Кроме того, он любит совать нос, куда не следует. Не стоит позволять ему вмешиваться в наши дела. Сегодня вечером мы примем решение, и он будет вынужден согласиться с ним.
Старинов продолжал смотреть на приятеля.
— Каким бы ни было твое мнение о Корсикове, его кабинет по-прежнему находится в Кремле.
— Возможно, этому скоро придет конец, — ответил Педаченко.
Воцарилось непродолжительное молчание. При Каждом выдохе изо рта Старинова вырывалось облачко пара.
— Через несколько часов после смерти Ельцина мы трое образовали переходное правительство и приняли совместное решение, что оно останется у власти до следующих выборов, — произнес он наконец. — Я не собираюсь принимать участие в каких-либо заговорах, направленных на...
Педаченко поднял руку.
— Прошу тебя, Володя. Ты не понял меня, — прервал — он Старинова. — Я собираюсь сделать откровенное и прямое предложение. Не будет никаких ударов кинжалами в ночи, как в буквальном, так и в фигуральном смысле.
Старинов внимательно посмотрел на Педаченко. — Тогда говори, — согласился он. — Мне хотелось бы вернуться домой до рассвета.
Педаченко кивнул.
— То, что казалось нам удачным решением проблемы, когда Ельцин утонул в ванне с водкой, оказалось неосуществимым, — начал он. — Ты обратил внимание на ГУМ? — Педаченко махнул рукой на здание, протянувшееся вдоль площади.
На лице Старинова появилась язвительная улыбка.
— В последние месяцы у меня не было времени ходить за покупками.
— Да, но даже со столь высокого поста ты не можешь не видеть, что очереди в универмагах и продовольственных магазинах исчезли. Товары пылятся на полках.
Мнимое процветание, о котором когда-то трубил наш скончавшийся президент, исчезло в черной дыре. — Педаченко распростер руки. — Наша страна погружается в хаос. Международная программа продовольственной помощи буксует, организованная преступность продолжает расцветать, моральная деградация...
— Боже мой, Педаченко, да посмотри по сторонам! Здесь нет телевизионных камер. Прошу, избавь меня от нравоучений и сбереги ханжеские проповеди для другой аудитории. Я уже просил тебя перейти к делу.
На лице Педаченко застыла притворная улыбка. Старинову казалось, что перед ним картонная маска.
— Стране нужен один руководитель, а не три, — произнес Педаченко. Различные точки зрения членов тройки привели к тому, что наш народ потерял веру в свое правительство и блуждает в потемках. — Он смотрел на Старинова немигающим взглядом. — Я пришел, чтобы предложить тебе отказаться от власти.
Уступи ее мне ради спасения родины.
Старинов посмотрел на него.
— Жаль, я не могу сказать, что ты удивил меня, Аркадий, — ответил он. — Я ожидал именно этого.
— И каким будет твой ответ?
— Что за альтернативу ты можешь предложить? Третью Великую отечественную войну, о которой мне говорят? — Старинов засмеялся. — Иконы, фанфары, этническое превосходство и прочее мракобесие? Это напоминает мне сборища в Нюрнберге.
Улыбка соскользнула с лица Педаченко.
— Прошу тебя более тщательно выбирать слова, — предостерег он.
Старинов изобразил притворное удивление.
— Неужели ты обиделся? Как это похоже на Милошевича!
— Которого ты обнимал.
— Только из политической необходимости, точно так же, как поступаю и сейчас, — заметил Старинов. — Какими чувствительными становятся люди вроде тебя, когда мы сравниваем их с нацистами. Почему, Педаченко? Ты боишься увидеть в зеркале демона?
— Я боюсь утраты нашей национальной чести и достоинства. Боюсь унижения, которое испытывает наш народ, когда ты обращаешься за подачками к Соединенным Штатам. Боюсь, что Россию продадут ее врагам. «Заграница нам поможет» — это та позиция, которую ты занимаешь при решении всех проблем, возникающих перед нашей страной.
Порыв ветра поднял воротник пальто, и Старинов почувствовал ледяные пальцы мороза, он едва удержался от дрожи.
— Послушай меня, — тихо произнес он. — Да, мир не такой, как нам хотелось бы — тебе и мне, — но мы живем во время, когда ни одна из стран не может стать неприступной крепостью. — Он сделал паузу. — Ты знаешь об американской станции спутниковой связи в Калининграде? Той, что строит Роджер Гордиан? После ввода этой станции в строй станет возможным установить телефонную будку на вершине Эвереста и говорить оттуда с людьми, находящимися на расстоянии в десятки тысяч километров. Безо всяких проводов, получая энергию только от солнечных батарей.
Подумай об этом, Аркадий. Разве это не чудо, не фантастическое достижение человеческого гения? Ты не можешь не понимать, что в будущем нации будут стремиться к единению, а не к одинокой независимости.
— А если твое чудо означает, что горные пространства огласятся эхом американских песен?
— Тогда мы будем молиться о том, что достигнутое нами стоит того, что мы потеряли, — ответил Старинов. Он помолчал, затем пожал плечами. — Короче говоря, Аркадий, я отвергаю твое предложение. Мы не можем отступить в славное прошлое.
Педаченко молча смотрел на него, глаза его походили на осколки льда.
— Тебе не удастся одержать верх, — проговорил он наконец. — Народные массы не будут молча ждать, наблюдая за хаосом, в который погружается наша страна.
Они сплотятся за мной.
— Ты говоришь так уверенно, будто обладаешь даром предвидения вроде Святого Василия.
Педаченко продолжал неподвижно стоять, глядя на Старинова холодными голубыми глазами, затем расправил плечи, повернулся и пошел по брусчатке площади к своим охранникам.
Старинов смотрел ему вслед, пока он не скрылся в темноте, потом направился в противоположную сторону.
Глава 33
Вашингтон, округ Колумбия, 28 января 2000 года
Купол Капитолия сверкал в свете прожекторов. Над северным входом горел красный свет. В зале прозвенел продолжительный звонок. Лидеры большинства и меньшинства церемонно поздоровались друг с другом и разошлись по своим местам в переднем ряду по обе стороны прохода. Советник по парламентскому протоколу, клерки и секретари сели, председательствующий взял в руку молоток, зажглись огоньки на телевизионных камерах Си-эн-эн, ведущих передачу из Капитолия, и открылось дневное заседание августейшего законодательного собрания.
Роджер Гордиан, сидевший на галерее, наблюдал за тем, как первый оратор, сенатор Боб Делакруа из штата Луизиана, в накрахмаленной белой сорочке и темном костюме, полный достоинства, направляется к трибуне. За ним следовали два вышколенных молодых помощника, которые несли чучело черного медведя.
Чучело было шести футов ростом, его облачили в красное шелковое борцовское трико с серпом и молотом на груди — гербом давно исчезнувшего Советского Союза.
— Друзья и коллеги, сегодня я собираюсь познакомить вас с Борисом — Боевым Медведем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Старинов продолжал смотреть на приятеля.
— Каким бы ни было твое мнение о Корсикове, его кабинет по-прежнему находится в Кремле.
— Возможно, этому скоро придет конец, — ответил Педаченко.
Воцарилось непродолжительное молчание. При Каждом выдохе изо рта Старинова вырывалось облачко пара.
— Через несколько часов после смерти Ельцина мы трое образовали переходное правительство и приняли совместное решение, что оно останется у власти до следующих выборов, — произнес он наконец. — Я не собираюсь принимать участие в каких-либо заговорах, направленных на...
Педаченко поднял руку.
— Прошу тебя, Володя. Ты не понял меня, — прервал — он Старинова. — Я собираюсь сделать откровенное и прямое предложение. Не будет никаких ударов кинжалами в ночи, как в буквальном, так и в фигуральном смысле.
Старинов внимательно посмотрел на Педаченко. — Тогда говори, — согласился он. — Мне хотелось бы вернуться домой до рассвета.
Педаченко кивнул.
— То, что казалось нам удачным решением проблемы, когда Ельцин утонул в ванне с водкой, оказалось неосуществимым, — начал он. — Ты обратил внимание на ГУМ? — Педаченко махнул рукой на здание, протянувшееся вдоль площади.
На лице Старинова появилась язвительная улыбка.
— В последние месяцы у меня не было времени ходить за покупками.
— Да, но даже со столь высокого поста ты не можешь не видеть, что очереди в универмагах и продовольственных магазинах исчезли. Товары пылятся на полках.
Мнимое процветание, о котором когда-то трубил наш скончавшийся президент, исчезло в черной дыре. — Педаченко распростер руки. — Наша страна погружается в хаос. Международная программа продовольственной помощи буксует, организованная преступность продолжает расцветать, моральная деградация...
— Боже мой, Педаченко, да посмотри по сторонам! Здесь нет телевизионных камер. Прошу, избавь меня от нравоучений и сбереги ханжеские проповеди для другой аудитории. Я уже просил тебя перейти к делу.
На лице Педаченко застыла притворная улыбка. Старинову казалось, что перед ним картонная маска.
— Стране нужен один руководитель, а не три, — произнес Педаченко. Различные точки зрения членов тройки привели к тому, что наш народ потерял веру в свое правительство и блуждает в потемках. — Он смотрел на Старинова немигающим взглядом. — Я пришел, чтобы предложить тебе отказаться от власти.
Уступи ее мне ради спасения родины.
Старинов посмотрел на него.
— Жаль, я не могу сказать, что ты удивил меня, Аркадий, — ответил он. — Я ожидал именно этого.
— И каким будет твой ответ?
— Что за альтернативу ты можешь предложить? Третью Великую отечественную войну, о которой мне говорят? — Старинов засмеялся. — Иконы, фанфары, этническое превосходство и прочее мракобесие? Это напоминает мне сборища в Нюрнберге.
Улыбка соскользнула с лица Педаченко.
— Прошу тебя более тщательно выбирать слова, — предостерег он.
Старинов изобразил притворное удивление.
— Неужели ты обиделся? Как это похоже на Милошевича!
— Которого ты обнимал.
— Только из политической необходимости, точно так же, как поступаю и сейчас, — заметил Старинов. — Какими чувствительными становятся люди вроде тебя, когда мы сравниваем их с нацистами. Почему, Педаченко? Ты боишься увидеть в зеркале демона?
— Я боюсь утраты нашей национальной чести и достоинства. Боюсь унижения, которое испытывает наш народ, когда ты обращаешься за подачками к Соединенным Штатам. Боюсь, что Россию продадут ее врагам. «Заграница нам поможет» — это та позиция, которую ты занимаешь при решении всех проблем, возникающих перед нашей страной.
Порыв ветра поднял воротник пальто, и Старинов почувствовал ледяные пальцы мороза, он едва удержался от дрожи.
— Послушай меня, — тихо произнес он. — Да, мир не такой, как нам хотелось бы — тебе и мне, — но мы живем во время, когда ни одна из стран не может стать неприступной крепостью. — Он сделал паузу. — Ты знаешь об американской станции спутниковой связи в Калининграде? Той, что строит Роджер Гордиан? После ввода этой станции в строй станет возможным установить телефонную будку на вершине Эвереста и говорить оттуда с людьми, находящимися на расстоянии в десятки тысяч километров. Безо всяких проводов, получая энергию только от солнечных батарей.
Подумай об этом, Аркадий. Разве это не чудо, не фантастическое достижение человеческого гения? Ты не можешь не понимать, что в будущем нации будут стремиться к единению, а не к одинокой независимости.
— А если твое чудо означает, что горные пространства огласятся эхом американских песен?
— Тогда мы будем молиться о том, что достигнутое нами стоит того, что мы потеряли, — ответил Старинов. Он помолчал, затем пожал плечами. — Короче говоря, Аркадий, я отвергаю твое предложение. Мы не можем отступить в славное прошлое.
Педаченко молча смотрел на него, глаза его походили на осколки льда.
— Тебе не удастся одержать верх, — проговорил он наконец. — Народные массы не будут молча ждать, наблюдая за хаосом, в который погружается наша страна.
Они сплотятся за мной.
— Ты говоришь так уверенно, будто обладаешь даром предвидения вроде Святого Василия.
Педаченко продолжал неподвижно стоять, глядя на Старинова холодными голубыми глазами, затем расправил плечи, повернулся и пошел по брусчатке площади к своим охранникам.
Старинов смотрел ему вслед, пока он не скрылся в темноте, потом направился в противоположную сторону.
Глава 33
Вашингтон, округ Колумбия, 28 января 2000 года
Купол Капитолия сверкал в свете прожекторов. Над северным входом горел красный свет. В зале прозвенел продолжительный звонок. Лидеры большинства и меньшинства церемонно поздоровались друг с другом и разошлись по своим местам в переднем ряду по обе стороны прохода. Советник по парламентскому протоколу, клерки и секретари сели, председательствующий взял в руку молоток, зажглись огоньки на телевизионных камерах Си-эн-эн, ведущих передачу из Капитолия, и открылось дневное заседание августейшего законодательного собрания.
Роджер Гордиан, сидевший на галерее, наблюдал за тем, как первый оратор, сенатор Боб Делакруа из штата Луизиана, в накрахмаленной белой сорочке и темном костюме, полный достоинства, направляется к трибуне. За ним следовали два вышколенных молодых помощника, которые несли чучело черного медведя.
Чучело было шести футов ростом, его облачили в красное шелковое борцовское трико с серпом и молотом на груди — гербом давно исчезнувшего Советского Союза.
— Друзья и коллеги, сегодня я собираюсь познакомить вас с Борисом — Боевым Медведем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80