"Порядок. Рука немного работает. Законч. крылья. Пленку клеить растворителем. В зелен. бут. письм. стол. Клейте внатяг. Бороться за мечту до конца".
- Ура! - радостно закричал Тошка. - О крыльях вспомнил! Значит, лучше ему! Поправляется!
Мы передавали записку друг другу, читали ее по нескольку раз, чуть ли не разглядывали на свет.
Значит, неплохи дела у Инженера, если он снова думает об энтомоптере, да еще пишет, как надо обтягивать крылья. Правда, почерк у него изменился ужасно. Вон какие каракули! Но это неудивительно. Одной рукой, да еще лежа на спине, хорошо не напишешь. Главное, вспомнил о нас. Беспокоится.
- А мне эта записка не нравится, - сказал Юрка. - Для чего он написал последнюю фразу? Или он в нас не верит, или себя подбадривает?
- Почему не верит? Это он нам говорит на всякий случай. Чтобы, значит, бодро себя чувствовавши и строили, понимаешь? Чтобы не раскисали из-за того, что он в больнице лежит.
- Нет, Тошка, тут все по-другому, - сказал Юрка задумчиво. - Смотри, сколько слов он сократил. Записка вроде телеграммы получилась. Ему очень трудно было писать. И все-таки он написал последнюю фразу. Это он ее не нам, а сам себе написал. Никакой не порядок, а плохо ему. Ясно?
Я вдруг тоже подумал, что Инженеру не так хорошо, как он пытался представить в записке. Страшная это штука: быть влюбленным в небо, видеть облака сверху, парить свободно, как птица, а потом сразу, из-за глупого случая, на три года сесть в кресло с колесами, и вот теперь улечься в постель... И твое тело от тебя уходит. Сначала ноги, потом левая рука, потом ты перестаешь говорить... Ты все понимаешь, а сделать ничего не можешь... Даже плечом пошевелить... Даже мизинцем...
В прохладном воздухе приемного покоя я вдруг начал различать раздражающие запахи каких-то лекарств, и белая тишина тяжело придавила меня к полу. Захотелось поскорее на улицу, в шум, в пеструю суету дня.
Я посмотрел на Юрку.
- Напишем ответ, - сказал он. - Пусть не волнуется.
Мы попросили у дежурной в справочном карандаш и листок бумаги и сообща начали писать ответ.
* * *
...Пулеметы системы Хайрэма, Максима и Гочкиса. Пистолеты Браунинга и Коровина. Парабеллумы, маузеры и кольты. Револьверы Пиппера, Нагана, Смита и Вессона... Я теперь сам не понимал, чем привлекали меня эти слова. Своей звучностью? Необыкновенностью? Внутренней силой?
Не было в них ни того, ни другого, ни третьего. Самые заурядные слова. Простые фамилии и ничего больше.
Оказывается, в мире существовали другие слова, слова, которые звенели, как туго натянутые струны, слова, рожденные солнцем, облаками и ветром: элерон; киль; траверс; вираж...
Они захватили меня внезапно, целиком и навсегда. Никакие парабеллумы и Смиты и Вессоны не могли дать мне широты неба и того безграничного чувства свободы, от которого тревожно замирало в груди сердце. С того дня, как я услышал и понял эти слова, я ходил как во сне, не замечая ничего вокруг. Стоило мне поднять голову - и в небе я видел энтомоптер, с шелестом уходящий в глубокую синеву.
Дома тетя Инна стала подозрительно на меня посматривать и по вечерам задавала разные каверзные вопросы. С самого начала я откровенно сказал ей, что мы строим летательный аппарат и что нами руководит Инженер, но тетя Инна, конечно, этому не поверила. Родные почему-то никогда не верят, если все им расскажешь начистоту. Так уж они устроены.
В тот день, когда мы получили записку от Инженера, за ужином тетя Инна спросила:
- Хотела бы я знать, как поживает твой приятель Оря Кириков.
Я пожал плечами. Откуда я мог знать? Я не видел Орьку, наверное, целый месяц.
Тогда тетя Инна забросила крючок в другую сторону.
- Говорят, что в лесу поспела хурма. Это верно, Коля?
Я снова пожал плечами. Так говорить могли только круглые идиоты. Хурма в начале августа! Где это видано?
- А вчера мальчик опять утонул, - продолжала тетя. - В первом озере. Объявляли по городскому радио.
- У плотины, наверное, утонул? - спросил я. - Так ему, дураку, и надо. Пусть не лезет, куда не следует. Там же водоворот. В жизни не стал бы там купаться.
Тетя Инна выпила чашку чая, подумала и сказала, сокрушенно качая головой:
- Скорей бы начался новый учебный год. На этих каникулах все будто с ума сошли. Все стали будто бешеные. Одни убиваются, другие тонут, третьи еще какое-нибудь хулиганство выдумывают. Давеча иду со службы по улице - навстречу мальчишка. Разогнался - не удержать. И, главное, бежит по проезжей части. Только я ему хотела предупреждение сделать, он как хлопнется! Видно, ногой зацепился за бортик тротуара. Батюшки, думаю, насмерть! Подбегаю к нему, а он встает, вытирает лицо ладонью и смеется! "Вот, - говорит, - ляпнулся! Аж сопли из носу!" А какие там сопли - кровь!
Я засмеялся.
- Хороший мальчишка!
- Не смешно, а грустно, - сказала тетя Инна. - Что из него получится? Хулиган, и ничего больше!
- Хороший человек получится, - сказал я. - Смелый.
- Боже, как ты похож на своего отца! - сказала тетя Инна.
Она выпила еще чашку чая и опять подозрительно посмотрела на меня.
- Полина Васильевна каждый день в слезах. Аллочка совсем отбилась от рук. Тройка по математике, тройка по истории, а она и не думает о занятиях. Каждый вечер танцульки, прогулки по улицам, какие-то мальчишки...
Я поморщился. Мне никакого дела не было ни до Аллочки, ни до Полины Васильевны, ее матери.
Когда-то мне нравилась Аллочка, и я даже несколько раз провожал ее домой из школы, но она оказалась на редкость глупой и вздорной девчонкой, и я быстро потерял к ней всякий интерес. Позже я убедился, что чем красивее девчонка, тем хуже у нее характер.
Мне было неприятно, что тетя Инна вспомнила Аллочку и подозревает, будто я до сих пор встречаюсь с ней. И насчет каникул она тоже зря! О, как мне хотелось, чтобы в этом году они вообще не кончались!
...Через открытое окно в комнату впорхнул энтомоптер и повис под потолком легкой тенью.
А тетя Инна продолжала забрасывать удочку с хитроумными крючками.
Бедная! Она не понимала, что ловит на пустом месте.
Мы обтянули крылья одиннадцатого и собрали энтомоптер тринадцатого августа.
Каждый день мы отправляли Инженеру большую записку, в которой рассказывали о том, что нами сделано. И каждый день получали ответ - десять - двенадцать слов, нацарапанных дрожащими буквами на листке ученической тетради.
Инженер умел писать так, что в десяти словах у него вмещалось больше мыслей, чем в тридцати наших. И каждая записка неизменно начиналась фразой: "Я в порядке".
В последней записке Инженер даже набросал чертеж, как нужно крепить крылья к поворотным фланцам на корпусе. Под чертежом написал: "Если правильно соберете, обязательно полетит".
- Обязательно полетит, - повторил Юрка. - Verba magistri. Слова учителя. Ребята, только не торопитесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20