Луначарского энергично поддержал, возможно, по его просьбе, председатель ВЦИК (как бы президент) и член ЦК Михаил Иванович Калинин. Накануне окончательного рассмотрения вопроса в Политбюро его членам была роздана записка, в которой тверской крестьянин вразумлял партийных интеллигентов: «Мне кажется, прежде чем разрушать огромную, накопленную целыми поколениями культурную ценность в лице оперных и балетных артистов, их профессиональную спаянность – необходимо предварительно решить: кто же должен занять их место, т.е. какой вид искусства займет место уничтоженных оперы и балета. <…> Разве этот вид искусства несовместим с Советским строем? Или зрительные залы бывают пусты?.. Большой театр, несомненно, играет не меньшую воспитательную роль для своих посетителей, чем публичная библиотека. Неправда, что Большой театр посещают одни спекулянты. <…> Я надеюсь, что Политбюро пересмотрит и отменит свое решение» (там же, с. 735).
И что же? Политбюро пересмотрело свое решение и отменило его.
И невольно приходит на ум: а что было бы, если наркомом просвещения тогда работал культурный революционер Швыдкой, а президентом – лошкарь Ельцин?
P.S. Между прочим, мать Луначарского – Александра Яковлевна Ростовцева, дворянка, отец – Александр Иванович Антонов, действительный статский советник, то бишь гражданский генерал. А фамилию он носил Василия Федоровича Луначарского, статского советника, с которым мать состояла в официальном браке, и даже отчество у него взял. Анатолий Васильевич был человеком огромной культуры, пользовался в стране большим уважением и авторитетом. Он никогда не мог бы, например, как некоторые нынешние его ненавистники, стихи Алигер приписать Эренбургу, да еще обвинить того в плохом знании русского языка.
Это был человек стасовского кругозора, стасовских интересов, стасовского темперамента. Он писал об искусстве прошлого и современности – и о литературе, и о живописи, и о ваянии. Если вспомнить хотя бы наиболее крупные имена русской литературной классики, блиставшие под пером Луначарского, то это будут Пушкин, Грибоедов, Лермонтов, Гоголь, Герцен, Некрасов, Достоевский… Из его современников, из советских писателей – Короленко, Горький, Блок, Маяковский, Есенин, Леонов, Фурманов, Шолохов, Фадеев… Из мировой классики – Шекспир, Свифт, Гёте, Шиллер, Флобер, Диккенс, Золя, Ибсен, Франс… Я думаю, что нынешний «нарком просвещения» иные из этих имен и не слышал… В 1930 году Луначарский был избран действительным членом Академии наук, – не той, «Славянской», что сгондобил энтузиаст Исхаков, а которую с 1917 года двадцать лет возглавлял Александр Петрович Карпинский, знаменитый основатель русской геологической научной школы, академик еще с царских времен, с 1896 года.
Как неутомимому защитнику русской культуры Луначарскому давным-давно надо бы поставить памятник. И если Союз писателей поручит при его открытии произнести речь Александру Боброву, который к радости сфер так обильно уснащает свои публикации именами отцов церкви, святых и великомучеников, то, надеюсь, он исправит свою ошибку и вспомнит, что это памятник одному из мучеников, который смело шел на святой подвиг сбережения русской культуры.
«Патриот», № 45-46, ноябрь 2003 г.
СОБЛАЗН ПРОКУКАРЕКАТЬ ПЕРВЫМ (С.Куняев)
Недавно в «Правде» Станислав Куняев объявил, что стоит на консервативных позициях. Очень хорошо. Я тоже консерватор. Может быть, даже мракобес. Предполагаю, что именно так меня и понимают, допустим, М. Шатров и Е. Евтушенко. Ну как же! Ведь я против столь любезных им бесконечных революций, тем паче, если революцию возводят в квадрат и радостно сообщают с пригорка: вот вам «революция в революции», ликуйте! Не могу ликовать… Я против бесчисленных встрясок во всех областях жизни. Я, постепеновец, за осмотрительность и взвешенность, за сбережение ценностей, добытых народом веками. Как же не мракобес! Словом, вроде бы мы со Ст. Куняевым соседи, стоим рядом, и даже плечом к плечу. И должен бы я, как мракобес мракобеса, во всем его понимать и поддерживать. Должен. Но…
Вот недавняя его статья «Человеческое и тоталитарное». Не имея намерения давать ей здесь общую характеристику, не могу пройти мимо некоторых суждений и оценок критика в главе «О революционной законности и большом терроре». В ходе своих изысканий в данном вопросе автор в частности заявляет: «Не будем делать из Бухарина крестьянского заступника, чем занимаются сегодня многие средства массовой информации. Не случайно, что именно Бухарину, своему единомышленнику по отношению к русскому крестьянству как реакционной силе, М. Горький в 1925 году пишет письмо-совет или даже письмо-инструкцию со следующим содержанием…» Максима Горького критик рисует в образе главного ненавистника русского крестьянства, дающего инструкции своим подручным в Политбюро. К тому же инструкции тайные, поскольку письмо имело личный характер и 65 лет не публиковалось.
Вот текст этой тайной инструкции, почему-то не зашифрованный: "Надо бы, дорогой товарищ, Вам или Троцкому указать писателям-рабочим на тот факт, что рядом с их работой уже возникает работа писателей-крестьян и что здесь возможен, даже неизбежен конфликт двух «направлений». Всякая «цензура» тут была бы лишь вредна, заострила бы мужикопоклонников и деревнелюбов, но критика – и нещадная – этой идеологии должна быть теперь же.
Талантливый трогательный плач Есенина о деревенском рае – не та лирика, которой требует время и его задачи, огромность которых невообразима".
Отношение Горького к деревне вопрос очень сложный. Кое в чем весьма существенном великий писатель был здесь не прав. Пока отметим только для никогда не ошибающихся дистиллированных праведников, что это отношение определялось во многом тревогой за малочисленный тогда русский рабочий класс. В письме от 23 июня 1925 года тому же Бухарину он писал: «Нет, дорогой Николай Иванович, я не боюсь, что „мужик съест“. Однако же когда представишь себе всю огромность всемирной русско-китайско-индусской деревни, а впереди ее небольшого, хотя и нашедшего Архимедову точку опоры, русского коммуниста, то, всматриваясь в соотношение сил, испытываешь некоторую тревогу». Горький был обеспокоен не вообще работой писателей-крестьян, не произведениями о деревне как таковыми, – писатель считал нужным выступить против «возрождающегося сентиментализма» в изображении деревни, против попыток представить ее безмятежным «раем»; против бездумного поклонения идеализированному мужику, – идеализация вредна и опасна в любом деле. В только что цитированном письме Горький продолжал: «И когда я вижу, что о деревне пишут – снова! – дифирамбы гекзаметром, создают во славу ее „поэмы“ в стиле Златовратского, – это меня не восхищает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128