— Лишних пара часиков найдется? — спросил он и, когда я заколебался, добавил: — Вы их отнюдь не впустую потратите. Вот что: если вы пойдете с нами и пообещаете не слишком докучать и не покидать нас, пока мы не закончим, я вам кое-что расскажу насчет вашей утечки.
— И что же это у вас намечается? — осведомился я, глядя на мисс Бренэм, чьи голубые глаза обеспокоенно следили за лицом ее спутника.
— То, что избавит вас от многих хлопот, не даст пойти по ложному следу, хотя не уверен, что прояснит все сразу.
— Отлично, — согласился я. — На таких условиях я готов вас сопровождать.
— Тогда порядок! — Наджент схватил меня за локоть одной рукой, мисс Бренэм — другой и повлек нас ко входной двери. — Надо поторапливаться.
Проходя в вестибюле мимо Смиттса, я чуть покачал головой, давая понять, что слежка отменяется; мы втроем сели в такси, поджидавшее нас у тротуара. Наджент назвал шоферу адрес на Пост-стрит.
— Так вы рассказали дяде Хопу о том, что видели вчера? — спросил он, когда такси погрузилось в поток машин, движущихся на запад по Маркет-стрит. Голос его звучал беззаботно, но я заметил, что мисс Бренэм внимательно наблюдает за мной.
— Да. Мне ничего другого не оставалось. Мы обязались снабжать мистера Кэйтерера всеми сведениями, какие сможем добыть, и должны держать слово.
— Все равно это было некрасиво, — негромко ответила девушка.
— Если не сбежите, — усмехнулся Наджент, причем шрам у него на лбу изогнулся, придавая усмешке сардонический оттенок, — у вас будет о чем ему порассказать.
Здание на Пост-стрит оказалось многоквартирным домом, куда Наджент и вошел, оставив нас с мисс Бренэм в такси.
Я воспользовался возможностью завязать с ней разговор:
— Скажите, мистер Кэйтерер знает, что вы делаете?
— Пока нет.
— Как по-вашему, он это одобрит?
— Не думаю. Да мне все равно, понравится ему или нет. Надеюсь, что не понравится? Я не собираюсь туда возвращаться — ни в жизни! Я уезжаю с Фордом. И слава Богу, что мне не надо туда возвращаться!
— Ну же, мисс Бренэм, — попытался я урезонить ее неожиданную горячность, — разве работать на мистера Кэйтерера было так плохо?
— Хуже, чем вы можете себе представить, мистер Тин! Хуже всего на свете! Вы... вы, наверное, слышали, что ему трудно ужиться с секретаршами и ни одна из них дольше нескольких недель не задерживалась?
— Да, мисс Бренэм, конечно, слышал.
— И что вы об этом думаете?
— Ничего не думаю, мисс Бренэм.
— Ну так слышали, что думают другие. И лучше в они были правы — но ведь нет! Между мистером Кэйтерером и его секретаршами не было никаких... ну, вы понимаете, взаимоотношений. Для него секретарша — это публика. Как Форд говорит, «перед кем можно хвост распустить». Вот потому они и не задерживались. Девушки очень быстро начинали видеть его насквозь, и стоило дать это ему понять — а на это у него соображения хватало, — как он их увольнял.
— Ну, честное слово, мисс Бренэм, ведь мистер Кэйтерер не...
— Знаю! И ведь не дурак он, никоим образом, вот что противно! Он может... он проворачивает совершенно замечательные дела. Но вы бы видели, как он к ним готовится! Вначале прячет нерешительность и робость под маской небрежности. Потом начинает хорохориться, хвастаться, вставать в позу — поначалу в шутку, чтобы ничем не связывать себя, если у него все же не хватит смелости начать.
Вот тут вступает секретарша. Она должна глядеть на него большими изумленными глазами. И тогда он начинает набрасывать предварительный план — кажется, больше для того, чтобы секретарша вздыхала от восхищения. И каждый раз, как она вздохнет, он выпячивает грудь все дальше и прибавляет еще какую-нибудь смелую деталь, пока наконец не разработает план, действительно являющийся чудом дерзости, и, более того, накрутит себя до того состояния, что в силах его выполнить.
И все это время его секретарша знает, что стоит ей допустить хоть малейший промах по части обожания, дело испорчено, потому что не такой он человек, чтобы заставить его что-то выполнить. Его нянчить надо. Ему нужен кто-то, кто льстил бы ему, и восхищался, и мурлыкал под боком. И оттого, что при этом условии он может свернуть горы, только еще тошнотворнее делается.
Я это поняла с самого начала, потому и продержалась гораздо дольше других. Я поняла, чего он от меня хочет и за что на самом деле платит, и сочла это частью своих обязанностей, как если бы он об этом распорядился. С моей стороны не было нечестным к нему подлизываться и льстить, ведь за это он мне и платил, но... другого слова, кроме «тошнотворно», не подберу. А после того как появился Форд, я... не могла этого больше выносить.
Она опустила взгляд на перчатку, которую мяла все это время, потом снова посмотрела на меня.
— Вы думаете, что я преувеличиваю, да, мистер Тин. Думаете, что я строю экстравагантную теорию на голом месте?
На самом деле я так и полагал, но мне не хотелось ни высказывать это впрямую, ни лгать. Покуда я колебался, она заговорила снова:
— Слушайте, я поясню вам, что имею в виду. Эти Трогмортоновы письма — о первых двух мистер Кэйтерер не сказал мне ни слова, пока не были отосланы чеки. Он бы так и молчал, если бы я сама не наткнулась на них — точнее говоря, на третье. Он сделал то, что было для него естественным, — подчинился этим смехотворным требованиям и выбросил на ветер тридцать пять тысяч, потому что слишком бесхребетен, чтобы сопротивляться. Спустя полчаса после того, как я нашла эти письма и поговорила о том, что он собирается по этому поводу предпринять, он послал за вами и вашим отцом и решил больше не платить. Вот вам честное слово, мистер Тин, я могла...
— История твоей молодой жизни? — поинтересовался Наджент, помогая сесть в такси исключительно худой женщине в исключительно короткой юбке.
— Почти, — ответила мисс Бренэм, краснея. — Я рассказывала о мистере Кэйтерере.
Затем она принялась обмениваться поцелуями и неразборчивыми приветственными возгласами с худой девушкой, чье имя, как я выяснил, будучи представлен, было Бетти (предполагаю, Элизабет) Бартуорти.
Здание, у которого все мы выгрузились из такси, оказалось домом священника, где Наджент с мисс Бренэм и обвенчались. Из пасторского дома мы на том же такси отправились в обиталище новобрачной — маленький домик на Четырнадцатой улице. Мисс Бартуорти и я остались в такси, а молодожены вошли в дом.
— Я так и знала, что она его окрутит, — сказала мисс Бартуорти, когда дверь закрылась.
— Полагаю, что молодому человеку очень повезло, — вежливо предположил я.
Мисс Бартуорти намеренно скорчила мне преотвратительную рожу — черты ее исказились весьма жутким образом.
— Моя дорогая юная леди! — воскликнул я.
Она рассмеялась и отвернулась, глядя на противоположную сторону улицы, ее тонкие пальцы нервно теребили посеребренного шипастого морского конька на черной ленточке.
1 2 3 4 5 6 7 8