его замысел почти наверняка встретил поддержку его друзей-церковников, возможно, в частности, отца дю Лака и даже монсиньора д'Юльса, хотя впоследствии они оба выразили неодобрение его дальнейшим шутовским выходкам. «Было бы удивительно, — писал „Ле Фигаро“ 19 апреля 1886 года, — если бы перед публикацией книги Дрюмон не посоветовался со своими друзьями в архиепископской штаб-квартире». Трудно было поверить автору статьи в «Ле Монд» (7 апреля), утверждавшему, что газета не знала о готовящемся издании книги почти до самого ее выхода в свет. Он писал:
«…вопреки некоторым утверждениям, ложным или недостаточно проверенным, (книга) встретила одобрение редакции… Это страшный удар по еврейскому муравейнику… который все заполняет, все подтачивает, все загрязняет… задача была неотложной. Дрюмон выполнил ее с французской энергией, и можно почувствовать облегчение — в этой энергичной ненависти есть что-то подлинно здоровое» *12.
Владельцы и издатели клерикальной газеты «Ла Круа» также поддержали Дрюмона своей собственной здоровой и энергичной ненавистью, продолжавшейся долгие годы, пока в 1899 году Святейший престол не отстранил их от издательской деятельности.
Некоторые из этих католических изданий, столь бесстрашно порицавшие евреев за их алчность и организованную погоню за деньгами, сами не были безгрешны в этом отношении. Но их излишняя страсть к деньгам сочеталась с лицемерием и кое-чем весьма близким к симонии. Они занимались прибыльной деятельностью выкачивания денег под видом преданности вере, особенно — двум святым, один из которых был евреем: Св. Иосифу и Св. Антонию Падуанскому. Поль Виолле из Эколь де Шарт протестовал против деятельности таких газет, как «Ле Пелерин», «Ла Круа» и многих других, которые не только «поощряют антисемитизм и принимают его как доктрину», но и зарабатывают на легковерии христиан. Хотя французские епископы одобрили протест Виолле, благочестивая торговля продолжалась, как ни в чем ни бывало. «Верующие, — писал Виолле, — видят в Боге директора предприятия, а в святых — Его коммерческих агентов, участвующих в Его прибылях». Однако предпринимателей не смутило это порицание, и они несколько неосмотрительно продолжали привлекать к себе общественное внимание своими проповедями против финансовых прегрешений евреев. Один французский антиклерикал указал, что «святые отцы, тянущие деньги из благоверных кретинов в обмен на обещание рая, не имеют права говорить о еврейских рвачах».
Ободренный успехом и еще более уверенный в легковерии читателей, Дрюмон опубликовал еще несколько трудов фантастического содержания. В 1890 году, ссылаясь на авторитет Августа Ролинга (чьи подделки были только что обличены австрийским судом), он заверял своих читателей, что евреи не считают христиан людьми, так как «согласно Талмуду, брак христан — это не более, чем совокупление животных». В 1891 году он напомнил приходским священникам, писавшим ему столь прекрасные и утешительные письма, что евреи регулярно практиковали в средние века ритуальные убийства, и предостерег, что "на сегодняшний день в любой стране, где еврей пребывает в своем естественном виде (a letat de nature), подобные преступления постоянно повторяются. Он сообщил им, что католическая церковь официально подтвердила и предписала веру в эти благочестивые легенды. «Просить католического священника, — писал он, — отрицать факт ритуальных убийств — значит просто просить его допустить, что, причисляя к лику святых бедных детей, чье горло перерезали евреи, церковь была виновна в презренном жульничестве и цинично поощряла легковерие народа» (55, 325). Дрюмон слишком полагался на серию анонимных статей в 'Ла Чивильта Каттолика', одобренных высоким церковным авторитетом; автор этих статей пытался оправдать обвинение евреев в ритуальных убийствах как в средние века, так и в новое время.
Многие французские священники, сбитые с толку подобными утверждениями, считали, очевидно, ненависть к евреям частью католической веры. Они не отрицали лживых измышлений даже в тех случаях, когда подозревали, что они лживы, лишь бы поддерживать ненависть к евреям. «Чтобы решиться на опровержение факта ритуальных убийств, — писал преподобный Стефан Кубе, — надо обладать невероятным апломбом талмудиста или масона или же невероятным невежеством некоторых христиан» (45, 23). Отец Герберт Тэрстон, бесстрашный обличитель фанатизма и предрассудков, использовал всякую возможность для разоблачения этих клерикальных антисемитов. «Если бы дух писаний отца Кубе, — сказал он, — действительно соответствовал христианскому духу, сознаюсь, что я предпочел бы рискнуть Царством Небесным вместе с еврейскими душами, которые бранит святой отец» (179).
В своих сочинениях Дрюмон смешивал ложь и благочестие с наглостью, не снившейся ни одному средневековому хронисту. Он сравнивал себя с Христом: «Следуя примеру моего Господа, я встаю на защиту угнетенных против тех, кто грабит и эксплуатирует бедняков». Он и впрямь утверждал, что Бог вдохновляет его, а его книги содержат новое откровение для человечества. «Христос узрел чистоту моей души… и вознаградил меня, позволив познать вечную истину [sic!] и мало-помалу приблизив меня к свету. Благодаря этому свету я проник в суть происходящего и помог своим современникам ясно понять его. Немногие мошенники (и впрямь очень немногие) хулили меня, но честные люди были удовлетворены и столь добры, что поздравляли и хвалили меня» (54, 321). Дрюмона действительно приветствовали как великого христианского героя не только многие церковники, но и некоторые ведущие французские литераторы. У него не было таланта к публичным выступлениям, однако в 1887 году он начал читать в Париже антисемитские лекции, ободренный, как отметили в своем журнале братья де Гонкур *13, своими церковными друзьями, заверившими, что Бог поможет ему в этом. Эдмон де Гонкур заметил, что Дрюмон «высказал то, что было на уме у всех, но только он один обладал мужеством написать это» (74, 7, 283).
Одним из наиболее красноречивых «честных людей, которые были удовлетворены», был Леон Доде, который спустя 20 лет описал свое впечатление от выхода в свет «Еврейской Франции»: «На еврейском навозе махровым цветом разрослось якобинство… Неожиданно на бледном небосклоне вспыхнула молния, и горизонт осветился отблесками истины — появилась книга мщения, книга высокого критического уровня, историческая книга, светящаяся холодным, ясным гневом…» Леон Блуа был одним из тех «немногих мошенников», которые порицали книгу, и его объяснение успеха Дрюмона ближе к истине, чем риторика Леона Доде:
"Сказать человеку с улицы, даже самому последнему и безнадежному ничтожеству:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
«…вопреки некоторым утверждениям, ложным или недостаточно проверенным, (книга) встретила одобрение редакции… Это страшный удар по еврейскому муравейнику… который все заполняет, все подтачивает, все загрязняет… задача была неотложной. Дрюмон выполнил ее с французской энергией, и можно почувствовать облегчение — в этой энергичной ненависти есть что-то подлинно здоровое» *12.
Владельцы и издатели клерикальной газеты «Ла Круа» также поддержали Дрюмона своей собственной здоровой и энергичной ненавистью, продолжавшейся долгие годы, пока в 1899 году Святейший престол не отстранил их от издательской деятельности.
Некоторые из этих католических изданий, столь бесстрашно порицавшие евреев за их алчность и организованную погоню за деньгами, сами не были безгрешны в этом отношении. Но их излишняя страсть к деньгам сочеталась с лицемерием и кое-чем весьма близким к симонии. Они занимались прибыльной деятельностью выкачивания денег под видом преданности вере, особенно — двум святым, один из которых был евреем: Св. Иосифу и Св. Антонию Падуанскому. Поль Виолле из Эколь де Шарт протестовал против деятельности таких газет, как «Ле Пелерин», «Ла Круа» и многих других, которые не только «поощряют антисемитизм и принимают его как доктрину», но и зарабатывают на легковерии христиан. Хотя французские епископы одобрили протест Виолле, благочестивая торговля продолжалась, как ни в чем ни бывало. «Верующие, — писал Виолле, — видят в Боге директора предприятия, а в святых — Его коммерческих агентов, участвующих в Его прибылях». Однако предпринимателей не смутило это порицание, и они несколько неосмотрительно продолжали привлекать к себе общественное внимание своими проповедями против финансовых прегрешений евреев. Один французский антиклерикал указал, что «святые отцы, тянущие деньги из благоверных кретинов в обмен на обещание рая, не имеют права говорить о еврейских рвачах».
Ободренный успехом и еще более уверенный в легковерии читателей, Дрюмон опубликовал еще несколько трудов фантастического содержания. В 1890 году, ссылаясь на авторитет Августа Ролинга (чьи подделки были только что обличены австрийским судом), он заверял своих читателей, что евреи не считают христиан людьми, так как «согласно Талмуду, брак христан — это не более, чем совокупление животных». В 1891 году он напомнил приходским священникам, писавшим ему столь прекрасные и утешительные письма, что евреи регулярно практиковали в средние века ритуальные убийства, и предостерег, что "на сегодняшний день в любой стране, где еврей пребывает в своем естественном виде (a letat de nature), подобные преступления постоянно повторяются. Он сообщил им, что католическая церковь официально подтвердила и предписала веру в эти благочестивые легенды. «Просить католического священника, — писал он, — отрицать факт ритуальных убийств — значит просто просить его допустить, что, причисляя к лику святых бедных детей, чье горло перерезали евреи, церковь была виновна в презренном жульничестве и цинично поощряла легковерие народа» (55, 325). Дрюмон слишком полагался на серию анонимных статей в 'Ла Чивильта Каттолика', одобренных высоким церковным авторитетом; автор этих статей пытался оправдать обвинение евреев в ритуальных убийствах как в средние века, так и в новое время.
Многие французские священники, сбитые с толку подобными утверждениями, считали, очевидно, ненависть к евреям частью католической веры. Они не отрицали лживых измышлений даже в тех случаях, когда подозревали, что они лживы, лишь бы поддерживать ненависть к евреям. «Чтобы решиться на опровержение факта ритуальных убийств, — писал преподобный Стефан Кубе, — надо обладать невероятным апломбом талмудиста или масона или же невероятным невежеством некоторых христиан» (45, 23). Отец Герберт Тэрстон, бесстрашный обличитель фанатизма и предрассудков, использовал всякую возможность для разоблачения этих клерикальных антисемитов. «Если бы дух писаний отца Кубе, — сказал он, — действительно соответствовал христианскому духу, сознаюсь, что я предпочел бы рискнуть Царством Небесным вместе с еврейскими душами, которые бранит святой отец» (179).
В своих сочинениях Дрюмон смешивал ложь и благочестие с наглостью, не снившейся ни одному средневековому хронисту. Он сравнивал себя с Христом: «Следуя примеру моего Господа, я встаю на защиту угнетенных против тех, кто грабит и эксплуатирует бедняков». Он и впрямь утверждал, что Бог вдохновляет его, а его книги содержат новое откровение для человечества. «Христос узрел чистоту моей души… и вознаградил меня, позволив познать вечную истину [sic!] и мало-помалу приблизив меня к свету. Благодаря этому свету я проник в суть происходящего и помог своим современникам ясно понять его. Немногие мошенники (и впрямь очень немногие) хулили меня, но честные люди были удовлетворены и столь добры, что поздравляли и хвалили меня» (54, 321). Дрюмона действительно приветствовали как великого христианского героя не только многие церковники, но и некоторые ведущие французские литераторы. У него не было таланта к публичным выступлениям, однако в 1887 году он начал читать в Париже антисемитские лекции, ободренный, как отметили в своем журнале братья де Гонкур *13, своими церковными друзьями, заверившими, что Бог поможет ему в этом. Эдмон де Гонкур заметил, что Дрюмон «высказал то, что было на уме у всех, но только он один обладал мужеством написать это» (74, 7, 283).
Одним из наиболее красноречивых «честных людей, которые были удовлетворены», был Леон Доде, который спустя 20 лет описал свое впечатление от выхода в свет «Еврейской Франции»: «На еврейском навозе махровым цветом разрослось якобинство… Неожиданно на бледном небосклоне вспыхнула молния, и горизонт осветился отблесками истины — появилась книга мщения, книга высокого критического уровня, историческая книга, светящаяся холодным, ясным гневом…» Леон Блуа был одним из тех «немногих мошенников», которые порицали книгу, и его объяснение успеха Дрюмона ближе к истине, чем риторика Леона Доде:
"Сказать человеку с улицы, даже самому последнему и безнадежному ничтожеству:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97