Конечно,
оставалась еще значительная неопределенность, но в общем и целом выводы
казались зловещими. А пульсации протонов в солнечном ветре снова нарастали
в полном соответствии с теорией, так что теперь даже наиболее
оптимистичные оценки показывали, что резкий спад в светимости Солнца
должен произойти не позже, чем через пять лет.
И вот только тогда, когда отступать было уже некуда, я решился,
наконец, на признание.
Я не собираюсь описывать того, как это случилось - мне тяжело даже
просто вспоминать тот день. Но у меня не оставалось иного выхода. Либо
признаться, признаться лично, с глазу на глаз, либо ожидать неизбежного
последующего разоблачения. Потому что в тот день профессор объявил об
окончательном своем решении обнародовать полученные нами результаты.
Медлить, по его мнению, было уже нельзя, чем раньше люди узнают о
надвигающейся беде, тем лучше смогут к ней подготовиться. Хотя, по чести
говоря, трудно было придумать, как может огромное человечество,
разделенное многочисленными барьерами непонимания и вражды, подготовиться
и сплотиться даже перед лицом такой вот всеобщей и неотвратимой беды. Но
это вопрос уже другого порядка.
В общем, я сознался во всем. Для профессора, конечно, это было
ударом, и немалым - он привык сам быть всегда абсолютно честным в своих
выводах, привык так же относиться и к результатам своих учеников и коллег.
И мое признание так потрясло его, что некоторое время - не меньше получаса
- он сидел, не в силах вымолвить ни единого слова. Потом, конечно, слова
полились рекой, потом я такое услышал...
Но все это в прошлом, и, если постараться, я могу обо всем этом не
вспоминать, Тем более, что свидетелей не осталось.
Наверное, не будь ситуация столь серьезной, профессор просто-напросто
прогнал бы меня, не желая больше иметь дела со своим недостойным учеником.
И был бы совершенно прав - науку нельзя делать, используя подлог как метод
достижения цели. Наука тем и отличается от остальных видов человеческой
деятельности, что имеет дело с объективными, не зависящими от конъюнктуры
реальностями, и любой обман рано или поздно раскрывается, даже если для
его сокрытия наворачивают все новые и новые горы лжи. Слава богу, я сумел
вовремя остановиться и не стал прикрывать один обман другим.
Правда, еще неизвестно, лучше ли та ситуация, в которой мы в
результате оказались, той, от которой сумели уйти.
В общем, теперь уже сам профессор углубился в мои теоретические
построения, выводам которых он доселе безоговорочно доверял - как своим
собственным. Раньше подобное скрупулезное копание с его стороны показалось
бы мне оскорбительным. Но теперь права оскорбляться у меня не осталось, и
я лишь старался как только мог помочь ему во всем быстро разобраться. К
счастью - а, может, и к несчастью - иных ошибок, кроме уже названной выше,
он не обнаружил. Ну а что касается злополучного интеграла... Здесь он
получил весьма неожиданные выводы, до которых я в свое время не додумался.
Или просто не мог - по объективным обстоятельствам - додуматься. Но об
этих обстоятельствах позже.
Оказалось, что вообще вся моя теория приводит к осмысленным
результатам лишь при одном-единственном условии - если этот злополучный
интеграл имеет выбранное весьма произвольно значение, равное двум третям
пи. При любом другом его значении в рамках данной теории не может
существовать устойчивой модели Вселенной, и, если подходить с позиций
здравого смысла, то никакого подлога я не совершал. Ведь мы, как я уже
писал выше, определили, что интеграл этот относится к классу интегралов
Лаггера, имеющих произвольное значение, и я вправе был выбрать именно то,
которое позволяло сделать теорию непротиворечивой.
Я имел на это полное право.
Если бы не одно обстоятельство, которое долго не давало мне покоя,
пока сама жизнь не преподнесла его неоспоримого объяснения. Если бы я сам
в свое время не проверял получаемые результаты на непротиворечивость. Но я
проверял их, используя те же подходы, что и профессор. Я подставлял самые
разные значения этого интеграла, и получал вполне осмысленные результаты и
при значениях, равных нулю, единице, два пи. Я это прекрасно помнил!
Но не сумел отыскать черновиков того времени.
К чему хранить черновики, когда любые выводы можно всегда повторить
заново? Так я думал всегда - но, оказывается, мир устроен иначе. Мир
устроен совсем не так, как мы думаем, и я часто вспоминаю теперь того
индийского математика, который интуитивно предсказал массу интересных
закономерностей в области теории чисел, не затруднив себя доказательствами
и в течение десятилетий ставя в тупик последующих исследователей, пока
кому-нибудь не удавалось, наконец, выстроить все промежуточные звенья в
необходимом порядке и показать, что он был прав.
Мы привыкли думать, что Творец создал Вселенную, положив в основу ее
некие законы, которые мы можем лишь раскрывать.
Нам трудно поверить в то, что он и сам, возможно, до конца не знает
этих законов.
И мы не в состоянии осознать, что, вполне возможно, именно мы
выдумываем в процессе познания законы, движущие этим миром.
Мы можем отказаться от идеи Творца всего сущего - но мы не готовы
сами занять его место. Не готовы - потому что это слишком страшно. Потому
что любой шаг творца может грозить непредсказуемыми последствиями. Мы,
ученые, привыкли лишь изучать мир, в котором живем - мы не привыкли
творить окружающую нас реальность. А те немногие из людей, кто внутренне
готов к этой великой миссии - они творят эту реальность, но творят ее
иначе. В своих книгах, картинах, фильмах, в мире образов, далеких от
научной картины мира. Они не подготовлены к тому, чтобы реально помочь
нам, ученым - и в этом, возможно, величайшая наша беда.
Я, конечно, забежал вперед, сформулировав вот так сразу вывод, к
которому в конечном счете пришли мы с профессором Ранкором, когда иных
объяснений происходящему не осталось. Но отброшу хронологию событий - не
для того пишу я эти заметки. Ни к чему описывать весь тот путь проб и
ошибок, который в итоге привел нас к такому выводу. Все равно, несмотря ни
на что, мы до самого последнего момента не могли до конца в него поверить.
До того, как пришлось нам подвергнуть этот вывод экспериментальной
проверке.
Это случилось уже в марте.
Поступающие со спутника "Солар-иж" данные озадачивали уже многих - но
не нас с профессором Ранкором. Мы знали, как найти им объяснения -
возможно, вскоре до этого додумался бы кто-нибудь еще.
1 2 3 4 5
оставалась еще значительная неопределенность, но в общем и целом выводы
казались зловещими. А пульсации протонов в солнечном ветре снова нарастали
в полном соответствии с теорией, так что теперь даже наиболее
оптимистичные оценки показывали, что резкий спад в светимости Солнца
должен произойти не позже, чем через пять лет.
И вот только тогда, когда отступать было уже некуда, я решился,
наконец, на признание.
Я не собираюсь описывать того, как это случилось - мне тяжело даже
просто вспоминать тот день. Но у меня не оставалось иного выхода. Либо
признаться, признаться лично, с глазу на глаз, либо ожидать неизбежного
последующего разоблачения. Потому что в тот день профессор объявил об
окончательном своем решении обнародовать полученные нами результаты.
Медлить, по его мнению, было уже нельзя, чем раньше люди узнают о
надвигающейся беде, тем лучше смогут к ней подготовиться. Хотя, по чести
говоря, трудно было придумать, как может огромное человечество,
разделенное многочисленными барьерами непонимания и вражды, подготовиться
и сплотиться даже перед лицом такой вот всеобщей и неотвратимой беды. Но
это вопрос уже другого порядка.
В общем, я сознался во всем. Для профессора, конечно, это было
ударом, и немалым - он привык сам быть всегда абсолютно честным в своих
выводах, привык так же относиться и к результатам своих учеников и коллег.
И мое признание так потрясло его, что некоторое время - не меньше получаса
- он сидел, не в силах вымолвить ни единого слова. Потом, конечно, слова
полились рекой, потом я такое услышал...
Но все это в прошлом, и, если постараться, я могу обо всем этом не
вспоминать, Тем более, что свидетелей не осталось.
Наверное, не будь ситуация столь серьезной, профессор просто-напросто
прогнал бы меня, не желая больше иметь дела со своим недостойным учеником.
И был бы совершенно прав - науку нельзя делать, используя подлог как метод
достижения цели. Наука тем и отличается от остальных видов человеческой
деятельности, что имеет дело с объективными, не зависящими от конъюнктуры
реальностями, и любой обман рано или поздно раскрывается, даже если для
его сокрытия наворачивают все новые и новые горы лжи. Слава богу, я сумел
вовремя остановиться и не стал прикрывать один обман другим.
Правда, еще неизвестно, лучше ли та ситуация, в которой мы в
результате оказались, той, от которой сумели уйти.
В общем, теперь уже сам профессор углубился в мои теоретические
построения, выводам которых он доселе безоговорочно доверял - как своим
собственным. Раньше подобное скрупулезное копание с его стороны показалось
бы мне оскорбительным. Но теперь права оскорбляться у меня не осталось, и
я лишь старался как только мог помочь ему во всем быстро разобраться. К
счастью - а, может, и к несчастью - иных ошибок, кроме уже названной выше,
он не обнаружил. Ну а что касается злополучного интеграла... Здесь он
получил весьма неожиданные выводы, до которых я в свое время не додумался.
Или просто не мог - по объективным обстоятельствам - додуматься. Но об
этих обстоятельствах позже.
Оказалось, что вообще вся моя теория приводит к осмысленным
результатам лишь при одном-единственном условии - если этот злополучный
интеграл имеет выбранное весьма произвольно значение, равное двум третям
пи. При любом другом его значении в рамках данной теории не может
существовать устойчивой модели Вселенной, и, если подходить с позиций
здравого смысла, то никакого подлога я не совершал. Ведь мы, как я уже
писал выше, определили, что интеграл этот относится к классу интегралов
Лаггера, имеющих произвольное значение, и я вправе был выбрать именно то,
которое позволяло сделать теорию непротиворечивой.
Я имел на это полное право.
Если бы не одно обстоятельство, которое долго не давало мне покоя,
пока сама жизнь не преподнесла его неоспоримого объяснения. Если бы я сам
в свое время не проверял получаемые результаты на непротиворечивость. Но я
проверял их, используя те же подходы, что и профессор. Я подставлял самые
разные значения этого интеграла, и получал вполне осмысленные результаты и
при значениях, равных нулю, единице, два пи. Я это прекрасно помнил!
Но не сумел отыскать черновиков того времени.
К чему хранить черновики, когда любые выводы можно всегда повторить
заново? Так я думал всегда - но, оказывается, мир устроен иначе. Мир
устроен совсем не так, как мы думаем, и я часто вспоминаю теперь того
индийского математика, который интуитивно предсказал массу интересных
закономерностей в области теории чисел, не затруднив себя доказательствами
и в течение десятилетий ставя в тупик последующих исследователей, пока
кому-нибудь не удавалось, наконец, выстроить все промежуточные звенья в
необходимом порядке и показать, что он был прав.
Мы привыкли думать, что Творец создал Вселенную, положив в основу ее
некие законы, которые мы можем лишь раскрывать.
Нам трудно поверить в то, что он и сам, возможно, до конца не знает
этих законов.
И мы не в состоянии осознать, что, вполне возможно, именно мы
выдумываем в процессе познания законы, движущие этим миром.
Мы можем отказаться от идеи Творца всего сущего - но мы не готовы
сами занять его место. Не готовы - потому что это слишком страшно. Потому
что любой шаг творца может грозить непредсказуемыми последствиями. Мы,
ученые, привыкли лишь изучать мир, в котором живем - мы не привыкли
творить окружающую нас реальность. А те немногие из людей, кто внутренне
готов к этой великой миссии - они творят эту реальность, но творят ее
иначе. В своих книгах, картинах, фильмах, в мире образов, далеких от
научной картины мира. Они не подготовлены к тому, чтобы реально помочь
нам, ученым - и в этом, возможно, величайшая наша беда.
Я, конечно, забежал вперед, сформулировав вот так сразу вывод, к
которому в конечном счете пришли мы с профессором Ранкором, когда иных
объяснений происходящему не осталось. Но отброшу хронологию событий - не
для того пишу я эти заметки. Ни к чему описывать весь тот путь проб и
ошибок, который в итоге привел нас к такому выводу. Все равно, несмотря ни
на что, мы до самого последнего момента не могли до конца в него поверить.
До того, как пришлось нам подвергнуть этот вывод экспериментальной
проверке.
Это случилось уже в марте.
Поступающие со спутника "Солар-иж" данные озадачивали уже многих - но
не нас с профессором Ранкором. Мы знали, как найти им объяснения -
возможно, вскоре до этого додумался бы кто-нибудь еще.
1 2 3 4 5