— Ты что же, долго обретался в этом мире? — спросил я.
— Да после пажеского, сразу как начался этот содом.
— Какой содом?
— Ну, революция, что ты не понимаешь? С тобой можно терпение потерять.
Вот новость. Значит, Борис кончил пажеский корпус? Но, по-видимому, он считал меня таким беспросветным дундуком, что не боялся говорить кой о чем открыто. Ну конечно, если он бывший паж, то революция для него только и есть, что содом.
— Возвращаюсь к вопросу о Юле, — вновь протрезвел Борис. — Что она за человек? Что у нее за дела вне больницы? Я ее постоянно вижу около того грека в киоске. Что у них общего?
— Не могу сказать, — искренне ответил я. — Я ее еле знаю, а грека и вовсе.
— А вот ты приглядись, — посоветовал он. — Давай вместе, в четыре глаза.
Эти слова меня резанули. Неужели он мог подумать, что я буду сплетничать о женщине. Борис продолжал:
— Ты слышал, наверно, от Толмачевых, что ее отец уехал к Дутову...
— К какому Дутову?
— Слушай, ты начинаешь действовать мне на нервы. «Какому Дутову, какому Дутову»! Атаман Дутов, глава белого правительства в Оренбурге, надежда казачества. Что же, ты не знаешь, что ее отец был членом его правительства?
— Откуда мне знать? — пожал я плечами.
— Отец ее, инженер Баранович, был, как мне сказали, самое уважаемое лицо здесь, большой бонвиван и картежник (конечно, на провинциальные масштабы); он уехал, а Юля осталась с кем-то, но не здесь, в Фергане, а где-то дальше, вот до конца я не разобрался. Так ты ничего не слышал, жаль, жаль... А знать следовало бы. Может, разузнаешь побольше про нее?
— Вот удивительно, — перебил я, — как же, по-твоему, я могу разузнать? Я сижу целый день здесь, и всё.
— Но у тебя есть знакомые.
— Кто же? Сколько я знаю, никого.
— Ну, Паша, Листер, — вырвалось у него почти против воли.
Ах, вот кого он имел в виду! Я пожал плечами:
— Знаешь, узнавай сам. Я плохой сыщик.
Несколько раздраженный, он уехал.

3
После отъезда Ратаевского я долго сидел и упорно думал о том, как мог Паша рекомендовать в экспедицию отъявленного беляка? Чем занимается Борис, болтаясь целыми днями в городе? Каковы его намерения? Что он разнюхивает и для какой цели пытается меня использовать?
На все эти вопросы я не мог дать ответа, так как не имел достаточно материала для суждения. Но, зайдя в тупик, я сказал себе:
«Все же я должен сделать хоть какие-нибудь выводы. Неужели ничего нельзя сообразить и я впрямь дундук, как выразился только что Ратаевский? Эту задачу необходимо решить или приблизиться к ее решению.
Задачу! Правильное слово! Но что такое задача? Это когда дается несколько известных величин и требуется найти по ним неизвестную. Точно так же и здесь. С той лишь разницей, что тут отправляться надо от известных фактов, анализировать, суммировать их, и тогда, может быть, откроются неизвестные.
Теперь, какие факты я знаю про Бориса? Из бывших людей, скрывался или примазался, жаден, развращен, честолюбив, вор, наглец... Да вот еще — почему он подружился в то утро так быстро с Файзуллой?»
Я сидел, обняв колени, в своей прохладной свежевыбеленной монашеской келье в макбаре и продолжал думать:
«Быть может, они знали друг друга раньше? Но когда же? Ратаевский из Петрограда, был в армии, больше вряд ли где. А Файзулла — туркестанец, был в Японии или просто пошутил? Да нет, он, вероятно, и в самом деле немало поездил».
Потом мысль моя перескочила. Она уже работала сама, и целиком держать ее я не мог. Вот Борис хочет узнать про Юлю, а грек поручил Юле узнать про Бориса. Почему грек это сделал? Не знаю. Мысль совершенно не двигалась. Мы с Катей явственно слышали, как он говорил про это каким-то другим, властным голосом и уже с другим акцентом. И все это мы передали Паше — он был весь внимание. Но дальше что? Кто этот грек и как с ним связана Юля?
«Подожди, подожди, — говорил я себе, — не надо давать мыслям разбегаться. Кто этот грек, я не знаю, что-то двойственное во всяком случае, а вот про Юлю я кое-что теперь знаю. Она дочь бывшего белого деятеля или министра, устроилась в больнице. Она — из белых. Борис тоже. А у него друг Файзулла. Почему же в таком случае две группы: Юля и грек, с одной стороны, Борис и Файзулла — с другой, не ладят, шпионят друг за другом? Что разделяет их? Может быть, что-либо временное или случайное, потому что логически они должны быть заодно. И далее сколько неясных моментов. Почему Юля так допытывалась у Кати, знает ли та английский язык? Почему она так испугалась, когда узнала, что Борис шарил в ее туалетном столике? Кто этот загадочный погонщик с синими глазами, вызвавший у Юли такое волнение, что она хотела удержать мою руку во время съемки? И что это за белогвардейская банда, живущая своей темной жизнью и ворочающаяся, как громадный зверь в тугаях? Не связаны ли все эти элементы в какое-то одно целое?»
Но мог ли я ограничиться простой констатацией нескольких изолированных фактов, успокоиться на этом и сказать, что дальше — не мое дело. Налицо было белогвардейское окружение, люди, с которыми бился мой отец и в борьбе с которыми он отдал свою жизнь. Были две взаимно шпионящие, соперничающие белогвардейские группы. Линию раздела между ними я не мог уловить.
Но я должен найти ключ к этой задаче, сложить отдельные куски в картину. Но как? Этого я еще не знал. Пока же я остановился на том, что буду держать глаза и уши открытыми, чтобы собрать еще и еще данные для решения головоломки.

4
В лагере царила полная тишина. Было около одиннадцати часов утра, рабочие-узбеки мирно спали под навесами, лопаты их лежали в беспорядке около неглубокой, выкопанной ими траншеи.
Листер стоял у входа в свою палатку.
— А, Глеб, — приветливо сказал он. — Каким ветром вас принесло?
— Да вот сам не знаю, не сидится у себя.
— А ну, заходите.
Я зашел. Проходя мимо стола, я заметил, что на нем лежала табличка с проставленными против цифр буквами.
«Неужели шифрует? — подумал я. — И кому?»
Я ходил в окопы с шифровками от штаба. Наши мне объяснили суть шифрования — в замене букв условными цифрами — и показали табличку шифров. Все это было достаточно примитивно, но в тех условиях цели достигало.
Листер переложил бумаги на столе и как будто невзначай прикрыл таблицу. Это окончательно укрепило мою догадку. Он что-то скрывал.
— Итак, Глеб, выкладывайте, что у вас на душе, — обратился он ко мне.
Мне всегда было приятно и легко говорить с ним.
Конечно, я не имел ни малейшего намерения посвящать его в только что возникшую передо мной умственную задачу, да и неожиданное открытие, что он занимается секретным шифрованием, смутило меня.
Все же хотелось выяснить, что он знает про Бориса (может быть, не больше меня) и как он его понимает (несомненно, лучше меня).
— Вот, Эспер Константинович, — начал я, — у меня только что проездом в Фергану был Борис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54