«Арабский социализм, — утверждал он, — труднее и сложнее, чем обычный капитализм и коммунизм. Капитализм защищает полную свободу, не принимая во внимание того, что должны быть исключения, а стало быть, проявляет безразличие к порче, которая может быть нанесена обществу. Что касается коммунизма, он утверждает, что не может быть частной собственности. Таким образом, он выбирает временный и легкий путь. Что касается нас, у нас есть социалистический сектор и частный сектор... Наш выбор более сложный, потому что легкое решение не всегда правильное».
А как насчет социально-экономических несправедливостей, присущих частному сектору? Здесь у Хусейна та же направленность: «Социализм не означает равного распределения богатства между нищими бедняками и богатыми эксплуататорами; это было бы слишком жестким решением. Социализм — это средство поднять и увеличить производительность труда».
Эмансипация женщин в Ираке является ярким примером довольно эклектичной и поверхностной приверженности Саддама баасистской социалистической доктрине. «Не может быть настоящей радикальной перемены в арабском обществе к единству, свободе и социализму, пока женщины остаются низшими существами и неравными партнерами», — говорилось в Политическом отчете Восьмого съезда партии Баас. Хотя при Хусейне были предприняты некоторые важные шаги в этом направлении, они далеко не соответствовали далеко идущим целям Баас. Впрочем, власть патриархальной семьи над иракской женщиной ослабела («превосходство мужчин в духе исламского закона господствовало в тех областях, которые наиболее непосредственно влияли на женщину как личность — многоженства, развода и наследства»), однако баасистские меры были «гораздо менее радикальны, чем, например, Тунисский кодекс или семейные реформы шаха, не говоря уже о радикальном разрыве Ататюрка с исламским семейным правом в 1926 году».
Вовлечение женщин в трудовую деятельность или их социальная мобилизация тоже не противоречили традиционным исламским ценностям. Саддаму не следовало опасаться ответного удара со стороны исламских фундаменталистов в Ираке в ответ на его показное освобождение иракских женщин. Революционный режим в Тегеране — воплощение исламского фундаментализма — использовал массы женщин в парандже «не только против шаха, но и как противовес более ранним феминистским демонстрациям против указа Хомейни о парандже». В Ираке же ослабление патриархальных основ общества было мотивировано не столько искренней заботой о положении иракской женщины, сколько желанием заменить партией, и тем самым ее лидером, семью как главный источник общественной устойчивости. Как сказал сам Саддам:
— Единство семьи должно быть согласовано с основными принципами политики и традиций революции при построении нового общества. Когда возникает противоречие между единством семьи и этими новыми принципами, оно должно решаться в пользу последних.
При таком целенаправленном понимании эмансипации иракской женщины Саддам, не колеблясь, замедлял этот процесс, когда ему это было нужно.
— Нет оснований, — говорил он на партийном семинаре в 1976 году, — осуществлять поспешные меры, если они вызовут у части нашего народа, которая до сих пор нас поддерживала, враждебное отношение к Революции.
Еще через десять лет Саддам предпримет решительный шаг и лишит идеологическую приверженность Баас к эмансипации женщин какого-либо реального содержания. Обеспокоенный, с одной стороны, падением коммунистических диктатур в Восточной Европе, а с другой, — распространением общественного недовольства после того, как режиму не удалось выправить экономическое положение после окончания ирано-иракской войны, он искал поддержки мусульманских масс, чтобы повернуть вспять десятилетнюю политику и восстановить благоговейный, а на самом деле — средневековый патриархальный контроль над иракской женщиной. 18 февраля 1990 года СРК издал особый декрет, оговаривающий, что «любой житель Ирака, который на основании супружеской измены намеренно убьет свою мать, дочь, сестру, тетку с отцовской или материнской стороны, племянницу с отцовской или материнской стороны, двоюродную сестру с отцовской или материнской стороны, не должен подвергаться судебному преследованию».
Самая яркая иллюстрация готовности Хусейна приспособить свои взгляды и стратегию к утилитарным соображениям — это, наверное, его нефтяная и торговая политика. Тогда как национализация нефти, несмотря на ее краткосрочные экономические неудачи, создала Саддаму репутацию последовательного националиста, который освободил экономику страны от «иностранной оккупации», он все же поддерживал тесные торговые связи именно с этими «оккупационными силами». «Национализированная нефть не должна продаваться тем сторонам, чья доля была национализирована», — горячо заявлял он. И тем не менее, летом 1972 года он нанес официальный визит в Париж, единственную западную столицу, в которой он был и до этого, и согласился продать Франции почти четверть нефти, произведенной «Иракской компанией по операциям с нефтью», новой национализированной иракской нефтяной компанией. Очень скоро Саддам радушно принимал эмиссаров, приезжавших в Багдад из Европы, Японии, Индии и Латинской Америки, чтобы заключить выгодные сделки.
Нефтяной политикой Хусейна двигала жажда максимальных экономических и, следовательно, политических выгод. Вслед за войной Судного Дня в октябре 1973 года, когда нефть впервые была использована как политическое оружие против Запада при помощи бешеного повышения цен на нефть и бойкота определенных стран, Саддам сотрудничал с братскими арабскими производителями нефти только в той мере, в какой их политика служила экономическим потребностям Ирака. Он не делал усилий, чтобы помешать иракской нефти попасть в бойкотируемые страны, отказывался понижать свою производственную квоту и таким образом снижал цену, когда кризис достиг своей высшей точки и высокие цены оправдали свою политическую полезность для арабского дела. Подобным же образом, хотя экономические связи с Францией были представлены как награда за «правильную» французскую политику во время Шестидневной войны (когда Париж воздержался от поставок оружия Израилю, несмотря на ранее подписанные соглашения), Франция фактически предложила Саддаму столь необходимый доход и доступ к весьма желанной французской технологии.
В этом-то и заключалась главная привлекательность Запада для Саддама. В начале 1970-х годов Советский Союз был основным партнером Багдада, как в гражданской, так и в военной сфере. С увеличением доходов от нефти Саддам постепенно пришел к выводу, что по экономическим соображениям Москва уже не была нужна Багдаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
А как насчет социально-экономических несправедливостей, присущих частному сектору? Здесь у Хусейна та же направленность: «Социализм не означает равного распределения богатства между нищими бедняками и богатыми эксплуататорами; это было бы слишком жестким решением. Социализм — это средство поднять и увеличить производительность труда».
Эмансипация женщин в Ираке является ярким примером довольно эклектичной и поверхностной приверженности Саддама баасистской социалистической доктрине. «Не может быть настоящей радикальной перемены в арабском обществе к единству, свободе и социализму, пока женщины остаются низшими существами и неравными партнерами», — говорилось в Политическом отчете Восьмого съезда партии Баас. Хотя при Хусейне были предприняты некоторые важные шаги в этом направлении, они далеко не соответствовали далеко идущим целям Баас. Впрочем, власть патриархальной семьи над иракской женщиной ослабела («превосходство мужчин в духе исламского закона господствовало в тех областях, которые наиболее непосредственно влияли на женщину как личность — многоженства, развода и наследства»), однако баасистские меры были «гораздо менее радикальны, чем, например, Тунисский кодекс или семейные реформы шаха, не говоря уже о радикальном разрыве Ататюрка с исламским семейным правом в 1926 году».
Вовлечение женщин в трудовую деятельность или их социальная мобилизация тоже не противоречили традиционным исламским ценностям. Саддаму не следовало опасаться ответного удара со стороны исламских фундаменталистов в Ираке в ответ на его показное освобождение иракских женщин. Революционный режим в Тегеране — воплощение исламского фундаментализма — использовал массы женщин в парандже «не только против шаха, но и как противовес более ранним феминистским демонстрациям против указа Хомейни о парандже». В Ираке же ослабление патриархальных основ общества было мотивировано не столько искренней заботой о положении иракской женщины, сколько желанием заменить партией, и тем самым ее лидером, семью как главный источник общественной устойчивости. Как сказал сам Саддам:
— Единство семьи должно быть согласовано с основными принципами политики и традиций революции при построении нового общества. Когда возникает противоречие между единством семьи и этими новыми принципами, оно должно решаться в пользу последних.
При таком целенаправленном понимании эмансипации иракской женщины Саддам, не колеблясь, замедлял этот процесс, когда ему это было нужно.
— Нет оснований, — говорил он на партийном семинаре в 1976 году, — осуществлять поспешные меры, если они вызовут у части нашего народа, которая до сих пор нас поддерживала, враждебное отношение к Революции.
Еще через десять лет Саддам предпримет решительный шаг и лишит идеологическую приверженность Баас к эмансипации женщин какого-либо реального содержания. Обеспокоенный, с одной стороны, падением коммунистических диктатур в Восточной Европе, а с другой, — распространением общественного недовольства после того, как режиму не удалось выправить экономическое положение после окончания ирано-иракской войны, он искал поддержки мусульманских масс, чтобы повернуть вспять десятилетнюю политику и восстановить благоговейный, а на самом деле — средневековый патриархальный контроль над иракской женщиной. 18 февраля 1990 года СРК издал особый декрет, оговаривающий, что «любой житель Ирака, который на основании супружеской измены намеренно убьет свою мать, дочь, сестру, тетку с отцовской или материнской стороны, племянницу с отцовской или материнской стороны, двоюродную сестру с отцовской или материнской стороны, не должен подвергаться судебному преследованию».
Самая яркая иллюстрация готовности Хусейна приспособить свои взгляды и стратегию к утилитарным соображениям — это, наверное, его нефтяная и торговая политика. Тогда как национализация нефти, несмотря на ее краткосрочные экономические неудачи, создала Саддаму репутацию последовательного националиста, который освободил экономику страны от «иностранной оккупации», он все же поддерживал тесные торговые связи именно с этими «оккупационными силами». «Национализированная нефть не должна продаваться тем сторонам, чья доля была национализирована», — горячо заявлял он. И тем не менее, летом 1972 года он нанес официальный визит в Париж, единственную западную столицу, в которой он был и до этого, и согласился продать Франции почти четверть нефти, произведенной «Иракской компанией по операциям с нефтью», новой национализированной иракской нефтяной компанией. Очень скоро Саддам радушно принимал эмиссаров, приезжавших в Багдад из Европы, Японии, Индии и Латинской Америки, чтобы заключить выгодные сделки.
Нефтяной политикой Хусейна двигала жажда максимальных экономических и, следовательно, политических выгод. Вслед за войной Судного Дня в октябре 1973 года, когда нефть впервые была использована как политическое оружие против Запада при помощи бешеного повышения цен на нефть и бойкота определенных стран, Саддам сотрудничал с братскими арабскими производителями нефти только в той мере, в какой их политика служила экономическим потребностям Ирака. Он не делал усилий, чтобы помешать иракской нефти попасть в бойкотируемые страны, отказывался понижать свою производственную квоту и таким образом снижал цену, когда кризис достиг своей высшей точки и высокие цены оправдали свою политическую полезность для арабского дела. Подобным же образом, хотя экономические связи с Францией были представлены как награда за «правильную» французскую политику во время Шестидневной войны (когда Париж воздержался от поставок оружия Израилю, несмотря на ранее подписанные соглашения), Франция фактически предложила Саддаму столь необходимый доход и доступ к весьма желанной французской технологии.
В этом-то и заключалась главная привлекательность Запада для Саддама. В начале 1970-х годов Советский Союз был основным партнером Багдада, как в гражданской, так и в военной сфере. С увеличением доходов от нефти Саддам постепенно пришел к выводу, что по экономическим соображениям Москва уже не была нужна Багдаду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104