соответствуют обещанному. Случай с Реджинальдом — особенный, это полный провал, я не могу успокоиться, думая о нем и о своем неминуемом отъезде, на меня из всех углов укоризненно смотрят его подарки — словарь идиом из книжного шкафа, компьютерная распечатка нашей фотографии в раме — она до сих пор висит у нас в рабочей комнате, две баночки настоящего бразильского кофе, аромат которого наполняет дом. Дело даже и не в самих подарках, а в той радости, с которой Реджинальд смотрит, как я высвобождаю словарь идиом из множества блестящих оберток, в которые он его нарочно завернул, предвкушая мое нетерпенье, в надписи на словаре «С любовью, Реджинальд», в его искреннем любопытстве, какой сорт кофе нам больше по вкусу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
А между тем приближается дата прибытия Реджинальда в С.Петербург, но нет еще никого, с кем я бы могла его познакомить, он затаился и ждет, считая, что я эксперт и знаю, как сделать людей счастливыми, ко мне приезжают, пишут, звонят, я всем стараюсь помочь. На самом деле, у меня нет ни специальных методик, ни психологических тестов, подбирая пары, я ориентируюсь на внутренний голос, иногда он говорит мне «да», иногда — «нет». В минуты хорошего настроения мне кажется, что все могут быть счастливы со всеми, в минуты плохого — что никто не может быть счастлив ни с кем, все обычно начинается с того, что, сидя в кресле перед компьютером с поджатыми ногами, я воображаю обратившегося ко мне мужчину с той или иной девушкой и думаю, нравится ли мне эта картинка.
И вот уже мы встречаем Реджинальда в аэропорту, он — улыбчивый, симпатичный, никакого лишнего веса нет и в помине, он вовсе не такой, каким казался мне до приезда, когда я в ужасе просыпалась ночами, видя во сне его строгое лицо и слыша вопрос: «Отчего же все так не клеится в этом вашем хваленом агентстве?!» В самый последний момент я, можно сказать из воздуха, изыскиваю ему совершенно неизвестную мне девушку Галю, которая едва успевает обратиться в агентство и соответствует всем критериям Реджинальда, и я тут же его ей предъявляю, она говорит: «Можно попробовать», и я готова прыгать на одной ножке от радости, что есть хоть что-то положительное, о чем я могу его оповестить. Родители Реджинальда счастливо женаты уже тридцать лет, они танцуют вечерами бальные танцы в танцевальном клубе, в их доме антикварная мебель и бархатные портьеры, их дом полон любви и тепла к единственному сыну, который ищет и не находит тех же тепла и любви в рациональном американском мире, где стюардессы совсем по-разному относятся даже к первому и второму пилотам, а уж скромный авиадиспетчер у них вообще не в чести. Последняя американская девушка Реджинальда с удовольствием летала с ним каждую неделю на Багамы, когда он работал на гражданских авиалиниях, где положен бесплатный авиабилет, когда же он перешел на грузоперевозки, где бесплатного билета не полагалось, девушка сказала «good bye». И в течение следующих дней я занимаюсь Реджинальдом и Галей: меня зовут на встречу с литературными друзьями, меня зовут смотреть по телевизору интересное кино, меня зовут на кухню, если и не сготовить ужин, то хотя бы его съесть, а я или сижу на телефоне, координируя им расписание, или брожу где-то, переводя, так как Галя не говорит по-английски. Я все же не могу понять, что за человек Галя и почему, когда мы так долго плывем по туманному заливу на маленьком пароходике в Петергоф, она не задает Реджинальду никаких вопросов, в ответ на мое предложение спросить у него хоть что-нибудь, морщит лоб, напрягается, молчит, пожимает плечами, говорит: «В принципе, все ясно». Я гадаю, что же такое ей ясно, будь я на ее месте, я бы замучила Реджинальда вопросами об Америке вообще, о его работе, жизни и родителях в частности, хоть и о том, что за буква выбита у него на перстне и что она означает, интуиция снова подсказывает мне, что здесь не будет толку, но, я думаю, возможно, я слишком ношусь со своей интуицией, и понимание — это не хаос ощущений, а четкая сеть символов, и, значит, надо просто тестировать клиентов по определенным методикам.
Тем не менее, Галя звонит мне и говорит, что без знания языка ей тяжело общаться с Реджинальдом, она просит сообщить это ему как-то помягче, так как лишь накануне Реджинальд подарил ей розы и компьютерную распечатку совместной фотографии в раме с вензелями, нежно склонялся к ней в ресторане и накрывал ладонью ее ладонь. Узнав о том, что отвергнут, Реджинальд сникает, но просит организовать ему еще какую-нибудь встречу, и мы шуршим листьями по дорожкам Летнего сада и сидим в кафе еще с одной темноволосой девушкой, которая после всех пытливо заданных ей Реджинальдом вопросов решает навсегда остаться в России. Отчаявшись, Реджинальд замыкается у себя в квартире и не звонит, весь ужас в том, что через пару дней я улетаю на неделю в Турцию, куда мы собираемся уже не в первый раз, точнее, во второй, мне просто необходим отдых от компьютера, потому что полтора года я работаю, как машина для утешения, поддержки, согласования и решения проблем других людей. Я еще не знаю, как здорово будет в Турции в этом октябре, мы, как по заказу, успеем схватить последние солнечные дни, не обгорим, не перегреемся на солнце, наши окна будут на выходить в тенистый сад с видом на горы, мы будем плавать до едва видного на краю бухты желтого буйка, пляж будет малолюдным, на нем соберутся, в основном, пожилые представительницы конгресса по многоуровневому маркетингу, а однажды вечером нас поразит, что на главной улице городка с ярко освещенными витринами нас, будто дома, на Московском вокзале, окликнет очумелый от долгой дороги соотечественник с большим чемоданом, прибывший, кажется, на тот же конгресс, и спросит, а далеко ли здесь туалет.
Но пока что я мучаюсь мыслями, что делать с Реджинальдом, которому предстоит провести еще целую неделю в чужом, промозглом, неприветливом городе, я в раскаянье вспоминаю свои неоднократно повторяемые утешительные слова, что когда все плохо сначала, будет по-настоящему хорошо потом, настоящая удача не приходит сразу, ее надо заслужить, и все эти заклинания кажутся мне теперь пустым сотрясением воздуха.
Самое худшее в моей работе — это когда кто-то страдает, если я по не зависящим от меня причинам не выполняю своих обязательств или даю неверный совет, или когда женщины и мужчины, которых я рекомендую, ведут себя иначе, чем я сулила, хотя обычно я исправляю ошибки, и другие рекомендуемые мною люди уже соответствуют обещанному. Случай с Реджинальдом — особенный, это полный провал, я не могу успокоиться, думая о нем и о своем неминуемом отъезде, на меня из всех углов укоризненно смотрят его подарки — словарь идиом из книжного шкафа, компьютерная распечатка нашей фотографии в раме — она до сих пор висит у нас в рабочей комнате, две баночки настоящего бразильского кофе, аромат которого наполняет дом. Дело даже и не в самих подарках, а в той радости, с которой Реджинальд смотрит, как я высвобождаю словарь идиом из множества блестящих оберток, в которые он его нарочно завернул, предвкушая мое нетерпенье, в надписи на словаре «С любовью, Реджинальд», в его искреннем любопытстве, какой сорт кофе нам больше по вкусу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48