У них сейчас сиеста, посему он, допускаю, будет сердит.
За это время я не успею отыскать достоверные координаты вашего мира, а в
любом другом месте вам придется стать Героем, хотя бы из чувства
самосохранения.
- Вечным? - уже с надеждой спросил Лева.
- Это как получится. Так как, будем рисковать или подождем демона?
- Рискнем, - ответил Лева...
...И очутился на песке. Палило солнце. Рядом на бархане стоял верблюд
и самозабвенно грыз какую-то колючку, косясь на Куперовского выпуклым
карим глазом. Все было до безобразия экзотично. Лева поднялся и отряхнул
штаны. Дромадер, видимо, воспринял это как сигнал, выплюнул недоеденную
колючку и двинулся к горизонту. Лева, потенциальный кандидат в Герои,
вздохнул и побрел вслед за ним. "Может быть, это мой верблюд? - подумал
он. - Может, волшебник напоследок расщедрился? Почему бы и нет, в конце
концов?"
Действительно: почему бы и нет? Приключение вовсе не стало бы менее
интересным, преодолей Куперовский эту часть пути верхом. Даже напротив: на
верблюде он смотрелся бы гораздо импозантнее. А еще лучше, если бы я -
авторская воля! - раздобыл бы ему где-нибудь тюрбан, халат и этакие
азиатские сапоги с загнутыми носками. Какое величественное зрелище
представлял бы тогда въезд моего героя в город! Насколько охотнее иные
поверили бы тогда всему дальнейшему. Однако даже в интересах фабулы и
красоты стиля я не могу себе позволить отступить от истины. Правда же
состоит в том, что Левушка не сумел заставить это паршивое животное
остановиться, а эксперимент по залезанию на движущегося (и больно
лягающегося) верблюда закончился провалом, хотя и обогатил искусство
верховой езды несколькими новыми кунштюками (как то: вис на зубах с
синхронными взмахами конечностей дромадера и потенциального всадника или
двойной аксель с горба в бархан на полном скаку - рискните повторить!).
Увы, истина вынуждает меня поведать читателю, что Лева вошел в Иерусалим
(через южные ворота - это примечание для любителей точности) именно так:
потным, запыленным, с выпученными от переживаний и унижения глазами,
покорно шагая - с отставанием метра в полтора - за верблюжьим хвостом.
Как раз в это время Иерусалим, как и вся Иудея, был охвачен
лихорадочным возбуждением. Ждали Мессию. Собственно говоря, Ожидание
Помазанника - это национальная иудейская традиция, высшая квинтэссенция
науки, искусства и спорта, нечто среднее между радостным предвкушением,
нервной дрожью, испугом и агонией. Я даже не знаю, как ввести в эту
атмосферу человека, который сам ею не дышал. В качестве отдаленного
подобия представьте себе ощущение невесты перед первой брачной ночью с
женихом, которого она горячо любит, при этом она давно - и многократно -
не девственница, а он весьма ревнив, даже до насильственной смерти
неверной избранницы. Или вот вам еще аналогия: вообразите народ, который в
едином порыве вышел встречать поезд на Читтанугу, причем время прибытия
неизвестно, мест в вагонах наверняка на всех не хватит, и присутствующие
находятся в предэкстазном состоянии, готовом перейти во что потребуется -
от глубокого уныния до общего ликования и от побития камнями до возведения
храмов включительно. С учетом же того, что Мессия, собственно говоря, уже
приходил и ушел, ситуация становится еще более интересной. Развивая
вышеприведенное железнодорожное сравнение, можно сказать, что все это
напоминает ожидание поезда на Читтанугу на остановочной платформе станции
Малые Дербышки.
Так вот, правоверные иудеи ждут Мессию уже давненько и - с небольшими
перерывами на более насущные заботы - непрерывно, но и в этом перманентном
процессе выделяются особенно экстремальные периоды, и вот как раз в такой
момент Лева и явился в Иерусалим - грязный, исцарапанный и униженный
верблюдом. Между тем Слава уже ждала его.
Сразу же за воротами, под прямым углом к ним, располагались несколько
рядов скамеек, которые были густо покрыты людьми в разноцветных то ли
хитонах, то ли халатах, с длинными полотенцами на головах, с кудрявыми
бородами и горящими от вожделения глазами. Лева, едва взглянув на них,
сразу же - и правильно - понял, что это евреи. Учитывая же их количество,
нестесненность жестов и всего поведения и громкие голоса, он сделал вывод,
что находится или в Израиле, или в Одессе. Однако песок, верблюды и
отсутствие поблизости моря говорили все-таки скорее в пользу Израиля.
Сидящие на скамейках пристально оглядывали каждого проходившего в
ворота и обменивались впечатлениями.
- Ну, Марк, как тебе этот?
- Этот прыщ в лапсердаке? Мойша, стыдись, сегодня еще только пятница,
а ты уже начал праздновать субботу. Почему у тебя блестят глаза, Мойша? В
следующий раз сюда войдет ослица, и ты также спросишь, не Он ли это.
- Ну хорошо, раби Марк, но вот этот точно не прыщ. Ты погляди, какой
хороший: голова как пивной котел, бицепсы как бедра у твоей Сарры.
- Слушай, Мойша, тебе надо провериться: у тебя что-то с головой. Это
просто меняла из Хайфы, я его знаю. К тому же еще и одноглазый. Скажи, где
написано, что Он будет одноглазый?
- А где написано, что не будет?
- Слушай, Мойша, зачем писать то, что и так всем понятно? Просто Он
такой, как и все мы, а значит - с двумя глазами.
- Почему, Марк? Там как раз сказано, что Он будет не такой, как мы.
- Да, не такой. Но безгрешный, в отличие от нас, убогих. Безгрешный,
а не безглазый!
- Погоди, Марк, а почему безгрешный не может быть безглазым? Может
быть, его безгрешность была так велика, что на отсутствие глаза не
обратили внимания. Ты помнишь, как у Иоханана-горшечника родился сын?
- Помню.
- А ты помнишь, как его назвали? Рахиль. Когда на третий день вино
кончилось, и к Иоханану вернулся разум, он сообразил, что Рахиль - женское
имя. И он спросил раввина, который спал за тем же столом, то есть сначала
разбудил, а потом уже спросил: "Раби Яков, почему ты дал моему сыну
женское имя?" И реб Яков долго не мог ничего ответить, потому что лежал
своим благочестивым лицом в цимесе. А потом, когда цимес слизала мать жены
Иоханана - не пропадать же хорошему продукту за просто так?! - раввин
сказал: "Разве это был мальчик, дорогой Иоханан? А мне показалось, что
девочка. Но разница была еще так невелика, а у меня такое плохое зрение...
Однако теперь ничего не поделаешь, уважаемый Иоханан, твоя... то есть твой
Рахиль уже записан в мои книги, и теперь он так и будет существовать под
этим именем. И дай Бог, чтобы это было самым большим огорчением в его
жизни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
За это время я не успею отыскать достоверные координаты вашего мира, а в
любом другом месте вам придется стать Героем, хотя бы из чувства
самосохранения.
- Вечным? - уже с надеждой спросил Лева.
- Это как получится. Так как, будем рисковать или подождем демона?
- Рискнем, - ответил Лева...
...И очутился на песке. Палило солнце. Рядом на бархане стоял верблюд
и самозабвенно грыз какую-то колючку, косясь на Куперовского выпуклым
карим глазом. Все было до безобразия экзотично. Лева поднялся и отряхнул
штаны. Дромадер, видимо, воспринял это как сигнал, выплюнул недоеденную
колючку и двинулся к горизонту. Лева, потенциальный кандидат в Герои,
вздохнул и побрел вслед за ним. "Может быть, это мой верблюд? - подумал
он. - Может, волшебник напоследок расщедрился? Почему бы и нет, в конце
концов?"
Действительно: почему бы и нет? Приключение вовсе не стало бы менее
интересным, преодолей Куперовский эту часть пути верхом. Даже напротив: на
верблюде он смотрелся бы гораздо импозантнее. А еще лучше, если бы я -
авторская воля! - раздобыл бы ему где-нибудь тюрбан, халат и этакие
азиатские сапоги с загнутыми носками. Какое величественное зрелище
представлял бы тогда въезд моего героя в город! Насколько охотнее иные
поверили бы тогда всему дальнейшему. Однако даже в интересах фабулы и
красоты стиля я не могу себе позволить отступить от истины. Правда же
состоит в том, что Левушка не сумел заставить это паршивое животное
остановиться, а эксперимент по залезанию на движущегося (и больно
лягающегося) верблюда закончился провалом, хотя и обогатил искусство
верховой езды несколькими новыми кунштюками (как то: вис на зубах с
синхронными взмахами конечностей дромадера и потенциального всадника или
двойной аксель с горба в бархан на полном скаку - рискните повторить!).
Увы, истина вынуждает меня поведать читателю, что Лева вошел в Иерусалим
(через южные ворота - это примечание для любителей точности) именно так:
потным, запыленным, с выпученными от переживаний и унижения глазами,
покорно шагая - с отставанием метра в полтора - за верблюжьим хвостом.
Как раз в это время Иерусалим, как и вся Иудея, был охвачен
лихорадочным возбуждением. Ждали Мессию. Собственно говоря, Ожидание
Помазанника - это национальная иудейская традиция, высшая квинтэссенция
науки, искусства и спорта, нечто среднее между радостным предвкушением,
нервной дрожью, испугом и агонией. Я даже не знаю, как ввести в эту
атмосферу человека, который сам ею не дышал. В качестве отдаленного
подобия представьте себе ощущение невесты перед первой брачной ночью с
женихом, которого она горячо любит, при этом она давно - и многократно -
не девственница, а он весьма ревнив, даже до насильственной смерти
неверной избранницы. Или вот вам еще аналогия: вообразите народ, который в
едином порыве вышел встречать поезд на Читтанугу, причем время прибытия
неизвестно, мест в вагонах наверняка на всех не хватит, и присутствующие
находятся в предэкстазном состоянии, готовом перейти во что потребуется -
от глубокого уныния до общего ликования и от побития камнями до возведения
храмов включительно. С учетом же того, что Мессия, собственно говоря, уже
приходил и ушел, ситуация становится еще более интересной. Развивая
вышеприведенное железнодорожное сравнение, можно сказать, что все это
напоминает ожидание поезда на Читтанугу на остановочной платформе станции
Малые Дербышки.
Так вот, правоверные иудеи ждут Мессию уже давненько и - с небольшими
перерывами на более насущные заботы - непрерывно, но и в этом перманентном
процессе выделяются особенно экстремальные периоды, и вот как раз в такой
момент Лева и явился в Иерусалим - грязный, исцарапанный и униженный
верблюдом. Между тем Слава уже ждала его.
Сразу же за воротами, под прямым углом к ним, располагались несколько
рядов скамеек, которые были густо покрыты людьми в разноцветных то ли
хитонах, то ли халатах, с длинными полотенцами на головах, с кудрявыми
бородами и горящими от вожделения глазами. Лева, едва взглянув на них,
сразу же - и правильно - понял, что это евреи. Учитывая же их количество,
нестесненность жестов и всего поведения и громкие голоса, он сделал вывод,
что находится или в Израиле, или в Одессе. Однако песок, верблюды и
отсутствие поблизости моря говорили все-таки скорее в пользу Израиля.
Сидящие на скамейках пристально оглядывали каждого проходившего в
ворота и обменивались впечатлениями.
- Ну, Марк, как тебе этот?
- Этот прыщ в лапсердаке? Мойша, стыдись, сегодня еще только пятница,
а ты уже начал праздновать субботу. Почему у тебя блестят глаза, Мойша? В
следующий раз сюда войдет ослица, и ты также спросишь, не Он ли это.
- Ну хорошо, раби Марк, но вот этот точно не прыщ. Ты погляди, какой
хороший: голова как пивной котел, бицепсы как бедра у твоей Сарры.
- Слушай, Мойша, тебе надо провериться: у тебя что-то с головой. Это
просто меняла из Хайфы, я его знаю. К тому же еще и одноглазый. Скажи, где
написано, что Он будет одноглазый?
- А где написано, что не будет?
- Слушай, Мойша, зачем писать то, что и так всем понятно? Просто Он
такой, как и все мы, а значит - с двумя глазами.
- Почему, Марк? Там как раз сказано, что Он будет не такой, как мы.
- Да, не такой. Но безгрешный, в отличие от нас, убогих. Безгрешный,
а не безглазый!
- Погоди, Марк, а почему безгрешный не может быть безглазым? Может
быть, его безгрешность была так велика, что на отсутствие глаза не
обратили внимания. Ты помнишь, как у Иоханана-горшечника родился сын?
- Помню.
- А ты помнишь, как его назвали? Рахиль. Когда на третий день вино
кончилось, и к Иоханану вернулся разум, он сообразил, что Рахиль - женское
имя. И он спросил раввина, который спал за тем же столом, то есть сначала
разбудил, а потом уже спросил: "Раби Яков, почему ты дал моему сыну
женское имя?" И реб Яков долго не мог ничего ответить, потому что лежал
своим благочестивым лицом в цимесе. А потом, когда цимес слизала мать жены
Иоханана - не пропадать же хорошему продукту за просто так?! - раввин
сказал: "Разве это был мальчик, дорогой Иоханан? А мне показалось, что
девочка. Но разница была еще так невелика, а у меня такое плохое зрение...
Однако теперь ничего не поделаешь, уважаемый Иоханан, твоя... то есть твой
Рахиль уже записан в мои книги, и теперь он так и будет существовать под
этим именем. И дай Бог, чтобы это было самым большим огорчением в его
жизни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16