Ирландия — страна небольшая по любым меркам, а Северная Ирландия — еще меньше. И все же в ней таился целый мир. И именно сюда прилетал Уин Сазерленд перед тем, как принять смерть от руки своего палача…
В конечном итоге Джеймс просто положился на свое чутье, которое еще никогда его не подводило. Впервые более чем через двадцать лет он вернулся на родину.
Депример ничуть не изменился. Разве что чую меньше стало разбомбленных зданий, да и танков на немноголюдных улицах поубавилось. Сами же люди — от млада до велика — не изменились ни на йоту. Их бледные, изможденные лица выглядели почти одинаково — эти лица делала столь похожими печать ненависти и страха, лежавшая на каждом из них.
И сам Джеймс был когда-то таким же. Почти двадцать лет своей жизни, глядя на себя в зеркало, он видел ту же бессильную злобу, ту же ярость. Но потом он научился скрывать свои чувства — и использовать это умение в собственных целях. Научился убивать, защищая уже чужую родину, а не свою собственную.
И за все это он должен был благодарить Уина. А также — проклинать. Да, верно, когда-то Уин спас его, но одновременно — обрек на геенну огненную. Ибо и дня не проходило, чтобы Джеймс не жалел, что не умер от голода в тюрьме Хайроуд… Энни в полусне едва перебирала ногами; мозг ее был по-прежнему одурманен психотропным средством, которое подмешал ей Джеймс. Они давно уже плутали по узким улочкам, и теперь он вел ее к пустующему дому, который присмотрел среди других, давно брошенных, разваливающихся домов.
Домик этот, скорее — хибара, тоже доживал свой век. Хотя Джеймс никогда прежде не переступал его порога, знал он этот дом как свой собственный. До боли знакомый запах — запах нищеты и отчаяния. Дешевая, грубо сколоченная мебель, засаленные обои. Дешевые репродукции картин, на которых длинноволосый Христос поучал сирых и нищих.
В домике были две спальни. Джеймс отвел Энни в меньшую из них и уложил на узкую кровать, прикрытую выцветшим матрасом. Энни, приоткрыв глаза, молча смотрела, как Джеймс снимает с нее кроссовки, укутывает ноги тонюсеньким одеялом. Когда он, проверив, заперто ли крохотное окно, снова повернулся к ней, глаза Энни уже снова были закрыты и она мерно посапывала.
Джеймс не решился дать ей еще одну дозу снотворного. Это новейшее психотропное средство до сих пор находилось в стадии разработки, и он не был уверен, что длительный его прием обойдется без последствий.
Остановившись над спящей Энни, Джеймс внимательно посмотрел на нее. В спаленке было темно, и лицо Энни во мраке показалось ему неестественно бледным. Мертвенно-бледным. А он видел смерть слишком часто…
Джеймс прикоснулся к ее шее. Кожа была теплая, под его пальцами пульсировала жилка. Джеймс расстегнул пуговицы на блузке Энни. Груди у нее были небольшие, и он разглядел, как в прохладном воздухе ее соски, слегка прикрытые тонкими кружевами лифчика, набухли и затвердели.
Как и его мужское естество…
Джеймс выпрямился и набросил на спящую одеяло. Затем резко отвернулся и, не позволяя себе передумать, поспешно вышел из спальни.
Во сне Энни преследовали кошмары. Кровь лилась рекой, повсюду царили смерть и насилие. Охваченная облаком густого, плотного тумана, она пыталась бежать, но ноги не слушались, и вскоре Энни окончательно утратила ощущение времени и пространства. Но внезапно откуда-то появился Джеймс, крепко обнял ее, прижал к себе, и она позабыла обо всем на свете, кроме его рук. Тело ее стало вдруг невесомым, вокруг, словно букашки, роились аэропланы, но Энни не могла собраться с силами, чтобы хотя бы спросить, зачем они тут разлетались. В глубине души она сознавала, что самолет, на котором летели они с Джеймсом, уже приземлился, но все окружающее было абсолютно незнакомым.
Иногда Энни казалось, что она грезит наяву. Она то проваливалась в сон, то выплывала из него. В какой-то миг Энни ощутила прикосновение Джеймса к своей груди, попыталась вскрикнуть, но не смогла даже рта раскрыть.
Энни хотелось разреветься от собственной беспомощности. Даже во сне ее душили слезы бессилия. А потом ей внезапно захотелось взять руку Джеймса и снова приложить к своей груди. Заманить его в постель, признаться в своих тайных вожделениях, добиться своего…
Но за спиной Джеймса маячил Уин. Он был живой, но при этом точно такой, каким она нашла его в то ужасное утро под лестницей — заляпанный кровью, беззвучно кричащий окровавленным ртом. Это было так страшно, что Энни тоже захотелось кричать. Просить отца, чтобы он наконец оставил их в покое: они с Джеймсом и без того уже немало вынесли…
И вдруг на смену этим кошмарам возник яркий свет. Зловещий плотный туман рассеялся, и Энни увидела себя на лужайке, густо усеянной цветущими маргаритками. Над головой сияло солнце, а вокруг зеленела трава. Картина была абсолютно мирная и идиллическая — пока Энни не оглянулась и не увидела лежащего на спине мужчину. Она сразу узнала Джеймса. Шея его была сломана — точь-в-точь как у ее отца…
Испустив дикий вопль, Энни вскочила. Вокруг царил мрак, хоть глаз выколи. Она была одна-одинешенька посреди кромешной тьмы, и страх, охвативший ее, был настолько силен, что тело Энни начало сотрясаться от дрожи.
Сон как рукой сняло. Оглядевшись по сторонам, Энни с трудом различила, что находится в незнакомой комнатенке с узким оконцем. Она лежала на кровати, босая, но полностью одетая, если не считать того, что блузка ее была расстегнута.
Дрожащими руками Энни привела блузку в порядок. Ей было холодно, она сто лет не умывалась, а желудок сводило от голода. Энни решила, что должна срочно что-то предпринять, иначе страх и одиночество сведут ее с ума.
Прежде всего следовало определить, где она находится? И, что гораздо важнее, — куда девался Джеймс. Куда он привез ее на этот раз и почему бросил?
Под ногами Энни заскрипели грубые доски пола, а выключатель на голой стене она, как ни старалась, нащупать так и не смогла. В конце концов она, правда, наткнулась на какой-то шнурок, дернула за него, и — зажглась тусклая лампочка. Энни сразу решила, что комната, которую эта лампочка осветила, куда лучше смотрелась в темноте.
Расползающийся матрас, вытертое до дыр одеяло ему под стать. Серые грязные стены, ржавая батарея, пол под которой заляпан грязно-рыжими пятнами. В самой спальне стоял устойчивый затхлый запах прокисшей капусты и плесени. Запах убогости и нищеты.
«Удивительно, — подумала Энни, — как я, всю жизнь прожившая в роскоши, сумела распознать этот запах. Запах безнадежности и отчаяния».
А ведь до сих пор ей казалось, что более убогого места, нежели стоянка брошенных трейлеров, не сыскать на всей Земле. Однако здесь было куда страшнее. Господи, неужели Джеймс вырос в одном из таких мест?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
В конечном итоге Джеймс просто положился на свое чутье, которое еще никогда его не подводило. Впервые более чем через двадцать лет он вернулся на родину.
Депример ничуть не изменился. Разве что чую меньше стало разбомбленных зданий, да и танков на немноголюдных улицах поубавилось. Сами же люди — от млада до велика — не изменились ни на йоту. Их бледные, изможденные лица выглядели почти одинаково — эти лица делала столь похожими печать ненависти и страха, лежавшая на каждом из них.
И сам Джеймс был когда-то таким же. Почти двадцать лет своей жизни, глядя на себя в зеркало, он видел ту же бессильную злобу, ту же ярость. Но потом он научился скрывать свои чувства — и использовать это умение в собственных целях. Научился убивать, защищая уже чужую родину, а не свою собственную.
И за все это он должен был благодарить Уина. А также — проклинать. Да, верно, когда-то Уин спас его, но одновременно — обрек на геенну огненную. Ибо и дня не проходило, чтобы Джеймс не жалел, что не умер от голода в тюрьме Хайроуд… Энни в полусне едва перебирала ногами; мозг ее был по-прежнему одурманен психотропным средством, которое подмешал ей Джеймс. Они давно уже плутали по узким улочкам, и теперь он вел ее к пустующему дому, который присмотрел среди других, давно брошенных, разваливающихся домов.
Домик этот, скорее — хибара, тоже доживал свой век. Хотя Джеймс никогда прежде не переступал его порога, знал он этот дом как свой собственный. До боли знакомый запах — запах нищеты и отчаяния. Дешевая, грубо сколоченная мебель, засаленные обои. Дешевые репродукции картин, на которых длинноволосый Христос поучал сирых и нищих.
В домике были две спальни. Джеймс отвел Энни в меньшую из них и уложил на узкую кровать, прикрытую выцветшим матрасом. Энни, приоткрыв глаза, молча смотрела, как Джеймс снимает с нее кроссовки, укутывает ноги тонюсеньким одеялом. Когда он, проверив, заперто ли крохотное окно, снова повернулся к ней, глаза Энни уже снова были закрыты и она мерно посапывала.
Джеймс не решился дать ей еще одну дозу снотворного. Это новейшее психотропное средство до сих пор находилось в стадии разработки, и он не был уверен, что длительный его прием обойдется без последствий.
Остановившись над спящей Энни, Джеймс внимательно посмотрел на нее. В спаленке было темно, и лицо Энни во мраке показалось ему неестественно бледным. Мертвенно-бледным. А он видел смерть слишком часто…
Джеймс прикоснулся к ее шее. Кожа была теплая, под его пальцами пульсировала жилка. Джеймс расстегнул пуговицы на блузке Энни. Груди у нее были небольшие, и он разглядел, как в прохладном воздухе ее соски, слегка прикрытые тонкими кружевами лифчика, набухли и затвердели.
Как и его мужское естество…
Джеймс выпрямился и набросил на спящую одеяло. Затем резко отвернулся и, не позволяя себе передумать, поспешно вышел из спальни.
Во сне Энни преследовали кошмары. Кровь лилась рекой, повсюду царили смерть и насилие. Охваченная облаком густого, плотного тумана, она пыталась бежать, но ноги не слушались, и вскоре Энни окончательно утратила ощущение времени и пространства. Но внезапно откуда-то появился Джеймс, крепко обнял ее, прижал к себе, и она позабыла обо всем на свете, кроме его рук. Тело ее стало вдруг невесомым, вокруг, словно букашки, роились аэропланы, но Энни не могла собраться с силами, чтобы хотя бы спросить, зачем они тут разлетались. В глубине души она сознавала, что самолет, на котором летели они с Джеймсом, уже приземлился, но все окружающее было абсолютно незнакомым.
Иногда Энни казалось, что она грезит наяву. Она то проваливалась в сон, то выплывала из него. В какой-то миг Энни ощутила прикосновение Джеймса к своей груди, попыталась вскрикнуть, но не смогла даже рта раскрыть.
Энни хотелось разреветься от собственной беспомощности. Даже во сне ее душили слезы бессилия. А потом ей внезапно захотелось взять руку Джеймса и снова приложить к своей груди. Заманить его в постель, признаться в своих тайных вожделениях, добиться своего…
Но за спиной Джеймса маячил Уин. Он был живой, но при этом точно такой, каким она нашла его в то ужасное утро под лестницей — заляпанный кровью, беззвучно кричащий окровавленным ртом. Это было так страшно, что Энни тоже захотелось кричать. Просить отца, чтобы он наконец оставил их в покое: они с Джеймсом и без того уже немало вынесли…
И вдруг на смену этим кошмарам возник яркий свет. Зловещий плотный туман рассеялся, и Энни увидела себя на лужайке, густо усеянной цветущими маргаритками. Над головой сияло солнце, а вокруг зеленела трава. Картина была абсолютно мирная и идиллическая — пока Энни не оглянулась и не увидела лежащего на спине мужчину. Она сразу узнала Джеймса. Шея его была сломана — точь-в-точь как у ее отца…
Испустив дикий вопль, Энни вскочила. Вокруг царил мрак, хоть глаз выколи. Она была одна-одинешенька посреди кромешной тьмы, и страх, охвативший ее, был настолько силен, что тело Энни начало сотрясаться от дрожи.
Сон как рукой сняло. Оглядевшись по сторонам, Энни с трудом различила, что находится в незнакомой комнатенке с узким оконцем. Она лежала на кровати, босая, но полностью одетая, если не считать того, что блузка ее была расстегнута.
Дрожащими руками Энни привела блузку в порядок. Ей было холодно, она сто лет не умывалась, а желудок сводило от голода. Энни решила, что должна срочно что-то предпринять, иначе страх и одиночество сведут ее с ума.
Прежде всего следовало определить, где она находится? И, что гораздо важнее, — куда девался Джеймс. Куда он привез ее на этот раз и почему бросил?
Под ногами Энни заскрипели грубые доски пола, а выключатель на голой стене она, как ни старалась, нащупать так и не смогла. В конце концов она, правда, наткнулась на какой-то шнурок, дернула за него, и — зажглась тусклая лампочка. Энни сразу решила, что комната, которую эта лампочка осветила, куда лучше смотрелась в темноте.
Расползающийся матрас, вытертое до дыр одеяло ему под стать. Серые грязные стены, ржавая батарея, пол под которой заляпан грязно-рыжими пятнами. В самой спальне стоял устойчивый затхлый запах прокисшей капусты и плесени. Запах убогости и нищеты.
«Удивительно, — подумала Энни, — как я, всю жизнь прожившая в роскоши, сумела распознать этот запах. Запах безнадежности и отчаяния».
А ведь до сих пор ей казалось, что более убогого места, нежели стоянка брошенных трейлеров, не сыскать на всей Земле. Однако здесь было куда страшнее. Господи, неужели Джеймс вырос в одном из таких мест?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76