Охотник только знает, что нападение произойдет в тот момент, когда он меньше всего этого ожидает.
В такое время джунгли безмолвны, как сама смерть. В джунглях много птиц, по деревьям бегают обезьяны, а по кустарникам шныряют мелкие млекопитающие. Однако при подходе к преследуемому животному звуки постепенно затихают. Создается впечатление, что весь лес погрузился в молчание. Не слышно ничего, кроме собственного дыхания и хлюпанья грязи, из которой вытаскиваешь ноги. Обоняние улавливает лишь запах собственного пота. Все, что происходит за этими пределами, для охотника не существует,
Мы подошли к полосе столь густо растущих кустарников, что пришлось преодолевать их ползком. Перед собой я видел только голые пятки Мулумбе. Извиваясь, я полз вслед за ним, моля бога, чтобы Мулумбе вышел к прогалине, где можно хотя бы встать на ноги. Продвигаясь таким образом, я начал ощущать приступ тошноты. Мне представлялось, что молодой слон-самец стоит где-то в кустарнике впереди, прислушиваясь к нам. Он выжидает момент, чтобы броситься через заросли, по которым может идти так же легко, как человек по высокой траве. Мне даже захотелось, чтобы он, наконец, бросился на нас и покончил все разом. Наконец, Мулумбе удалось приподняться на колени. Я подполз к нему. Он ничего не сказал, а только смотрел вперед. Там стоял слон и глядел прямо на нас. Зверь еще не понял, что он обнаружен. Он ждал, чтобы мы подошли к нему поближе. Слон стоял в чрезвычайно густых зарослях кустарника. Я не видел, куда можно выстрелить, чтобы убить его наповал, и не знал, как поступить дальше. Если бы я попытался вызвать нападение, он мог бы броситься в бегство, вместо того чтобы напасть, и занять лучшее положение еще дальше от нас. Так мы стояли, глядя друг на друга, и каждый ждал, чтобы другой сделал первый шаг.
Решила вопрос муха. На мою щеку сел слепень и укусил так больно, что я не выдержал и тряхнул головой. Как только я пошевелился, слон бросился на меня.
Художники любят рисовать нападающего слона с широко растопыренными ушами и вытянутым вперед хоботом. Это не соответствует действительности. Нападающий слон прижимает свои уши, чтобы легче было продираться через заросли, а хобот его свернут на груди. В таком положении зверь может хоботом нанести удар влево или вправо, чтобы сбить человека с ног. Нападая, слон издает крик, от которого кровь застывает в жилах. Если бы я не ожидал нападения, этот крик парализовал бы на несколько секунд мою волю и слон успел бы покончить со мной.
У меня не было времени для того, чтобы прицелиться; я вскинул ружье и выстрелил вслепую, направив дуло между маленькими, налитыми кровью глазками. Удар пули отбросил его назад. Прежде чем зверь пришел в себя, я успел подбежать к нему и выстрелил из второго ствола в ухо. Выстрел из тяжелого ружья со столь короткого расстояния разнес ему череп. Тело слона расслабилось, и он замер.
Хотя я убил более тысячи слонов, уничтожая слонов-разбойников, а также охотясь на них в доброе старое время из-за бивней, я едва не погиб не от слонов, а от ядовитой крапивы. Это приключение, чуть ли не стоившее мне жизни, произошло совсем недавно, и я не могу вспоминать о нем без содрогания.
Я охотился на слонов-разбойников в районе Меру, Они действовали разрозненно на большой территории. Большая часть ее была покрыта огромными полосами исполинской крапивы. Мне часто приходилось видеть это растение, и ранее я считал его просто одной из неприятностей, встречающихся в джунглях. Однако мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы крапива росла столь густо. День за днем я охотился среди этих ужасных растений и переносил ожоги.
Однажды вечером после особенно долгого дня охоты я вернулся в лагерь и, усевшись в походное кресло, закурил. Однако я почему-то потерял вкус к моей доброй старой трубке. Для меня это всегда являлось признаком болезни. Не прикоснулся я и к ужину. Позже меня начало лихорадить, и я настолько ослабел, что едва мог постелить постель на походной койке. Утром поднялась температура, начался бред.
Я еще сознавал, что нужно быстрее добраться до врача. Мои помощники уложили все лагерное снаряжение и слоновую кость в грузовик. Я сказал, чтобы они сели в кузов. Однако они предпочли идти пешком, откровенно признавшись, что в моем состоянии я обязательно попаду в аварию, от которой мы все погибнем. Я пустился в путь один.
Дорога вилась по крутым обрывистым берегам, через речки с илистым дном и коварным сыпучим песком. Иногда колеи шли по кустарникам, и мне в моем тяжелом состоянии было трудно найти дорогу. Каким образом мне удалось выбраться, навсегда осталось для меня тайной. Могу сказать, что провидение отнеслось ко мне благосклонно. В конце концов я добрался до города Меру с единственной гостиницей, носящей название «Свинья и свисток».
Когда я вывалился из кабины грузовика, хозяин гостиницы мистер Фред Дэйви только взглянул на меня и тут же приказал приготовить постель. С его помощью я добрался до номера. Какое блаженное чувство облегчения охватило меня, когда я очутился в постели! Фред немедленно послал Хильде телеграмму: «Срочно приезжайте, муж опасно болен, приведите машину и зарезервируйте место в больнице Найроби».
Мы находились в двухстах милях от Найроби, а дорога была такая, что хуже невозможно себе представить. Ни я, ни Фред не ожидали, что Хильда сможет прибыть раньше вечера другого дня, но моя дорогая жена прибыла в ту же ночь, около двенадцати часов. Она договорилась об отдельной палате в больнице. Задняя кабина машины, в которой она прибыла, была сплошь уложена мягкими подушками, Она даже не забыла захватить с собой запасного шофера, который смог бы довести мой грузовик в Найроби.
Все это было мне рассказано позже. Когда прибыла Хильда, я почти потерял сознание. До меня доходил звук ее голоса, но видеть ее я не мог.
Фред Дэйви вызвал врача. Врач сказал, что я быстро теряю силы; чтобы спасти меня, нужно доставить в Найроби как можно скорее. Как только рассвело, мы пустились в путь.
В больнице меня лечил доктор Джеральд Андерсон. Его первое заключение было далеко не обнадеживающим… Если бы я прибыл на несколько часов позже, спасение было бы невозможно. Он сказал, что в течение ближайших шести часов сможет сказать — буду я жить или нет. Хильда не отходила от моей постели, молясь за меня. Меня обложили льдом и, чтобы сбить температуру, делали инъекции препарата МБ-693. Большую часть времени я находился в почти бессознательном состоянии. Откуда-то издалека доносились тихие приятные голоса. Боли я не чувствовал так же, как не чувствовал ни уныния, ни сожаления. Я как бы плыл через пространство, удобно улегшись на подушках. Я был уверен, что умру, но страха при этом не испытывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
В такое время джунгли безмолвны, как сама смерть. В джунглях много птиц, по деревьям бегают обезьяны, а по кустарникам шныряют мелкие млекопитающие. Однако при подходе к преследуемому животному звуки постепенно затихают. Создается впечатление, что весь лес погрузился в молчание. Не слышно ничего, кроме собственного дыхания и хлюпанья грязи, из которой вытаскиваешь ноги. Обоняние улавливает лишь запах собственного пота. Все, что происходит за этими пределами, для охотника не существует,
Мы подошли к полосе столь густо растущих кустарников, что пришлось преодолевать их ползком. Перед собой я видел только голые пятки Мулумбе. Извиваясь, я полз вслед за ним, моля бога, чтобы Мулумбе вышел к прогалине, где можно хотя бы встать на ноги. Продвигаясь таким образом, я начал ощущать приступ тошноты. Мне представлялось, что молодой слон-самец стоит где-то в кустарнике впереди, прислушиваясь к нам. Он выжидает момент, чтобы броситься через заросли, по которым может идти так же легко, как человек по высокой траве. Мне даже захотелось, чтобы он, наконец, бросился на нас и покончил все разом. Наконец, Мулумбе удалось приподняться на колени. Я подполз к нему. Он ничего не сказал, а только смотрел вперед. Там стоял слон и глядел прямо на нас. Зверь еще не понял, что он обнаружен. Он ждал, чтобы мы подошли к нему поближе. Слон стоял в чрезвычайно густых зарослях кустарника. Я не видел, куда можно выстрелить, чтобы убить его наповал, и не знал, как поступить дальше. Если бы я попытался вызвать нападение, он мог бы броситься в бегство, вместо того чтобы напасть, и занять лучшее положение еще дальше от нас. Так мы стояли, глядя друг на друга, и каждый ждал, чтобы другой сделал первый шаг.
Решила вопрос муха. На мою щеку сел слепень и укусил так больно, что я не выдержал и тряхнул головой. Как только я пошевелился, слон бросился на меня.
Художники любят рисовать нападающего слона с широко растопыренными ушами и вытянутым вперед хоботом. Это не соответствует действительности. Нападающий слон прижимает свои уши, чтобы легче было продираться через заросли, а хобот его свернут на груди. В таком положении зверь может хоботом нанести удар влево или вправо, чтобы сбить человека с ног. Нападая, слон издает крик, от которого кровь застывает в жилах. Если бы я не ожидал нападения, этот крик парализовал бы на несколько секунд мою волю и слон успел бы покончить со мной.
У меня не было времени для того, чтобы прицелиться; я вскинул ружье и выстрелил вслепую, направив дуло между маленькими, налитыми кровью глазками. Удар пули отбросил его назад. Прежде чем зверь пришел в себя, я успел подбежать к нему и выстрелил из второго ствола в ухо. Выстрел из тяжелого ружья со столь короткого расстояния разнес ему череп. Тело слона расслабилось, и он замер.
Хотя я убил более тысячи слонов, уничтожая слонов-разбойников, а также охотясь на них в доброе старое время из-за бивней, я едва не погиб не от слонов, а от ядовитой крапивы. Это приключение, чуть ли не стоившее мне жизни, произошло совсем недавно, и я не могу вспоминать о нем без содрогания.
Я охотился на слонов-разбойников в районе Меру, Они действовали разрозненно на большой территории. Большая часть ее была покрыта огромными полосами исполинской крапивы. Мне часто приходилось видеть это растение, и ранее я считал его просто одной из неприятностей, встречающихся в джунглях. Однако мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы крапива росла столь густо. День за днем я охотился среди этих ужасных растений и переносил ожоги.
Однажды вечером после особенно долгого дня охоты я вернулся в лагерь и, усевшись в походное кресло, закурил. Однако я почему-то потерял вкус к моей доброй старой трубке. Для меня это всегда являлось признаком болезни. Не прикоснулся я и к ужину. Позже меня начало лихорадить, и я настолько ослабел, что едва мог постелить постель на походной койке. Утром поднялась температура, начался бред.
Я еще сознавал, что нужно быстрее добраться до врача. Мои помощники уложили все лагерное снаряжение и слоновую кость в грузовик. Я сказал, чтобы они сели в кузов. Однако они предпочли идти пешком, откровенно признавшись, что в моем состоянии я обязательно попаду в аварию, от которой мы все погибнем. Я пустился в путь один.
Дорога вилась по крутым обрывистым берегам, через речки с илистым дном и коварным сыпучим песком. Иногда колеи шли по кустарникам, и мне в моем тяжелом состоянии было трудно найти дорогу. Каким образом мне удалось выбраться, навсегда осталось для меня тайной. Могу сказать, что провидение отнеслось ко мне благосклонно. В конце концов я добрался до города Меру с единственной гостиницей, носящей название «Свинья и свисток».
Когда я вывалился из кабины грузовика, хозяин гостиницы мистер Фред Дэйви только взглянул на меня и тут же приказал приготовить постель. С его помощью я добрался до номера. Какое блаженное чувство облегчения охватило меня, когда я очутился в постели! Фред немедленно послал Хильде телеграмму: «Срочно приезжайте, муж опасно болен, приведите машину и зарезервируйте место в больнице Найроби».
Мы находились в двухстах милях от Найроби, а дорога была такая, что хуже невозможно себе представить. Ни я, ни Фред не ожидали, что Хильда сможет прибыть раньше вечера другого дня, но моя дорогая жена прибыла в ту же ночь, около двенадцати часов. Она договорилась об отдельной палате в больнице. Задняя кабина машины, в которой она прибыла, была сплошь уложена мягкими подушками, Она даже не забыла захватить с собой запасного шофера, который смог бы довести мой грузовик в Найроби.
Все это было мне рассказано позже. Когда прибыла Хильда, я почти потерял сознание. До меня доходил звук ее голоса, но видеть ее я не мог.
Фред Дэйви вызвал врача. Врач сказал, что я быстро теряю силы; чтобы спасти меня, нужно доставить в Найроби как можно скорее. Как только рассвело, мы пустились в путь.
В больнице меня лечил доктор Джеральд Андерсон. Его первое заключение было далеко не обнадеживающим… Если бы я прибыл на несколько часов позже, спасение было бы невозможно. Он сказал, что в течение ближайших шести часов сможет сказать — буду я жить или нет. Хильда не отходила от моей постели, молясь за меня. Меня обложили льдом и, чтобы сбить температуру, делали инъекции препарата МБ-693. Большую часть времени я находился в почти бессознательном состоянии. Откуда-то издалека доносились тихие приятные голоса. Боли я не чувствовал так же, как не чувствовал ни уныния, ни сожаления. Я как бы плыл через пространство, удобно улегшись на подушках. Я был уверен, что умру, но страха при этом не испытывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76