Никто не забыт
ХХ век стал для русского народа веком тяжелейших испытаний и неисчислимых
человеческих жертв. Революция, Великий Перелом, Война - вехи крестного пути
России, где судьбу человека невозможно отделить от истории народа. А что
довелось пережить, испытать каждому - от исторической жертвы миллионов! Мы
наследуем эту нашу национальную трагедию, много зная покаянной, безнадежной
правды, но так и не обретая нравственной ясности. Но именно она должна была
явиться - уже не из пекла времени, не по прошествии времени, а над всей его
становящейся историей громадой, сообщая нам то знание о прошлом, которое
было бы соединением всех правд. Явиться в нашу уже полную душевной подлости
литературу. Явиться после громогласного объявления о закрытии самой этой
Темы и бездушной парадной раздачи литературных слав да лавров. Когда забыта
и предана безмолвно даже память тех, кто ее, тему лагерную, открывал, и о
Варламе Шаламове высказываются менялы и оценщики литературные уже не иначе,
как о заскорузлом летописце.
Автор открываемой теперь для читателя книги - Зубчанинов Владимир Васильевич
(1905-1992) - один из крупнейших ученых-экономистов, а в другой жизни -
заключенный воркутинских лагерей. Он любил свою родину, уважал достоинство
человеческое, имея и такую душевную силу, чтобы жалеть падших, но не прощать
самому себе даже мгновения слабости и малодушия.
Книга начинала писаться в начале семидесятых годов и была окончена уже в
наше время. Работу над ней Владимир Васильевич понимал как свой долг перед
памятью отца и брата, сгинувших бесследно в сталинских лагерях. "Повесть о
прожитом" восполняет и продолжает лагерную тему, которая закрытой или
завершенной быть не может, потому что это святой стон и голос наших мертвых,
праха земли нашей. Донести правду о пережитом, увиденном дано было немногим
- выжившим, оставшимся людьми. А тех, кому даровано не только уцелеть в
лагере, но и бессмертие в слове,- крупицы. И такой ценой сам наш народ
доносит о себе правду и воскрешается из небытия, из мертвых.
Олег ПАВЛОВ
Вспоминаю с печалью нездешней
Все былое мое, как вчера.
Александр Блок
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
За свой долгий жизненный путь я встретил много людей. Каждый из них, как
драгоценный камешек, блеснул мне какой-то из своих граней. Суметь бы собрать
эти блестки.
Прежде всего я хочу написать о своих дедах и прадедах, родителях и бабушке,
матери моего отца.
Бабушка Любовь Васильевна была шестым, самым младшим ребенком в богатой
купеческой семье Елизаровых. Из ее родоначальников я слышал только о
бабушкином прадеде Григории Ефимовиче. Он был крепостным мужиком, но в конце
XVIII или начале XIX века получил вольную. Именно он заложил основу
елизаровского богатства. Сначала ходил офеней в приволжские, скрытые от
божьего мира и всей тогдашней цивилизации чувашские, мордовские, марийские
деревни. Ранней весной, когда никто еще ничего не продавал и не покупал,
Григорий Ефимович по дешевке запасался - конечно, в кредит - разным товаром,
необходимым в деревенской жизни, а в начале лета, чтобы поспеть к уборке
хлебов и пока еще не пропили урожая, отправлялся в путь.
Шли вдвоем - отец Григорий Ефимович и 15-летний сын Ефим. Шли рядом с
телегой, в дождь покрывались запасными рогожами (чтоб не гноить рубахи),
шлепали лаптями по раскисшей глине, отдыхали редко, но так, чтоб не
переутомить лошадку. Ночью, если не подходили к деревне, то по очереди спали
под телегой и выпасали своего коня. Вот так обходили они деревни, далеко
державшиеся друг от друга, распродавали товар и получали заказы - что
привезти будущим летом. К зиме возвращались с кой-каким прибытком. Ефим
Григорьевич позднее говаривал: "Наши елизаровские деньги честные: тот -
купца на ночлеге зарезал, другой - помещика обобрал. А мы сколько лаптей с
отцом износили, чтоб копейку к копейке прикладывать". По-видимому, этих
копеек накоплено было много. Уже Григорий Ефимович записался в купцы и завел
в Вязниках полотняную фабрику.
Под Вязниками во всех деревнях сеяли лен и зимой при лучине пряли льняную
пряжу. На воскресных базарах в городе за копейки продавали ее, а полотняные
фабриканты, которые тогда своих прядилен не держали, скупали пряжу и вели
ткацкое производство. Это было очень доходным делом.
Григорий Ефимович соорудил просторный барак, разместил в нем около сотни
деревянных ткацких станков и при тогдашнем 14-часовом рабочем дне выпускал
порядочное количество льняного полотна. Так постепенно накопился большой
капитал.
После смерти отца молодой Ефим Григорьевич (бабушкин дед) расширил фабрику.
Он построил кирпичное здание в два этажа, выписал из Англии механические
станки и паровую машину. В Вязниках он стал одним из крупнейших полотняных
фабрикантов. Его выбрали городским головой, и он оставался на этом посту до
самой смерти.
Все мои сведения о нем относятся уже к тому времени, когда ему перевалило за
шестьдесят. Но и в этом возрасте он не выглядел стариком. Высокого роста,
сухой и широкий в кости, с черными, расчесанными по-крестьянски на обе
стороны только начавшими седеть волосами, с черной, тоже чуть побелевшей под
губами бородой, с ястребиным взглядом, он с шести часов утра и до поздней
ночи был в делах, все видел и замечал, не знал покоя и никому покоя не
давал. В мои детские годы еще сохранялся его портрет, написанный, очевидно,
одним из очень талантливых мстерских богомазов. Только седеющие виски
выдавали его возраст. Но глаза из-под черных бровей смотрели остро и
уверенно. На сухом лице не было морщин. Он был вдов и жил с
красавицей-горничной, которая беззаветно его любила. Однако те сотни людей,
которые на него работали и от него зависели, страшились его. Рабочие звали
"старым ястребом".
Дельцом он был хватким, знающим и изобретательным. На Нижегородской ярмарке
продавал свое полотно в Персию и в 30-х годах вошел членом-учредителем в
образованную тогда по мысли Грибоедова Русско-персидскую компанию. Грибоедов
пытался убедить правительство, что она могла бы быть чем-то вроде английской
Ост-Индийской компании. В 40-х годах, уже глубоким стариком, Ефим
Григорьевич первым в России выписал из Англии систему для механического
льнопрядения. Но прядильные машины оказались похитрее ткацких станков, и,
как ни бился со своими слесарями Ефим Григорьевич, наладить их не смог. Бабы
в деревнях пряли лучше и дешевле.
Наследника себе Ефим Григорьевич воспитать не сумел. У него был единственный
сын - Василий Ефимович. Сначала старик держал его при себе, приучал к
фабричному делу. Но потом, стремясь захватить в Русско-персидской компании
ведущее положение, добился ему там места секретаря и отослал в Петербург.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11