Персонал говорил на трёх или четырёх языках, среди которых не было хорошего английского. Не было также и намёка на приветливое отношение. Ясно, почему последний помощник управляющего сбежал отсюда в такой спешке. Поскольку чикагский «Ричмонд» был любимым отелем Дэвиса Лероя, Авель испугался за остальные. Их судьба будет незавидной, даже если его новый работодатель нашёл бездонный мешок с золотом в углу своего техасского ранчо.
Самую лучшую новость Авель получил в первые дни пребывания в Чикаго: он узнал, что Мелани Лерой была единственной дочерью в семье.
14
Уильям и Мэттью начали занятия на первом курсе Гарварда осенью 1924 года. Несмотря на возражения бабушек, Уильям не отказался от стипендии имени Гамильтона и за двести девяносто долларов побаловал себя «Астрой», последней моделью «Форда-Т» – своей первой настоящей любовью в жизни. Он выкрасил «Астру» в жёлтый цвет, что наполовину снизило её цену, но вдвое увеличило число его подружек. Калвин Кулидж наголову разбил своих соперников на выборах и вернулся в Белый дом, а объём торгов на Нью-Йоркской фондовой бирже достиг рекордного за пять лет уровня.
Оба молодых человека (бабушка Кэббот заявила, что их больше нельзя называть мальчиками) не могли дождаться начала занятий. После энергичных летних занятий теннисом и гольфом они были готовы приступить к более серьёзным делам. Уильям начал заниматься в тот же день, когда прибыл в их новую комнату в «Золотом береге» – существенно более удобную и просторную, чем та, что была у них в школе, – а Мэттью отправился в местный гребной клуб – разузнать, как там и что. Мэттью избрали капитаном команды первокурсников, и Уильям каждое воскресенье отправлялся во второй половине дня на берег реки Чарльз, чтобы поболеть за своего друга. Он внутренне завидовал успехам Мэттью, но внешне вёл себя высокомерно.
– Смысл жизни не может состоять в том, чтобы восемь людей-гигантов ворочали огромными палками в бурной реке, а один коротышка покрикивал на них.
– Скажи это в Йельском университете, – парировал Мэттью.
А Уильям тем временем быстро показал своим профессорам, что в математике он умеет не меньше, чем Мэттью в спорте, – всегда быть на километр-другой впереди всех. Он стал также президентом дискуссионного клуба первокурсников и убедил своего внучатого дядю – президента Лоуэлла – претворить в жизнь план, по которому выпускающиеся из Гарварда студенты пожизненно страховались на сумму в тысячу долларов, а бенефициаром становился университет. Уильям подсчитал, что это обойдётся каждому участнику в доллар в неделю, а участвовать в схеме будут сорок процентов выпускников, что даст Гарварду около трёх миллионов долларов ежегодного дохода, начиная с 1950 года. На президента предложение произвело огромное впечатление, и он полностью поддержал его, а спустя год предложил Уильяму войти в состав комитета по сбору пожертвований для университета. Уильям с гордостью согласился, не подозревая, что это назначение окажется пожизненным. Президент Лоуэлл уведомил бабушку Каин, что совершенно бесплатно получил в своё распоряжение мозги величайшего финансового гения нового поколения. Бабушка Каин раздражённо ответила двоюродному брату, что «у всего есть свои причины и что это научит Уильяма не пропускать то, что напечатано мелким шрифтом».
Почти сразу же с началом второго курса появилась необходимость выбрать – точнее, быть приглашённым в один из клубов выпускников, которые доминировали на общественном ландшафте богатых студентов Гарварда. Уильяма приняли в члены клуба «Порсельянцев» – самого старого, самого богатого, самого престижного и самого благородного студенческого сообщества. Он любил проводить время в помещении клуба на Массачусетс-авеню (расположившегося, как ни странно, прямо над дешёвым кафетерием «Хэйес и Бикфорд»), сидя в удобном кресле и решая задачу четырёх красок, или обсуждая возможные последствия процесса Лоеба-Леопольда, или лениво наблюдая за происходящим на улице через специально повешенное под углом зеркало. При этом ему нравилось слушать огромный новомодный радиоприёмник.
Во время рождественских каникул Мэттью уговорил Уильяма покататься на лыжах в Вермонте; юный Каин провёл там неделю, и ему постоянно не хватало дыхания, чтобы угнаться за своим тренированным другом, резво поднимавшимся в гору.
– Скажи, Мэттью, какой смысл в том, чтобы целый час подниматься в гору, чтобы за несколько секунд спуститься с неё с огромным риском для жизни и конечностей?
– А мне это нравится гораздо больше, чем теория графов, Уильям, – проворчал Мэттью. – Почему ты не хочешь признаться, что у тебя просто не получается ни подъём в гору, ни спуск?
Они очень много работали на втором курсе, чтобы держать марку, хотя каждый понимал это по-своему. В первые два месяца летних каникул они работали младшими помощниками управляющего банка Чарльза Лестера в Нью-Йорке, ведь отец Мэттью уже давно оставил любые попытки держать Уильяма подальше от своего детища. Когда наступили жаркие августовские деньки, они проводили время в основном в путешествиях по Новой Англии – либо на «Астре», либо под парусом на реке Чарльз, – стараясь как можно чаще менять своих спутниц. Они посещали любые домашние мероприятия, приглашения на которые могли раздобыть. Очень скоро они оказались в числе заметных фигур в университете, близко их знавшие называли одного Учёным, а другого – Спортсменом. Бостонское общество понимало, что девушке, которая выйдет замуж за Уильяма Каина или Мэттью Лестера, не придётся беспокоиться за своё будущее, но, как только на глаза бабушке Каин и бабушке Кэббот попадались движимые надеждой матери со своими миловидными дочерьми, – их тут же отправляли прочь.
18 апреля 1927 года Уильям отметил свой двадцать первый день рождения тем, что посетил последнее заседание совета опекунов его имущества. Алан Ллойд и Тони Симмонс подготовили все документы к подписанию.
– Итак, дорогой Уильям, – сказала Милли Престон таким тоном, будто с её плеч упала огромная тяжесть, – я уверена, что ты справишься с этими делами ничуть не хуже, чем мы.
– Надеюсь, миссис Престон. А когда мне понадобится потерять полмиллиона за пару недель, я буду знать, к кому обратиться.
Лицо Милли Престон стало ярко-красным, но она даже не пыталась возразить.
В фонде теперь было двадцать восемь миллионов долларов, и у Уильяма имелись определённые планы, как увеличить эту сумму, – он поставил перед собой задачу заработать свой первый самостоятельный миллион как раз к окончанию Гарварда. Это была небольшая сумма по сравнению с размерами фонда, но унаследованные капиталы значили для него гораздо меньше, чем баланс его собственного счёта у Лестера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140
Самую лучшую новость Авель получил в первые дни пребывания в Чикаго: он узнал, что Мелани Лерой была единственной дочерью в семье.
14
Уильям и Мэттью начали занятия на первом курсе Гарварда осенью 1924 года. Несмотря на возражения бабушек, Уильям не отказался от стипендии имени Гамильтона и за двести девяносто долларов побаловал себя «Астрой», последней моделью «Форда-Т» – своей первой настоящей любовью в жизни. Он выкрасил «Астру» в жёлтый цвет, что наполовину снизило её цену, но вдвое увеличило число его подружек. Калвин Кулидж наголову разбил своих соперников на выборах и вернулся в Белый дом, а объём торгов на Нью-Йоркской фондовой бирже достиг рекордного за пять лет уровня.
Оба молодых человека (бабушка Кэббот заявила, что их больше нельзя называть мальчиками) не могли дождаться начала занятий. После энергичных летних занятий теннисом и гольфом они были готовы приступить к более серьёзным делам. Уильям начал заниматься в тот же день, когда прибыл в их новую комнату в «Золотом береге» – существенно более удобную и просторную, чем та, что была у них в школе, – а Мэттью отправился в местный гребной клуб – разузнать, как там и что. Мэттью избрали капитаном команды первокурсников, и Уильям каждое воскресенье отправлялся во второй половине дня на берег реки Чарльз, чтобы поболеть за своего друга. Он внутренне завидовал успехам Мэттью, но внешне вёл себя высокомерно.
– Смысл жизни не может состоять в том, чтобы восемь людей-гигантов ворочали огромными палками в бурной реке, а один коротышка покрикивал на них.
– Скажи это в Йельском университете, – парировал Мэттью.
А Уильям тем временем быстро показал своим профессорам, что в математике он умеет не меньше, чем Мэттью в спорте, – всегда быть на километр-другой впереди всех. Он стал также президентом дискуссионного клуба первокурсников и убедил своего внучатого дядю – президента Лоуэлла – претворить в жизнь план, по которому выпускающиеся из Гарварда студенты пожизненно страховались на сумму в тысячу долларов, а бенефициаром становился университет. Уильям подсчитал, что это обойдётся каждому участнику в доллар в неделю, а участвовать в схеме будут сорок процентов выпускников, что даст Гарварду около трёх миллионов долларов ежегодного дохода, начиная с 1950 года. На президента предложение произвело огромное впечатление, и он полностью поддержал его, а спустя год предложил Уильяму войти в состав комитета по сбору пожертвований для университета. Уильям с гордостью согласился, не подозревая, что это назначение окажется пожизненным. Президент Лоуэлл уведомил бабушку Каин, что совершенно бесплатно получил в своё распоряжение мозги величайшего финансового гения нового поколения. Бабушка Каин раздражённо ответила двоюродному брату, что «у всего есть свои причины и что это научит Уильяма не пропускать то, что напечатано мелким шрифтом».
Почти сразу же с началом второго курса появилась необходимость выбрать – точнее, быть приглашённым в один из клубов выпускников, которые доминировали на общественном ландшафте богатых студентов Гарварда. Уильяма приняли в члены клуба «Порсельянцев» – самого старого, самого богатого, самого престижного и самого благородного студенческого сообщества. Он любил проводить время в помещении клуба на Массачусетс-авеню (расположившегося, как ни странно, прямо над дешёвым кафетерием «Хэйес и Бикфорд»), сидя в удобном кресле и решая задачу четырёх красок, или обсуждая возможные последствия процесса Лоеба-Леопольда, или лениво наблюдая за происходящим на улице через специально повешенное под углом зеркало. При этом ему нравилось слушать огромный новомодный радиоприёмник.
Во время рождественских каникул Мэттью уговорил Уильяма покататься на лыжах в Вермонте; юный Каин провёл там неделю, и ему постоянно не хватало дыхания, чтобы угнаться за своим тренированным другом, резво поднимавшимся в гору.
– Скажи, Мэттью, какой смысл в том, чтобы целый час подниматься в гору, чтобы за несколько секунд спуститься с неё с огромным риском для жизни и конечностей?
– А мне это нравится гораздо больше, чем теория графов, Уильям, – проворчал Мэттью. – Почему ты не хочешь признаться, что у тебя просто не получается ни подъём в гору, ни спуск?
Они очень много работали на втором курсе, чтобы держать марку, хотя каждый понимал это по-своему. В первые два месяца летних каникул они работали младшими помощниками управляющего банка Чарльза Лестера в Нью-Йорке, ведь отец Мэттью уже давно оставил любые попытки держать Уильяма подальше от своего детища. Когда наступили жаркие августовские деньки, они проводили время в основном в путешествиях по Новой Англии – либо на «Астре», либо под парусом на реке Чарльз, – стараясь как можно чаще менять своих спутниц. Они посещали любые домашние мероприятия, приглашения на которые могли раздобыть. Очень скоро они оказались в числе заметных фигур в университете, близко их знавшие называли одного Учёным, а другого – Спортсменом. Бостонское общество понимало, что девушке, которая выйдет замуж за Уильяма Каина или Мэттью Лестера, не придётся беспокоиться за своё будущее, но, как только на глаза бабушке Каин и бабушке Кэббот попадались движимые надеждой матери со своими миловидными дочерьми, – их тут же отправляли прочь.
18 апреля 1927 года Уильям отметил свой двадцать первый день рождения тем, что посетил последнее заседание совета опекунов его имущества. Алан Ллойд и Тони Симмонс подготовили все документы к подписанию.
– Итак, дорогой Уильям, – сказала Милли Престон таким тоном, будто с её плеч упала огромная тяжесть, – я уверена, что ты справишься с этими делами ничуть не хуже, чем мы.
– Надеюсь, миссис Престон. А когда мне понадобится потерять полмиллиона за пару недель, я буду знать, к кому обратиться.
Лицо Милли Престон стало ярко-красным, но она даже не пыталась возразить.
В фонде теперь было двадцать восемь миллионов долларов, и у Уильяма имелись определённые планы, как увеличить эту сумму, – он поставил перед собой задачу заработать свой первый самостоятельный миллион как раз к окончанию Гарварда. Это была небольшая сумма по сравнению с размерами фонда, но унаследованные капиталы значили для него гораздо меньше, чем баланс его собственного счёта у Лестера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140