Сам Переплет считал, что все дело в дочери – ребенок бывал невыносим.
«Возможно, напряженная атмосфера в семье на нее действует, – думал Александр. – Хотя это же такая кроха, что она понимает». Никаких родительских чувств Переплет к дочке не испытывал. Отец уверял, что это придет со временем: даже если ребенок не твой, остаться равнодушным, когда он смотрит на тебя или плачет, невозможно. Однако в случае с Переплетом почему-то ничего подобного не происходило. И дело было не в африканских чертах малышки, которые, как казалось Переплету, с каждым днем становились все заметнее. Просто он не мог отделить Ксению от ее матери, а Дина для него воплощала, пожалуй, все самое худшее, что когда-либо случалось в его жизни.
Она встала рядом и взяла его под руку, оттеснив к краю зеркала. На мгновение Александру показалось, что это Альбина стоит рядом. Он вздрогнул, но наваждение тут же исчезло.
«И узнал я, что хуже смерти – женщина… И грешник будет уловлен ею, а праведник спасется!» Ну это мы еще посмотрим! Он, конечно, не библейский праведник, но спасется, вот увидите! Спасется непременно!
Так думал он, спускаясь по лестнице под руку с женой. На улице их уже ждала служебная машина. Использование служебного транспорта в личных целях не одобрялось партией и правительством, как противоречащее моральному кодексу строителя коммунизма. Но Акентьев, как и большинство его коллег, на это не обращал никакого внимания.
Дочь осталась на попечении Беллы («Если так и дальше пойдет, придется перебрать всех нянь в Питере по алфавиту», – говорил Переплет), девицы лет шест-надцати, судя по всему, совершенно лишенной воображения. Во всяком случае, Переплет очень на это надеялся. Он догадывался, что причиной бегства Алевтины было не только его истеричное чадо. Девушка несколько раз приходила в его кабинет и говорила, что в гостиной кто-то ходит. Чтобы молчаливая, вечно стесняющаяся Алевтина побеспокоила хозяина дома – для этого должен был быть весомый повод!
Первый раз Переплет отреагировал должным образом: пошел проверить, прихватив по дороге небольшую бронзовую статуэтку – подарок отца. В по-дарке проявился черный юмор Акентьева-старшего: статуэтка изображала Харона с веслом наперевес. Как произведение искусства она ничего собой не представляла, но в качестве оружия – самое то.
В то время в Ленинграде люди безбоязненно открывали двери незнакомцам – вооруженные ограбления казались приметой далекой западной жизни. Однако это не означало, что в городе не было воров и грабителей. И дом видного чиновника, к тому же сидящего на таком денежном месте, вполне мог привлечь кого-нибудь из них. Но, к большому облегчению Переплета, сокрушать черепа не пришлось – в гостиной, никого не было. Для успокоения взволнованной девушки он обследовал всю квартиру, проверил замки входной двери, заглянул на кухню и даже в уборную.
– Просто паркет недавно переложили, – объяснил он ей. – И вообще, дом старый, Альби… Алевтина, он живет собственной жизнью!
Девушка хмурилась и едва ли понимала, о чем он говорит. Больше она ни разу не беспокоила его, но порой Акентьев замечал испуганное выражение в ее глазах, особенно когда няне случалось оставаться одной с дочерью.
– Хорошо, что избавились от этой истерички, – сказал Переплет жене. – Ей вечно что-то мерещилось!
Дина раздраженно пожала плечами – прекрасно понимала, что, если и Белла не задержится в их доме, найти другую няню может оказаться не так просто.
Отец похлопывал его по плечам, вглядывался в лицо с каким-то недоверчивым выражением, словно не мог поверить, что видит перед собой собственного сына.
– Я что, настолько переменился?! – Переплет поднял бровь.
Отец кивал, смотрел на него, потом качал головой. Эта пантомима изрядно забавляла Акентьева-сына. А вот продолжение вечера было совсем не забавным. Как обычно, в лучшем случае беседа превращалась в обмен воспоминаниями, в худшем – приобретала политический оттенок. Александра не смущали диссидентские рассуждения и традиционная критика советской власти – в компании сослуживцев по исполкому ему приходилось слышать и не такое. Просто казалось, что он мог бы потратить свободное время с большей пользой для себя. Стол у отца, впрочем, был богатый – в последнее время дела у Акентьева-старшего шли более чем удачно.
– Саша со мной везением поделился! – объяснял режиссер.
Не обошлось на этих посиделках без дурацких шуток на кладбищенскую тему. Вспоминали известный рассказ Веллера про крематорий. Тот, в котором вдова обнаруживает в комиссионке костюм, в котором похоронила мужа. Переплет тут же опроверг его, как совершенно несостоятельную байку, которая ходила по стране еще задолго до появления этого рассказа. Взамен он рассказал об эксгумации, которую наблюдал на кладбище, и об услышанной от следовательницы истории с ожившим покойником.
История прошла на «ура», и воодушевленный рассказчик пообещал еще одну – на этот раз из анналов истории.
– Только без анатомических подробностей! – предупредил отец и кивнул в сторону субтильной девушки с нервным лицом, которая и так уже побледнела. Переплету она понравилась с первого взгляда, когда их только представили друг другу, однако ни о каких интрижках и речи быть не могло.
Он вздохнул про себя, пообещал, что подробностей не будет, и поведал слушателям о случае во время наводнения тысяча восемьсот двадцать четвертого года. Тогда вода смыла часть могил на Смоленском кладбище. Один из гробов водой принесло прямо к дверям дома, где жила вдова покойного, которая, разумеется, была в шоке.
– Совпадение! – сказал отец.
Переплет пожал плечами. Он давно уже не верил в совпадения, но в данном случае речь шла о давней истории, и он спорить не стал. Вернулся он домой слегка хмельной и довольный собой, как никогда. «Нужно почаще бывать у отца, – подумал он, – а не то и правда в этом проклятом исполкоме за-плесневею. И насчет перстня побеспокоиться – у него должны быть знакомые коллекционеры, ювелиры… Так лучше – не напрямую!»
Он пытался себя обнадежить, хотя давно уже понял – дело с перстнем затянется надолго. Где этот проклятый перстень, где? Хоть к гадалке иди! А может, и нет его на земле? Лежит где-нибудь глубоко-глубоко, на истлевшем пальце или даже в море… Нет, тогда бы они знали – они все знают. В том-то и дело, что перстень им недоступен. Потому и обратились к нему за помощью. Но сколько времени понадобится, чтобы найти его? Может быть, вся жизнь! Нет, такой расклад Переплета не устраивал категорически. Он долго лежал в этот вечер без сна рядом с супругой и наблюдал за тем, как на потолке вытягивается косая светлая линия – отсвет фар проезжающего по улице автомобиля, потом она уползала в стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
«Возможно, напряженная атмосфера в семье на нее действует, – думал Александр. – Хотя это же такая кроха, что она понимает». Никаких родительских чувств Переплет к дочке не испытывал. Отец уверял, что это придет со временем: даже если ребенок не твой, остаться равнодушным, когда он смотрит на тебя или плачет, невозможно. Однако в случае с Переплетом почему-то ничего подобного не происходило. И дело было не в африканских чертах малышки, которые, как казалось Переплету, с каждым днем становились все заметнее. Просто он не мог отделить Ксению от ее матери, а Дина для него воплощала, пожалуй, все самое худшее, что когда-либо случалось в его жизни.
Она встала рядом и взяла его под руку, оттеснив к краю зеркала. На мгновение Александру показалось, что это Альбина стоит рядом. Он вздрогнул, но наваждение тут же исчезло.
«И узнал я, что хуже смерти – женщина… И грешник будет уловлен ею, а праведник спасется!» Ну это мы еще посмотрим! Он, конечно, не библейский праведник, но спасется, вот увидите! Спасется непременно!
Так думал он, спускаясь по лестнице под руку с женой. На улице их уже ждала служебная машина. Использование служебного транспорта в личных целях не одобрялось партией и правительством, как противоречащее моральному кодексу строителя коммунизма. Но Акентьев, как и большинство его коллег, на это не обращал никакого внимания.
Дочь осталась на попечении Беллы («Если так и дальше пойдет, придется перебрать всех нянь в Питере по алфавиту», – говорил Переплет), девицы лет шест-надцати, судя по всему, совершенно лишенной воображения. Во всяком случае, Переплет очень на это надеялся. Он догадывался, что причиной бегства Алевтины было не только его истеричное чадо. Девушка несколько раз приходила в его кабинет и говорила, что в гостиной кто-то ходит. Чтобы молчаливая, вечно стесняющаяся Алевтина побеспокоила хозяина дома – для этого должен был быть весомый повод!
Первый раз Переплет отреагировал должным образом: пошел проверить, прихватив по дороге небольшую бронзовую статуэтку – подарок отца. В по-дарке проявился черный юмор Акентьева-старшего: статуэтка изображала Харона с веслом наперевес. Как произведение искусства она ничего собой не представляла, но в качестве оружия – самое то.
В то время в Ленинграде люди безбоязненно открывали двери незнакомцам – вооруженные ограбления казались приметой далекой западной жизни. Однако это не означало, что в городе не было воров и грабителей. И дом видного чиновника, к тому же сидящего на таком денежном месте, вполне мог привлечь кого-нибудь из них. Но, к большому облегчению Переплета, сокрушать черепа не пришлось – в гостиной, никого не было. Для успокоения взволнованной девушки он обследовал всю квартиру, проверил замки входной двери, заглянул на кухню и даже в уборную.
– Просто паркет недавно переложили, – объяснил он ей. – И вообще, дом старый, Альби… Алевтина, он живет собственной жизнью!
Девушка хмурилась и едва ли понимала, о чем он говорит. Больше она ни разу не беспокоила его, но порой Акентьев замечал испуганное выражение в ее глазах, особенно когда няне случалось оставаться одной с дочерью.
– Хорошо, что избавились от этой истерички, – сказал Переплет жене. – Ей вечно что-то мерещилось!
Дина раздраженно пожала плечами – прекрасно понимала, что, если и Белла не задержится в их доме, найти другую няню может оказаться не так просто.
Отец похлопывал его по плечам, вглядывался в лицо с каким-то недоверчивым выражением, словно не мог поверить, что видит перед собой собственного сына.
– Я что, настолько переменился?! – Переплет поднял бровь.
Отец кивал, смотрел на него, потом качал головой. Эта пантомима изрядно забавляла Акентьева-сына. А вот продолжение вечера было совсем не забавным. Как обычно, в лучшем случае беседа превращалась в обмен воспоминаниями, в худшем – приобретала политический оттенок. Александра не смущали диссидентские рассуждения и традиционная критика советской власти – в компании сослуживцев по исполкому ему приходилось слышать и не такое. Просто казалось, что он мог бы потратить свободное время с большей пользой для себя. Стол у отца, впрочем, был богатый – в последнее время дела у Акентьева-старшего шли более чем удачно.
– Саша со мной везением поделился! – объяснял режиссер.
Не обошлось на этих посиделках без дурацких шуток на кладбищенскую тему. Вспоминали известный рассказ Веллера про крематорий. Тот, в котором вдова обнаруживает в комиссионке костюм, в котором похоронила мужа. Переплет тут же опроверг его, как совершенно несостоятельную байку, которая ходила по стране еще задолго до появления этого рассказа. Взамен он рассказал об эксгумации, которую наблюдал на кладбище, и об услышанной от следовательницы истории с ожившим покойником.
История прошла на «ура», и воодушевленный рассказчик пообещал еще одну – на этот раз из анналов истории.
– Только без анатомических подробностей! – предупредил отец и кивнул в сторону субтильной девушки с нервным лицом, которая и так уже побледнела. Переплету она понравилась с первого взгляда, когда их только представили друг другу, однако ни о каких интрижках и речи быть не могло.
Он вздохнул про себя, пообещал, что подробностей не будет, и поведал слушателям о случае во время наводнения тысяча восемьсот двадцать четвертого года. Тогда вода смыла часть могил на Смоленском кладбище. Один из гробов водой принесло прямо к дверям дома, где жила вдова покойного, которая, разумеется, была в шоке.
– Совпадение! – сказал отец.
Переплет пожал плечами. Он давно уже не верил в совпадения, но в данном случае речь шла о давней истории, и он спорить не стал. Вернулся он домой слегка хмельной и довольный собой, как никогда. «Нужно почаще бывать у отца, – подумал он, – а не то и правда в этом проклятом исполкоме за-плесневею. И насчет перстня побеспокоиться – у него должны быть знакомые коллекционеры, ювелиры… Так лучше – не напрямую!»
Он пытался себя обнадежить, хотя давно уже понял – дело с перстнем затянется надолго. Где этот проклятый перстень, где? Хоть к гадалке иди! А может, и нет его на земле? Лежит где-нибудь глубоко-глубоко, на истлевшем пальце или даже в море… Нет, тогда бы они знали – они все знают. В том-то и дело, что перстень им недоступен. Потому и обратились к нему за помощью. Но сколько времени понадобится, чтобы найти его? Может быть, вся жизнь! Нет, такой расклад Переплета не устраивал категорически. Он долго лежал в этот вечер без сна рядом с супругой и наблюдал за тем, как на потолке вытягивается косая светлая линия – отсвет фар проезжающего по улице автомобиля, потом она уползала в стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76