Они втолкнули его во второй броневик, и броневик тронулся.
— За что вы хотите убить моего тигра? — спросил Том водителя.
— Вчера вечером животное сбежало из цирка, покалечив перед этим служителя.
— О чем вы говорите? — спросил Том.
— Ты слышал о чем.
— Этот тигр у меня почти всю жизнь.
— Не тигр у тебя почти всю жизнь, а что-то другое, — ответил водитель, — и скоро мы выясним, что именно.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Томас Трейси сидел в кресле с высокой спинкой посередине огромной комнаты, где без устали сновали газетчики, фотографы, полицейские, дрессировщики зверей и множество другого народу.
Если этот тигр и в самом деле не был его тигром, то его тигр был сейчас где угодно, только не с ним.
Томас Трейси сидел один-одинешенек.
У его ног, на полу, не было никакого тигра.
В этом кресле он сидел уже больше часа.
Вдруг в комнату вошел кто-то еще.
— Доктор Пингицер, — услышал Томас чьи-то слова.
Том Трейси увидел маленького улыбающегося человечка лет семидесяти.
— Так, — обратился человечек к публике, — что есть это?
Несколько экспертов мигом окружили доктора, отвели его в сторону и объяснили ему, “что есть это”.
— Ах-ха, — сказал доктор и направился к Тому Трейси.
— Мой мальшик, — сказал он, — я есть Рудольф Пингицер.
Том встал и пожал руку Рудольфу Пингицеру.
— Томас Трейси.
— Ах-ха, Томас Трейси, — и доктор Пингицер повернулся к присутствующим.
— Такой же кресло для меня есть, а?
Тотчас принесли другое кресло с высокой спинкой — для доктора.
Он сел и весело сказал:
— Мне семьдесят два лет.
— Мне — двадцать семь, — ответил ему Том Трейси.
Доктор Пингицер начал набивать трубку, просыпал много табаку и не потрудился стряхнуть его с одежды, потратил семь спичек, чтобы закурить трубку, сделал дюжину затяжек и, не вынимая трубки изо рта, сказал:
— Я имею жена, шестьдесят девять лет, мальшик, сорок пять лет, психиатр, мальшик сорок два лет, психиатр, мальшик тридцать девять лет, психиатр, девотшка тридцать шесть лет, говорит тридцать один, психиатр, девотшка тридцать один лет, говорит двадцать шесть, психиатр, квартира, мебель, фонограф, пианино, телевизор, пишущий машин, но машин имеет расстройство.
— А почему вы ее не почините? — спросил Том.
— Ах да, — сказал доктор Пингицер. — Пишущий машин не употребляй. Есть для внук. Утиль. Вот что у меня есть — много психиатр.
— А деньги у вас есть?
— Нет. Так много психиатр есть отшен дорого. Имей книги. Имей также — ах да, кровать. Для сон. Ночь. Я ложусь. Сплю. Некоторый перемен.
— А друзья у вас есть?
— Много, — ответил доктор Пингицер. — Конечно, когда я говорю — друзей… — руки доктора Пингицера задвигались быстро-быстро, и он стал издавать какие-то негромкие звуки, очень странные, — ви понимайт, что я хочу говорить, — снова странные звуки, — конечно. Кто знайт?
— А в церковь вы ходите? — спросил Том.
— Ах, — сказал доктор Пингицер. — Да. Сентиментен. Люблю. Отшен мило.
Какой-то газетчик вышел вперед и сказал:
— А сами вы, доктор, вопросы задавать не собираетесь?
— Ах-ха? — отозвался доктор. — Если быть бесед с доктор Пингицер, комната быть пустой.
Капитан полиции — его звали Хьюзинга, он здесь был самый главный — громко сказал:
— Все слышали? Освободить помещение!
Газетчики было запротестовали, но Хьюзинга и его люди выпроводили всех в коридор. Когда комната опустела, доктор, мирно попыхивая трубкой, улыбнулся Тому — задремал. Том и сам изрядно утомился и поэтому тоже задремал. Старик похрапывал, а Том — нет.
Внезапно дверь распахнулась, и фотограф молниеносно снял двух мужчин, спящих в креслах с высокими спинками.
Тогда Хьюзинга вошел и разбудил доктора.
— Ах-ха, — сказал доктор.
Хьюзинга хотел было разбудить и Тома, но доктор сказал:
— Нет. Отшен нужно.
— Хорошо, доктор, — сказал Хьюзинга и вышел на цыпочках из комнаты.
Старичок стал смотреть, какое выражение лица у спящего Тома, но Том через секунду открыл глаза.
— Мне снился я в Вена, — сказал доктор.
— Когда вы были там в последний раз? — спросил Том.
— Двадцать лет назад, — ответил доктор Пингицер. — Давным-давно. Я люблю отшен много мороженый. Ваниль.
— А кофе любите? — спросил Том.
— Кофе? Я из Вена, я кофе жив. Ах-ха.
И он крикнул громко — так, чтобы его услышали за дверью:
— Кофе, пошалуста!
Хьюзинга велел одному из своих подчиненных принести кофе и две чашки.
— Он знает, — сказал Хьюзинга. — Он знает, что делает.
— Будем пить кофе, — объявил старичок. — Что-то есть случилось. Я не знаю.
— Они ранили моего тигра.
— Отшен шаль.
— Мы с ним зашли, как шесть лет назад, в церковь святого Патрика, но, когда мы оттуда вышли, нас ждал броневик, а дальше по Пятидесятой улице — другой. Стали в нас стрелять, в первый раз промахнулись, но тигр испугался и побежал, и, когда он добежал до второго броневика, его ранили в ногу.
— Этот тигр — он есть ваш тигр?
— Мой.
— Потшему?
— Он со мной большую часть моей жизни.
— Ах-ха, — сказал старичок. — Он есть тигр как собак есть собак?
— Вы хотите знать, взаправдашний ли это тигр — ну, как в джунглях или в цирке?
— Именно.
— Нет, не взаправдашний. Точнее, был невзаправдашний до сегодняшнего дня, но сегодня он был взаправдашний — и в то же время этот тигр был мой тигр.
— Потшему говорят, что тигр есть бежаль из цирк?
— Не знаю.
— Такой возможно?
— Я думаю, да. Любое животное при первой возможности постарается убежать из клетки.
— Ви не боитесь этот тигр? — спросил доктор Пингицер. — У нас тут где-то есть много фото, снятый газетный фотограф. Мой молодой дочь одно время имей хобби фотографирен. Снимки, снимки — и все снимки папа. Я!
Он повернулся к двери и громко сказал:
— Фотографий, пошалуста!
Хьюзинга вошел, взял со стола дюжину фотографий и протянул их доктору, и тот быстро-быстро их просмотрел, ни на одной не задерживаясь; его глаза и руки двигались с необычайной скоростью.
— Ви не боитесь этот зверь, — сказал он опять скороговоркой, — этот тигр? Это есть черный пантер.
— Да, я знаю, но все равно это мой тигр.
— Ви иметь это название, “тигр”, для этот животный?
— Да. Я знаю, что это черная пантера, но я всегда думал о ней как о тигре.
— Ваш тигр?
— Да.
— Вы не боитесь этот тигр?
— Нет.
— Все боятся тигр.
— Все много чего боятся.
— Я боюсь ночь, — сказал доктор Пингицер. — В Вена ночь я иду, когда я молодой человек, где есть много огонь, много свет. Тогда я не боюсь ночь.
Хьюзинга, для которого доктор Пингицер был чем-то вроде божества, принес и налил кофе.
— Теперь мы дегустирен кофе, — сказал доктор.
— Когда-то я хотел быть профессиональным дегустатором, — сказал Том Трейси.
— Ах да? Давайте будем сейчас выпивать кофе. Иметь удовольствий. Наш жизнь отшен короткий.
Он показал рукой в сторону двери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
— За что вы хотите убить моего тигра? — спросил Том водителя.
— Вчера вечером животное сбежало из цирка, покалечив перед этим служителя.
— О чем вы говорите? — спросил Том.
— Ты слышал о чем.
— Этот тигр у меня почти всю жизнь.
— Не тигр у тебя почти всю жизнь, а что-то другое, — ответил водитель, — и скоро мы выясним, что именно.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Томас Трейси сидел в кресле с высокой спинкой посередине огромной комнаты, где без устали сновали газетчики, фотографы, полицейские, дрессировщики зверей и множество другого народу.
Если этот тигр и в самом деле не был его тигром, то его тигр был сейчас где угодно, только не с ним.
Томас Трейси сидел один-одинешенек.
У его ног, на полу, не было никакого тигра.
В этом кресле он сидел уже больше часа.
Вдруг в комнату вошел кто-то еще.
— Доктор Пингицер, — услышал Томас чьи-то слова.
Том Трейси увидел маленького улыбающегося человечка лет семидесяти.
— Так, — обратился человечек к публике, — что есть это?
Несколько экспертов мигом окружили доктора, отвели его в сторону и объяснили ему, “что есть это”.
— Ах-ха, — сказал доктор и направился к Тому Трейси.
— Мой мальшик, — сказал он, — я есть Рудольф Пингицер.
Том встал и пожал руку Рудольфу Пингицеру.
— Томас Трейси.
— Ах-ха, Томас Трейси, — и доктор Пингицер повернулся к присутствующим.
— Такой же кресло для меня есть, а?
Тотчас принесли другое кресло с высокой спинкой — для доктора.
Он сел и весело сказал:
— Мне семьдесят два лет.
— Мне — двадцать семь, — ответил ему Том Трейси.
Доктор Пингицер начал набивать трубку, просыпал много табаку и не потрудился стряхнуть его с одежды, потратил семь спичек, чтобы закурить трубку, сделал дюжину затяжек и, не вынимая трубки изо рта, сказал:
— Я имею жена, шестьдесят девять лет, мальшик, сорок пять лет, психиатр, мальшик сорок два лет, психиатр, мальшик тридцать девять лет, психиатр, девотшка тридцать шесть лет, говорит тридцать один, психиатр, девотшка тридцать один лет, говорит двадцать шесть, психиатр, квартира, мебель, фонограф, пианино, телевизор, пишущий машин, но машин имеет расстройство.
— А почему вы ее не почините? — спросил Том.
— Ах да, — сказал доктор Пингицер. — Пишущий машин не употребляй. Есть для внук. Утиль. Вот что у меня есть — много психиатр.
— А деньги у вас есть?
— Нет. Так много психиатр есть отшен дорого. Имей книги. Имей также — ах да, кровать. Для сон. Ночь. Я ложусь. Сплю. Некоторый перемен.
— А друзья у вас есть?
— Много, — ответил доктор Пингицер. — Конечно, когда я говорю — друзей… — руки доктора Пингицера задвигались быстро-быстро, и он стал издавать какие-то негромкие звуки, очень странные, — ви понимайт, что я хочу говорить, — снова странные звуки, — конечно. Кто знайт?
— А в церковь вы ходите? — спросил Том.
— Ах, — сказал доктор Пингицер. — Да. Сентиментен. Люблю. Отшен мило.
Какой-то газетчик вышел вперед и сказал:
— А сами вы, доктор, вопросы задавать не собираетесь?
— Ах-ха? — отозвался доктор. — Если быть бесед с доктор Пингицер, комната быть пустой.
Капитан полиции — его звали Хьюзинга, он здесь был самый главный — громко сказал:
— Все слышали? Освободить помещение!
Газетчики было запротестовали, но Хьюзинга и его люди выпроводили всех в коридор. Когда комната опустела, доктор, мирно попыхивая трубкой, улыбнулся Тому — задремал. Том и сам изрядно утомился и поэтому тоже задремал. Старик похрапывал, а Том — нет.
Внезапно дверь распахнулась, и фотограф молниеносно снял двух мужчин, спящих в креслах с высокими спинками.
Тогда Хьюзинга вошел и разбудил доктора.
— Ах-ха, — сказал доктор.
Хьюзинга хотел было разбудить и Тома, но доктор сказал:
— Нет. Отшен нужно.
— Хорошо, доктор, — сказал Хьюзинга и вышел на цыпочках из комнаты.
Старичок стал смотреть, какое выражение лица у спящего Тома, но Том через секунду открыл глаза.
— Мне снился я в Вена, — сказал доктор.
— Когда вы были там в последний раз? — спросил Том.
— Двадцать лет назад, — ответил доктор Пингицер. — Давным-давно. Я люблю отшен много мороженый. Ваниль.
— А кофе любите? — спросил Том.
— Кофе? Я из Вена, я кофе жив. Ах-ха.
И он крикнул громко — так, чтобы его услышали за дверью:
— Кофе, пошалуста!
Хьюзинга велел одному из своих подчиненных принести кофе и две чашки.
— Он знает, — сказал Хьюзинга. — Он знает, что делает.
— Будем пить кофе, — объявил старичок. — Что-то есть случилось. Я не знаю.
— Они ранили моего тигра.
— Отшен шаль.
— Мы с ним зашли, как шесть лет назад, в церковь святого Патрика, но, когда мы оттуда вышли, нас ждал броневик, а дальше по Пятидесятой улице — другой. Стали в нас стрелять, в первый раз промахнулись, но тигр испугался и побежал, и, когда он добежал до второго броневика, его ранили в ногу.
— Этот тигр — он есть ваш тигр?
— Мой.
— Потшему?
— Он со мной большую часть моей жизни.
— Ах-ха, — сказал старичок. — Он есть тигр как собак есть собак?
— Вы хотите знать, взаправдашний ли это тигр — ну, как в джунглях или в цирке?
— Именно.
— Нет, не взаправдашний. Точнее, был невзаправдашний до сегодняшнего дня, но сегодня он был взаправдашний — и в то же время этот тигр был мой тигр.
— Потшему говорят, что тигр есть бежаль из цирк?
— Не знаю.
— Такой возможно?
— Я думаю, да. Любое животное при первой возможности постарается убежать из клетки.
— Ви не боитесь этот тигр? — спросил доктор Пингицер. — У нас тут где-то есть много фото, снятый газетный фотограф. Мой молодой дочь одно время имей хобби фотографирен. Снимки, снимки — и все снимки папа. Я!
Он повернулся к двери и громко сказал:
— Фотографий, пошалуста!
Хьюзинга вошел, взял со стола дюжину фотографий и протянул их доктору, и тот быстро-быстро их просмотрел, ни на одной не задерживаясь; его глаза и руки двигались с необычайной скоростью.
— Ви не боитесь этот зверь, — сказал он опять скороговоркой, — этот тигр? Это есть черный пантер.
— Да, я знаю, но все равно это мой тигр.
— Ви иметь это название, “тигр”, для этот животный?
— Да. Я знаю, что это черная пантера, но я всегда думал о ней как о тигре.
— Ваш тигр?
— Да.
— Вы не боитесь этот тигр?
— Нет.
— Все боятся тигр.
— Все много чего боятся.
— Я боюсь ночь, — сказал доктор Пингицер. — В Вена ночь я иду, когда я молодой человек, где есть много огонь, много свет. Тогда я не боюсь ночь.
Хьюзинга, для которого доктор Пингицер был чем-то вроде божества, принес и налил кофе.
— Теперь мы дегустирен кофе, — сказал доктор.
— Когда-то я хотел быть профессиональным дегустатором, — сказал Том Трейси.
— Ах да? Давайте будем сейчас выпивать кофе. Иметь удовольствий. Наш жизнь отшен короткий.
Он показал рукой в сторону двери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14