OCR & spellcheck by HarryFan
Леонид Платов
Когти тигра
Разве так проста и примитивна проблема советского героизма? Разве это такое легкое и логически прямое действие? Советская отвага, советская смелость — это вовсе не бесшабашное, бездумное, самовлюбленное действие. Это всегда служба советскому обществу, нашему революционному делу, нашему интернациональному имени. И поэтому всегда у нас рядом со смелостью стоит осторожность, осмотрительность, не простое, а страшно сложное, напряженное решение, волевое действие не безоблачного, а конфликтного типа.
А.Макаренко
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОКОЛДОВАННЫЙ МОРЕМ
1. «ТАБАНЬ, ГРЫЦЬКО, ТАБАНЬ!»

ШЛЯПА И ТОРБА
— Держись за свой брыль, эй! Ветром унесет!
— Рот-то, рот закрой! Сам закроешь или помочь?
Эти и им подобные замечания остаются, однако, без ответа.
— Та тю на тебя! Чего же ты молчишь? Чи ты моря не видал, чи как?
Мальчик в свитке и соломенной шляпе (по-украински — брыль) стоит неподвижно на ступенях Графской лестницы — глаз не сводит с моря.
Так вот оно, стало быть, какое, это море!
Конечно, он уже видел его, и не раз, но только на картинках. И там море было другое, не живое. Сейчас оно движется, наплывает без устали на берег, а коснувшись причала, куда-то уходит. Куда? Волны, к сожалению, невысокие, пологие, сказать по-флотски — зыбь. А поглядеть бы на море, когда шторм! О-о!..
Два беспризорника, метя длиннополыми лохмотьями лестницу, нервно кружат подле мальчика в брыле. Внимание их привлекает, впрочем, не столько пресловутая шляпа, сколько торба, лежащая у него в ногах. То и дело на плутоватых, пятнистых от грязи физиономиях сверкает улыбка.
Все трое, наверное, ровесники, но эти, в лохмотьях, набиты житейским опытом по макушку, тогда как владелец торбы прост и наивен, как подсолнух.
И хоть бы зажал коленями свое имущество! Хоть бы огрызнулся разок! Нет, оцепенел. Стоит и молчит — будто околдованный.
Выбивая пятками дробь, тряся рукавами и многозначительно перемигиваясь, беспризорники сужают и сужают круги.
Свершилось! Околдованный морем смотрит себе под ноги, потом в растерянности оглядывается. Ни торбы, ни беспризорников! В просветах между колоннами нет никого, лестница пуста.
А в той торбе были сало, хлеб, смена белья, недочитанная книжка. Были! Машинально рука тянется под брыль, к затылку. При подобных печальных обстоятельствах в Гайвороне почему-то принято чесать в затылке.
Но почти сразу же он забывает о торбе. Несколько минут назад с ним стряслось нечто более ужасное. Его не взяли на корабль!
За колоннами виден бронзовый Нахимов. Он стоит на площади спиной к приезжему. Поза говорит сама за себя. Прославленный флотоводец дает понять, что до приезжего ему нет никакого дела.
Еще более неприветливо ведут себя львы, которые лениво разлеглись по обеим сторонам лестницы. С подчеркнутым равнодушием они воротят от гайворонца свои надменные каменные морды.
А ведь он просился даже не на самый большой корабль, крейсер или линкор, согласен был на любой, пусть маленький, пусть катер, лишь бы тот был военный.
В гавани, как он и ожидал, их было полным-полно, этих военных кораблей. Все одномастные, серые, чтобы сливаться с морем и без следа исчезать в тумане — это-то он уже знал. Пушки грозно торчат в разные стороны. На причал с палубы переброшены сходни, возле них стоят вахтенные. А на мачтах
— или как там… на реях? — полощутся разноцветные веселые флаги!
Перекинув торбу через плечо, он прошел вдоль причала, не пропустив ни одного корабля. Сердце в груди трепыхалось, как флаг. У сходней он останавливался, стаскивал свой брыль, говорил «Драстуйтэ!» или «Доброго здоровья вам!». Потом долго переминался с ноги на ногу, держа брыль у живота, ожидая, когда на него обратят внимание: по-деревенски вежливый и терпеливый — ну вылитый пастушок из сказки!
Его замечали наконец. Матросы, свободные от вахты, перевешивались через поручни, вступали в разговор. Выяснялось, что на корабле юнга не требуется. Разговаривали, впрочем, дружелюбно, советовали малость обождать, подрасти, а ведь это дело нехитрое: надо лишь вернуться домой и побольше есть борща и галушек — не заметишь, как вырастешь.
Он печально кивал, потом брел к следующему кораблю.
Так обошел он весь причал, и ни разу с корабля не раздалось долгожданное: «А хлопец вроде ничего себе. Эй! Вахтенный у трапа! Пропусти!»
Да, тут хочешь не хочешь, а зачешешь в затылке!
Но, даже стоя в этой бесславной позе на ступенях Графской лестницы, Григорий ни на секунду не пожалел о сделанном и не подумал о том, что надо возвращаться в Гайворон.
Покинуть море, корабли? Невозможно! Особенно сейчас, после того как он их увидел!..
КОТ В САПОГАХ
Он ощутил толчок в плечо. Сжав кулаки, обернулся. Опять эти… пятнистые?
Нет. На лестнице стоял хлопец примерно одних с ним лет, с загорелым, очень веселым, совершенно круглым лицом. Однако вначале внимание гайворонца привлекли сапоги. Правильнее даже назвать их ботфортами. Они были великолепны: непомерно высокие, настолько высокие, что верхнюю часть пришлось вывернуть наизнанку и с небрежной лихостью опустить раструбом на икры. Ботфорты делали круглолицего похожим на Кота в сапогах. Это невольно располагало к нему.
К сожалению, Григорий произвел на него менее благоприятное впечатление.
— Ну и шляпа у тебя! — сказал Кот в сапогах, прищурясь. — Знакомая лошадь подарила? У нас в Севастополе такие лошадям надевают, чтобы башку не напекло.
Начало разговора, по всему, предвещало драку. Но и тут сказалась гайворонская медлительность. Пока Григорий, нахмурясь, набирал воздуху в грудь, пока замахивался, незнакомец, как воробей, скакнул повыше на две или три ступеньки и преспокойно уселся там.
— Про шляпу забудь! — сказал он небрежно. — Я пошутил про шляпу. Садись-ка лучше да расскажи: чому такый сумный?
Неожиданно Григорий почувствовал к нему доверие. Присев рядом на ступеньку, он принялся довольно сбивчиво рассказывать о своих злоключениях. Кот в сапогах не отрывал от него серьезного взгляда.
— Из дому подался — это ничего, — утешил он. — Я тоже думаю податься кой-куда. Про это потом. Нагана, понимаешь, не имею. Пожевать хочешь? — спросил он без всякой связи с предыдущим.
Григорий подумал немного, вспомнил об исчезнувшем сале и со вздохом сказал, что хочет.
Тогда Кот в сапогах повел гайворонца за собой.
Он вел его долго, мимо домов и заборов, очень крутыми спусками и подъемами. Выглядело так, словно бы морской город Севастополь построен на огромных окаменевших волнах.
И это тоже понравилось Григорию.
На вершине горы они остановились передохнуть. За спиной был собор, а внизу, у ног, — большие белые дома. Дальше синела бухта, и в нее медленно входил пароход, большой и белый, как дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29