— сказал Слон и вежливо, почти незаметно съел морковку.
Медвежонок в упор посмотрел на Ёжика, выглянул в окно, снова посмотрел на Ёжика.
— Он там, на табуретке, — сказал Ёжик. — Скажите ему что-нибудь, Слон.
— Я очень большой, — сказал Слон. — Я сижу на табуретке. Но надо очень захотеть, чтобы меня увидеть.
— Ну? Видишь?
— Нет, — сказал Медвежонок. — Только луна и лес, и никакого Слона!
— Эх ты! — сказал Ёжик. — такого Слона не увидел.
— Это ничего, — сказал Слон. — У Медвежонка много забот. В следующий раз он меня обязательно увидит.
— Слышишь?
— Нет, — сказал Медвежонок. — Ничего не вижу и ничего не слышу! Завтра ни свет ни заря вставать и смолить лодку.
— Ты прилетай к нам, Слон! — попросил Ёжик. — Слышишь? Я так хочу, чтобы Медвежонок тебя увидел.
Странный музыкант
Жил-был странный Музыкант. В общем-то он не был странным… ну разве что глаза у него были разные: один — синий, а другой — оранжевый.
Когда музыкант ложился спать, синий глаз он оставлял открытым, а оранжевый крепко-крепко закрывал. И тогда была ночь. А когда просыпался — наоборот: открывал свой оранжевый глаз, а синий закрывал. И тогда был день.
Очень это было интересно и даже загадочно, на объяснить, как это всё происходит, никто не мог.
Вот проснулся однажды Музыкант, чуть-чуть приоткрыл оранжевый глаз, чуть-чуть прикрыл синий, и получились предрассветные сумерки.
«Ха-ха!» — сказал Музыкант.
Позавтракал и отправился гулять по городу.
А надо сказать, что в этом городу этот Музыкант был самым главным музыкантом. И все его так и называли: ГЛАВНЫЙ СТРАННЫЙ МУЗЫКАНТ. А почему странный — это вы сейчас узнаете.
Когда Музыкант брал в руки барабан и барабанные палочки начинали прыгать, как капли дождя, а тяжёлый молоток — ухать, как весенний гром, у Музыканта тут же вырастал огромный горб. И всем казалось, что они попали под весенний дождь в горы, сидят у подножья горы, глядят на огромное озеро и слушают, как по воде плещется дождь.
Только одни утверждали, что гора — зелёная, а другие говорили, что синяя — от дождевой пыли…
Вот какой станный Музыкант!
А когда Музыкант прижимал к губам трубу и начинал трубить, у него сразу же вырастали огромные усы. И чем дальше он трубил, тем быстрее и быстрее эти усы росли. И всем казалось, будто бы они мчатся на огромном трубящем поезде и перед ними в разные стороны разбегаются тёмные линии лесов.
Только одни говорили, что леса — чёрные, а другие — что вроде бы золотистые, потому что золотая осень и деревья, покачиваясь, горят на ветру…
Вот какой удивительный Музыкант!
А когда Музыкант брал арфу, он обязательно приоткрывал оранжевый глаз и открывал синий. И тогда всем казалось, что они идут вслед за пальцами Музыканта по бесконечной прохладной голубой лестнице. А Музыкант становился совсем невидимым, оставлял на арфе только свои польцы, а сам пристраивался за всеми и тоже, вслед за остальными, шёл по бесконечной голубой лестнице.
— Вы только подумайте, как далеко мы сегодня ушли! — говорили люди после концерта. — И ничуть не устали…
Вот какой это был Музыкант!
А когда он прикасался к роялю, из-под каждой клавиши у него выскакивал маленький-маленький музыкантик, спрыгивал на пол и убегал в зал. А там вскарабкивался по стулу слушателю на плечи и залезал за шиворот. И когда Музыкант заканчивал первую пьесу, в зале у каждого человека сидело за шиворотом по маленькому музыкантику. В руках у этих музыкантиков были тоненькие тросточки: этими тросточками они шевелили людям волосы на затылке.
А когда концерт кончался и Музыкант шёл домой, маленький музыкантики догоняли его по дороге и сами запрыгивали в специальный сундучок, с которым Музыкант никогда не расставался.
Вот какой удивительный Музыкант!
Зато когда он играл на виолончели и виолончель была худа и печальна, как одинокая красная корова на осеннем лугу, Музыкант начинал краснеть. И становился таким красным, что издали казалось, будто это большой жалобный помидор сидит на сцене и водит себя поперёк живота смычком. И когда все уже начинали его жалеть и жалеть одинокую грустную корову посреди огромного луга, он вдруг открывал свой оранжевый глаз и все видели, как там, из-за тумана, из-за реки поднималось солнце, и освещало траву изумрудным цветом, и превращало грустную корову в огненного жеребца. Жеребец нёсся к реке, и было непонятно — это стучат копыта или бьются сердца слушателей…
Вот какой необыкновенный Музыкант!
А когда он играл на скрипке, он худел и становился тоненьким, как кузнечик на одной ножке. И когда ему аплодировали, казалось, что это не плещут ладони, а по залу, как по клеверному полю, летят белые лепестки ромашек.
Вот какой странный Музыкант!
И когда ты, уснув вечером, проснёшься хмурым утром — не огорчайся: это просто Музыкант очень устал на вечернем концерте и забыл поутру как следует протереть свой оранжевый глаз.
Садитесь, я вам налью чаю
Заяц глядел на глубокий снег за окном, на деревья, осыпанные снегом, и думал, как бы ему занырнуть в сказку.
Зайцу хотелось занырнуть поглубже-поглубже, чтобы стало весело и легко.
Он закрыл глаза и нырнул — и сразу увидел очень красивый дом, и цветущие вишни, и Собаку с длинными ушами, сидящую на крыльце.
Собака пила чай и, улыбаясь, глядела на Зайца.
— Я, кажется, не туда попал, — сказал Заяц.
— Почему же?
— Нет-нет, мне здесь очень нравится, но…
— Вы меня боитесь?
— Ну… — замялся Заяц.
— Не бойтесь. — Собака ещё приветливее улыбнулась. — Садитесь, я вам налью чаю.
Заяц робко, бочком поднялся на крыльцо, сел в кресло.
— Вам покрепче?
Заяц кивнул.
— У меня прекрасный чай с брусничным листом, — говорила Собака. — Позвольте медку?
Кругом была весна, пели птицы.
Длинноухая собака большими печальными глазами смотрела на Зайца.
«Бедный Заяц! — думала Собака. — Но кто знает, что у него на уме?»
«Отчего это она такая ласковая?» — думал Заяц.
— Позвольте предложить вам к чаю морковку, — сказала Собака.
Заяц ничего не ответил.
Он глядел на цветущие вишни, на ровный травяной ковёр вокруг дома и думал, почему же у него там, наверху, снег и снег, а если не снег — лужи и грязь, а если не грязь — духота и пыль, а в конце духоты — пожар?
Он отхлебнул чаю и поглядел на Собаку.
— Вы ведь меня не боитесь?
— Нет, — сказал Заяц.
— Вот и чудесно!
Собака, извинившись, ушла в дом и расчесала перед зеркалом свои длинные уши.
— Вот морковка, — вернулась к столу Собака. — А это — возьмите с собой, ведь у вас — зима!
Заяц посмотрел на мешочек с морковкой:
— Спасибо! — Но есть не стал.
Он глядел на пушистые Собачьи уши, на ровный травяной ковёр вокруг дома и думал, что, как здесь ни хорошо, а всё же придётся открывать глаза.
— Спасибо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Медвежонок в упор посмотрел на Ёжика, выглянул в окно, снова посмотрел на Ёжика.
— Он там, на табуретке, — сказал Ёжик. — Скажите ему что-нибудь, Слон.
— Я очень большой, — сказал Слон. — Я сижу на табуретке. Но надо очень захотеть, чтобы меня увидеть.
— Ну? Видишь?
— Нет, — сказал Медвежонок. — Только луна и лес, и никакого Слона!
— Эх ты! — сказал Ёжик. — такого Слона не увидел.
— Это ничего, — сказал Слон. — У Медвежонка много забот. В следующий раз он меня обязательно увидит.
— Слышишь?
— Нет, — сказал Медвежонок. — Ничего не вижу и ничего не слышу! Завтра ни свет ни заря вставать и смолить лодку.
— Ты прилетай к нам, Слон! — попросил Ёжик. — Слышишь? Я так хочу, чтобы Медвежонок тебя увидел.
Странный музыкант
Жил-был странный Музыкант. В общем-то он не был странным… ну разве что глаза у него были разные: один — синий, а другой — оранжевый.
Когда музыкант ложился спать, синий глаз он оставлял открытым, а оранжевый крепко-крепко закрывал. И тогда была ночь. А когда просыпался — наоборот: открывал свой оранжевый глаз, а синий закрывал. И тогда был день.
Очень это было интересно и даже загадочно, на объяснить, как это всё происходит, никто не мог.
Вот проснулся однажды Музыкант, чуть-чуть приоткрыл оранжевый глаз, чуть-чуть прикрыл синий, и получились предрассветные сумерки.
«Ха-ха!» — сказал Музыкант.
Позавтракал и отправился гулять по городу.
А надо сказать, что в этом городу этот Музыкант был самым главным музыкантом. И все его так и называли: ГЛАВНЫЙ СТРАННЫЙ МУЗЫКАНТ. А почему странный — это вы сейчас узнаете.
Когда Музыкант брал в руки барабан и барабанные палочки начинали прыгать, как капли дождя, а тяжёлый молоток — ухать, как весенний гром, у Музыканта тут же вырастал огромный горб. И всем казалось, что они попали под весенний дождь в горы, сидят у подножья горы, глядят на огромное озеро и слушают, как по воде плещется дождь.
Только одни утверждали, что гора — зелёная, а другие говорили, что синяя — от дождевой пыли…
Вот какой станный Музыкант!
А когда Музыкант прижимал к губам трубу и начинал трубить, у него сразу же вырастали огромные усы. И чем дальше он трубил, тем быстрее и быстрее эти усы росли. И всем казалось, будто бы они мчатся на огромном трубящем поезде и перед ними в разные стороны разбегаются тёмные линии лесов.
Только одни говорили, что леса — чёрные, а другие — что вроде бы золотистые, потому что золотая осень и деревья, покачиваясь, горят на ветру…
Вот какой удивительный Музыкант!
А когда Музыкант брал арфу, он обязательно приоткрывал оранжевый глаз и открывал синий. И тогда всем казалось, что они идут вслед за пальцами Музыканта по бесконечной прохладной голубой лестнице. А Музыкант становился совсем невидимым, оставлял на арфе только свои польцы, а сам пристраивался за всеми и тоже, вслед за остальными, шёл по бесконечной голубой лестнице.
— Вы только подумайте, как далеко мы сегодня ушли! — говорили люди после концерта. — И ничуть не устали…
Вот какой это был Музыкант!
А когда он прикасался к роялю, из-под каждой клавиши у него выскакивал маленький-маленький музыкантик, спрыгивал на пол и убегал в зал. А там вскарабкивался по стулу слушателю на плечи и залезал за шиворот. И когда Музыкант заканчивал первую пьесу, в зале у каждого человека сидело за шиворотом по маленькому музыкантику. В руках у этих музыкантиков были тоненькие тросточки: этими тросточками они шевелили людям волосы на затылке.
А когда концерт кончался и Музыкант шёл домой, маленький музыкантики догоняли его по дороге и сами запрыгивали в специальный сундучок, с которым Музыкант никогда не расставался.
Вот какой удивительный Музыкант!
Зато когда он играл на виолончели и виолончель была худа и печальна, как одинокая красная корова на осеннем лугу, Музыкант начинал краснеть. И становился таким красным, что издали казалось, будто это большой жалобный помидор сидит на сцене и водит себя поперёк живота смычком. И когда все уже начинали его жалеть и жалеть одинокую грустную корову посреди огромного луга, он вдруг открывал свой оранжевый глаз и все видели, как там, из-за тумана, из-за реки поднималось солнце, и освещало траву изумрудным цветом, и превращало грустную корову в огненного жеребца. Жеребец нёсся к реке, и было непонятно — это стучат копыта или бьются сердца слушателей…
Вот какой необыкновенный Музыкант!
А когда он играл на скрипке, он худел и становился тоненьким, как кузнечик на одной ножке. И когда ему аплодировали, казалось, что это не плещут ладони, а по залу, как по клеверному полю, летят белые лепестки ромашек.
Вот какой странный Музыкант!
И когда ты, уснув вечером, проснёшься хмурым утром — не огорчайся: это просто Музыкант очень устал на вечернем концерте и забыл поутру как следует протереть свой оранжевый глаз.
Садитесь, я вам налью чаю
Заяц глядел на глубокий снег за окном, на деревья, осыпанные снегом, и думал, как бы ему занырнуть в сказку.
Зайцу хотелось занырнуть поглубже-поглубже, чтобы стало весело и легко.
Он закрыл глаза и нырнул — и сразу увидел очень красивый дом, и цветущие вишни, и Собаку с длинными ушами, сидящую на крыльце.
Собака пила чай и, улыбаясь, глядела на Зайца.
— Я, кажется, не туда попал, — сказал Заяц.
— Почему же?
— Нет-нет, мне здесь очень нравится, но…
— Вы меня боитесь?
— Ну… — замялся Заяц.
— Не бойтесь. — Собака ещё приветливее улыбнулась. — Садитесь, я вам налью чаю.
Заяц робко, бочком поднялся на крыльцо, сел в кресло.
— Вам покрепче?
Заяц кивнул.
— У меня прекрасный чай с брусничным листом, — говорила Собака. — Позвольте медку?
Кругом была весна, пели птицы.
Длинноухая собака большими печальными глазами смотрела на Зайца.
«Бедный Заяц! — думала Собака. — Но кто знает, что у него на уме?»
«Отчего это она такая ласковая?» — думал Заяц.
— Позвольте предложить вам к чаю морковку, — сказала Собака.
Заяц ничего не ответил.
Он глядел на цветущие вишни, на ровный травяной ковёр вокруг дома и думал, почему же у него там, наверху, снег и снег, а если не снег — лужи и грязь, а если не грязь — духота и пыль, а в конце духоты — пожар?
Он отхлебнул чаю и поглядел на Собаку.
— Вы ведь меня не боитесь?
— Нет, — сказал Заяц.
— Вот и чудесно!
Собака, извинившись, ушла в дом и расчесала перед зеркалом свои длинные уши.
— Вот морковка, — вернулась к столу Собака. — А это — возьмите с собой, ведь у вас — зима!
Заяц посмотрел на мешочек с морковкой:
— Спасибо! — Но есть не стал.
Он глядел на пушистые Собачьи уши, на ровный травяной ковёр вокруг дома и думал, что, как здесь ни хорошо, а всё же придётся открывать глаза.
— Спасибо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84