Двое подняли Шона за ноги, взвалили себе на плечи и понесли головой вниз, как мешок.
В машинном отделении эхо отзывалось по-другому – громче, глуше: помещение было гораздо просторней, чем кают-компания. Голова Шона лежала на узенькой перемычке, огороженной металлической решеткой от пропасти в восемь-девять метров, на дне которой горами вздымались двигатели, поблескивали огромные поршни, клапаны, извивались блестящие медные и стальные трубы.
– Перекиньте его через решетку, – приказал Рэнделл.
Шона подняли, на секунду он застыл в воздухе: на ноги между коленями и щиколотками накинули петлю, столкнули с мостика – Шон повис головой вниз, раскачиваясь, извиваясь, глядя сначала в переборку, потом в пустоту, в девятиметровую пропасть. Метрах в трех над собой он видел склонившиеся к нему смеющиеся жуткие перевернутые лица. Улыбаясь, смотрел вниз Рэнделл, словно отражение в луже, где вместо воды – мрак. По мере того как канат опускали ниже и ниже, маятник с Шоном на конце раскачивался все шире и все медленнее. Машинное отделение поворачивалось, переворачивалось, вертелось на дюжине разных осей. Шон задел о что-то головой – к счастью, вскользь, изогнулся в воздухе, качнулся обратно, ударился плечом о какой-то выступ, его отбросило метра на полтора в пустоту, он завертелся волчком, почувствовал, что канат начал разматываться, петли вокруг щиколоток и пояса ослабли.
У Шона высвободилась рука, он инстинктивно схватился за одну из труб. Он ничего не видел, голова еще кружилась, его тошнило, но рука вцепилась в трубу, канатные петли, не оттягиваемые весом тела, ослабли еще больше. Люди, опускавшие его, хоть и смотрели вниз, но не смогли разобрать, что произошло: они забыли, что Шон будет связан, только пока натянут канат. Он высвободил вторую руку, дернул за канат. Петли свалились к его ногам, но одна обмоталась вокруг горла, а в этот момент наверху поняли, что происходит, и принялись тянуть канат вверх. На какую-то долю секунды петля застряла у него под подбородком, потащила вверх, отрывая от труб. Шон просунул под петлю обе руки, сбросил ее, увидел, как канат, словно змея, исчез в темноте.
– Он высвободился, – закричал чей-то голос, потом раздался топот бегущих ног.
– Ах, ты, проклятый идиот! – заорал кто-то другой. Человек-тень, маленький, как летучая мышь, как обезьяна под куполом огромного, похожего на собор машинного отделения, подбежал к лестнице, начал спускаться вниз. Шон скатился с труб, соскользнул на пол, угодил коленом в лужу масла, другим стукнулся о что-то твердое. Полуголый, ноги в крови, голова кружится, тошнит, он не может думать, ничего не слышит. Как хочется лечь лицом вниз – пусть приходят. Он не может больше ни сопротивляться, ни убегать, ни думать. Даже не помнит, почему бежал, дрался, что они хотели от него узнать. А что они хотели узнать? Знай он, все бы им сказал. Надо полежать на железе, подождать их. Они ведь вроде его друзья. И не рассердятся, если он не убежит. Железо было холодным, он чувствовал запах машинного масла. Какой странный запах! Лицом Шон ощущал шероховатости железа. Интересно, откуда они взялись?
Высоко наверху он слышал звук шагов – кто-то спешил по железным ступенькам, спускался вниз, все ниже и ниже, все ближе. Зачем эти люди идут сюда? Далекий голос у него в голове – такой далекий, что Шон еле его расслышал, – произнес: «Беги, проклятый болван, вставай, беги». Шон попытался объяснить голосу, что не может бежать, будет лежать здесь, пока эти люди не придут за ним. Но голос заставил его встать, ухватиться обеими руками за переборку, влезть на привальный брус над ней. Шон подтянулся, увидел перед собой металлическую дверь с висящими задрайками – значит, она открыта. Это противопожарная дверь: в случае пожара в открытом море ее задраивают и она разделяет части машинного отделения. Шон дернул на себя дверь, упал в проем. Грохот бегущих ног у него за спиной усилился.
– Райен, ублюдок, стой! – крикнул кто-то.
Но он уже закрывал дверь, неловко возился с задрайками, загоняя их в гнезда.
Задрайки закрывались стальным гаечным ключом, висевшим в зажиме у двери. Шон схватил ключ, попытался завернуть первую задрайку. Но преследователи уже добежали до двери и рванули ее на себя: Шон увидел, как задвигалась задрайка, которую он пытался закрыть. Секунду Шон ошеломленно и непонимающе смотрел на то, что происходит, – мозг его будто превратился в вату. Привалившись к стене, он обеими руками сжимал гаечный ключ. В этот момент дверь открылась, в нее начал протискиваться капитан Робертсон.
Он уже наполовину протиснулся – головой и плечами пролез в низкую, узкую дверь, когда наконец понял, что произошло. Он преследовал Райена, как собака преследует зайца, не думая, что тот может повернуться и пойти на нее. Он видел, как этот ирландец болтался вверх ногами, точно кусок мяса на крюке, точно туша, полумертвый, униженный – еще бы: ведь его, считай, повесили, – как он блевал, извивался; Робертсон видел, как этот Райен шлепнулся вниз, будто мешок с дерьмом, и, качаясь, побежал, перебирая голыми грязными ногами. Такая тварь не может ринуться на своего преследователя. Она должна остановиться и упасть, когда он рявкнет команду своим командирским голосом – она настигнет эту тварь как удар хлыста, опутает ей ноги, свалит на палубу. Такая тварь не смеет сопротивляться. Только протиснувшись наполовину в дверь, капитан Робертсон понял, что ошибся.
Он скосил глаза, увидел Райена, его занесенную руку, полуметровый стальной гаечный ключ. На какую-то долю секунды Робертсона словно парализовало, у него открылся рот – от гнева, не от страха; от наглости этого перевертыша, этого червя. Капитану показалось, будто труп Олафа Редвина поднялся с окровавленной лесной травы и угрожает ему. Его мелкие нездоровые зубы под усами крота обнажились в гримасе ярости. Он раскинул руки – одной хотел ухватиться за косяк для устойчивости, второй попытался достать Райена.
Гаечный ключ ударил капитана Робертсона в висок. Выражение гнева на его лице сменилось удивлением. Райен еще раз ударил – капитан упал лицом вниз, половина тела в одном отсеке машинного отделения, половина во втором. Шон посмотрел на дело рук своих, ударил Робертсона еще раз, выронил ключ – пальцы его дрожали, отказывались повиноваться. Шон не мог удержать ключ.
Послышался топот. Шон ногами выпихнул тело за дверь, увидел на них кровь поверх маслянистой грязи. Отпихнув тело подальше, он с трудом закрыл дверь, задраил ее: ключом так завернул гайки, что просто руками дверь уже не открыть. Потом бросил ключ и, шатаясь, пошел прочь. Сзади кто-то подскочил к двери – Шон слышал голоса, крики, удары по металлу, снова топот бегущих ног.
С этой стороны переборки в машинном отделении было темнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55