В самом деле, стали бы они приглашать меня месяц тому назад? Они ненавидели советскую власть, которая для них символизировалась в образе грабителя Погребнякова. Было бы бесполезно уговаривать их и объяснять, что Погребняков — белый офицер, обманом пробравшийся в руководящие органы советской власти, — все эти слова не воскресили бы умерших и не вернули бы отнятого.
Теперь же они приходят и зовут людей, имеющих какое-то место в советском обществе. Я не отдавал себе отчета в том, что под влиянием доброго отношения, симпатии, примеров человечности в настроении узбеков происходил перелом. Тогда в моих глазах моральная сторона совершенно заслоняла политическую; мне было приятно, что мы для них что-то сделали: вернули Рустаму сестру, спасли от страшной болезни Хассана — я инстинктивно чувствовал, что враждебности нет, но дальше я не шел.
Я понял, что они придают всей затее какое-то церемониальное значение и что она играет какую-то важную роль в их жизни, и поэтому в своем ответе постарался не ударить лицом в грязь: я долго кланялся, нелепо прикладывая руки к сердцу, бессознательно подражая виденным мной на сцене образцам.
Очевидно, если не форма, то содержание моей реакции на приглашение вполне удовлетворило депутацию, и она, довольная и обрадованная, ушла. Рустам и я уже прекрасно понимали друг друга. Он рассказал мне, что собирается привезти на той Лейлу и что я должен обязательно сдержать слово.
— А откуда вы узнали, — спросил я Рустама, — что там той? Они и к вам приезжали?
— Нет, — ответил он, — мой Хассан все равно брат. Хассан матушка, мой матушка, два брат.
Итак, Хассан и Рустам были двоюродные братья. Может быть, еще и поэтому узбеки из кишлака хорошо ко мне относились.
В тот же день я и двое из караульных макбары, также получивших приглашение, отправились в кишлак. Завидев нас издали, мальчишки из кишлака испустили пронзительный вопль и стремглав бросились к кишлаку. Когда мы подошли ближе, навстречу нам шла уже целая толпа во главе с улыбающимся, похудевшим Хассаном. Меня взяли под руки и повели в какое-то строение с ковровыми настилами на полу и сюзане по стенам. Но я не успел осмотреть все это, так как совершенно неожиданно увидел, что посреди комнаты в обществе почетных стариков аксакалов сидели не кто иные, как Юля и грек. Прежде чем я успел подумать, как мне отнестись к этому, я услышал голос Юли:
— А, Глеб! Наконец-то. А мы тут целый час томимся голодом.
Должно быть, с моего лица не исчез немой вопрос по поводу того, как Юля попала сюда, потому что она поторопилась объяснить:
— Вы знаете, Хассан хотел звать нас всех, но я знала, что Александра Ивановна не может оставить больницу, а Катю без себя не отпустит, вот так и вышло, что поехала я одна.
Несмотря на то что она тараторила так быстро, в голосе ее звучала какая-то неуверенность и напряженность. Через минуту я понял, что они были вызваны совершенно неоправданным присутствием на тое грека.
— И я прихватила с собой Кристи. Или он прихватил меня с собой, — прибавила она кокетливо. — Я ни за что не поехала бы сюда одна. Я бы заблудилась, или меня бы украли.
Кристи смотрел с непринужденным видом, и я вновь поразился, как свободно и легко он умел держаться в любой ситуации.
— Моя проводник, — сказал грек на своем ломаном русско-черноморском языке, которому я уже более не доверял. — Моя сегодня киоск закрывай — ходи сюда, круты дальше, — блеснул он зубами.
Мы сели, и началось угощение. Гвоздем его был плов. Его варили в нескольких котлах и ели в нашей и в соседних комнатах, которые к тому времени наполнились народом в ярких и нарядных халатах. В передней комнате играли на музыкальных инструментах.
Я сидел между Хассаном и Рустамом, напротив расположились Юля и грек, между нами человек шесть почетных жителей кишлака. Я ждал Лейлу, но она не рискнула выйти к мужчинам. За пловом мы говорили мало. За дыней и чаем завязался общий разговор.
— Ваша скоро начинай работа, — сказал Хассан. — Моя видел много лопатки.
— Да, наверное, — уклончиво ответил я, хотя знал не больше его.
— Большой начальник Толмачев скоро приезжай Самарканд, — продолжал Хассан.
Они были хорошо информированы.
— Скоро, — заверил я его.
— Ваша — хороша люди, — сказал он мне.
— Все люди хороша, — подтвердил я.
Я не попал в тон.
Он посмотрел на меня недоброжелательно:
— Тугай плохой люди, — проговорил он сурово.
Я решил при греке и при Юле не показывать, что я что-либо знаю.
— Почему плохой? — невинно поднял я брови.
— Тугай убивай, воровай, два уезда ограбил, сейчас сюда пришел. Тугай люди все равно Погребняк. — Лицо его искривилось, кровь схлынула, стали видны некрасивые оспинки и старые шрамы. — Плохой люди.
— Как ваша знай? — спросил я на том же общем диалекте.
С лица Хассана не сходило волнение:
— Наша джигит ходи тугай охота. Тугай много офицер.
Я как бы случайно обвел глазами сидевших вокруг. У грека и Юли глаза были острые, остановившиеся. Оба делали стойку и выдавали себя этим. Они были явно на работе.
— Погребняк — старый, молодой? — спросил я.
— Не старый, не молодой, — ответил Хассан, — высока. Одна рука его два пальца нет. Худой человек. Его убивай надо.
Опять наступило молчание. Хассан, видимо, предполагал, что мы все одинаково переживаем его сообщение, в то время как мы все воспринимали его по-разному.
Внезапно он стал более доверительным, думая, что находится среди друзей (ведь спасла же ему больница жизнь!) и что все присутствующие также друзья и между собой. Он понизил голос до шепота:
— Я тебе скажи. Ваша лагерь есть люди, ходи тугай, туда-сюда.
Я притворился удивленным и возмущенным. Грек так и впился глазами в Хассана.
— Как твоя знай? — чуть-чуть сурово спросил я. — Как твоя можно говори?
— Наша охотники види. Наша джигиты все види. Кажды день тугая люди ходи трава, — он почти лег на ковер, — потом назад.
Он наклонился ко мне. Снаружи послышалось цоканье копыт. Кто-то спешивался.
— Ваша есть один человек, ходи туда-сюда, плохой человек, молодой, большой. — Он встал, показал рукой над головой, поднял глаза и оцепенел, будто увидел привидение.
В дверях стоял Борис, самоуверенный, развязный. Не про него ли собирался сказать Хассан и поэтому так перепугался?
— А вот и я, то, что у Блока называется нечаянная радость, — пропел Борис. — Я, собственно, в поисках вас, Глеб. Нехорошо бегать от друзей. Тем более что у меня к вам дело. Я верхом за вами. А! Кого я вижу? — деланно удивился он. — Юлия Викторовна и... — Он чуть прищурил глаза.
— Кристи, — дружелюбно отозвался грек, — Кристи Кангелари. Все знай. Круты дальше.
Он засмеялся, обнажив два ряда прекрасных зубов, вежливо поднялся, напрасно ожидая, что Борис подаст ему руку, но Борис этого не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54