– Вероятно, мне следует сегодня ночью настоять на своем и заняться-таки с тобой любовью.
Рейн вспыхнула и зло выпалила:
– Я вообще не желаю, чтобы ты занимался со мной любовью1 Тем более на этой кровати! – возмущенно добавила она.
– А что, разве она недостаточно удобна? – Ник явно подтрунивал.
– Удобство здесь ни при чем. Я просто не могу отделаться от мысли, что… – Рейн пресеклась, не в силах произнести имя его покойной жены.
– …что я спал на этой кровати с Тиной9 Успокойся: кровать девственно-чиста.
Облегчение было настолько глубоким, что у нее на глаза навернулись слезы. Рейн сидела как изваяние, боясь моргнуть, но две слезинки уже медленно катились по ее щекам.
Ник наклонился к ней и легонько смахнул их прочь. Она даже затаила дыхание от проявления такой нежности и такого участия. Но потом ей захотелось выплакаться по-настоящему.
– Ну что ты! Разве есть повод для слез? – Он обнял ее, прижал к себе, убаюкивая, словно нянюшка.
Она ощутила биение его сердца, но неуемная гордыня опять напомнила о себе, и, высвободившись из объятий Ника, Рейн откинулась на подушку.
Ник поправил ее с двух сторон (он будто ухаживал за ребенком!) и убрал с ее мокрой щеки прядь черных шелковистых волос, вкрадчиво при этом проговорив:
– Если ты не уснешь, пока я принимаю душ, то мне все-таки придется заняться с тобой любовью.
Рейн пробудилась и обеспокоенно посмотрела по сторонам. Она была одна на этой огромной кровати, хотя примятая наволочка лежавшей рядом подушки свидетельствовала: Ник спал с нею.
Синие шторы из велюра были раздвинуты, лучи утреннего солнца пробивались в спальню сквозь густые кроны деревьев за окном.
Рейн посмотрела на золотые наручные часики и вычла разницу во времени: надо же, она проспала никак не меньше двенадцати часов!
Долгий сон ее освежил, головная боль прошла, теперь она чувствовала себя бодрой и – что естественно – ужасно голодной.
И тут, будто по первому ее мысленному зову, дверь открылась, и в спальню вошел Ник, держа поднос с завтраком. Свежевыбритый и надушенный, в брюках свободного покроя и черном пуловере, он выглядел подтянутым, очень мужественным и необычайно привлекательным.
Ставя поднос к ней на колени, он поинтересовался:
– Ну как ты, получше?
С его появлением сердце Рейн безудержно пустилось вскачь, однако она ответила с прохладной вежливостью:
– Все прекрасно, спасибо.
– Наверное, проголодалась?
– Да. – Она избегала смотреть ему в глаза.
– Вот и хорошо, а то мне пришлось бы кормить тебя насильно.
Поднос был сервирован на одну персону – за исключением двух чашечек для кофе.
Рейн подняла крышку глубокой скороварки. Внутри были омлет с ветчиной и стопка блинчиков.
– А ты не хочешь присоединиться? – спросила она.
– Я позавтракал час назад. Но кофе выпью. – Он разлил по чашечкам ароматный напиток и, отойдя к окну, стал смотреть куда – то вдаль, через площадь.
Благодарная за проявленный такт (он не будет пялиться на нее, пока она ест), Рейн принялась живо поглощать завтрак. Она уничтожила почти весь омлет, потом ветчину, не забыв приправить все это соусом (как это делают большинство американцев), и добралась до блинчиков с вареньем.
Наконец, промокнув салфеткой рот и вытерев пальцы, она умиротворенно выдохнула:
– Ммм… завтрак отменный!
Ник отставил поднос на передвижной столик, присел на край кровати и, взяв ее руку в свою, осторожно поднес к губам, захватив ими указательный палец. На мгновение он зажал его между зубами (вот оно, началось соблазнение, подумала Рейн), а затем начал посасывать, будто леденец.
Рейн с трудом перевела дыхание и широко раскрыла глаза.
Эротическое воздействие тем временем продолжалось, теперь уже Ник посасывал большой палец, потом – средний. У Рейн свело мышцы живота, соски грудей затвердели.
Заметив, что взгляд Ника остановился на ее губах, она конвульсивно сглотнула. Наклонившись, он легонько лизнул край ее верхней губы – по телу Рейн пробежала трепетная дрожь.
Теперь его губы скользили по ее губам, щекоча, возбуждая, очерчивая невидимую кромку.
Однако, когда ее губы раскрылись, он мягко произнес:
– Это было всего лишь предупреждение. Если поцелую еще хоть один раз – уже не отступлю, лягу с тобой и проведу здесь весь день… Хочешь?
Все ее существо кричало: «Да, да, да!» Но она сделала над собой усилие и промолчала.
– Ну что, Рейн? – продолжал искушать Ник.
– Нет! – хрипло простонала она в ответ. Он отпрянул и холодным, отчужденным голосом произнес:
– Тогда мы найдем какой-то иной способ заполнить день. Чем бы ты хотела заняться?
– Я бы хотела уйти отсюда куда глаза глядят.
– Для этого тебе понадобится другая одежда, – по-прежнему холодно и отчужденно заметил Ник, – поскольку Марта уложила лишь самое необходимое. Следовательно, я полагаю, нам самое время отправиться за покупками. Заодно познакомишься получше с Бостоном…
Хочет разбередить ее воспоминания!
– Я раздумала куда бы то ни было идти, – потупив взор, вымолвила Рейн.
Заметив ее растерянность, он воскликнул:
– Но ведь тебе же только что было все равно, куда идти! Выходит, город не вызывает у тебя особого восторга?
– А ты думал, будет вызывать? – В ее голосе что-то дрогнуло.
Ник лениво потянулся и заметил:
– Насколько я могу судить, единственное место, где ты точно не хотела быть, – это Париж. А Бостон… он ведь оставил много приятного…
– Но теперь находиться здесь – наказание для меня!
– Не все ли равно, где находиться, если жаждешь уединения?
– Меньше всего мне хочется этого… Суровая складка пролегла на лбу Ника.
– Я подумал, это шанс для тебя смириться с положением.
Она рассмеялась.
– Ты полагаешь, я могу смириться с тем, что вышла замуж за человека, которого презираю?
Ему ничего не оставалось, как проглотить эту горькую пилюлю. Сохраняя спокойствие, Ник сказал:
– Нам совсем не обязательно оставаться в Бостоне. Если хочешь, уедем сегодня же…
В ответ он не услышат ни слова. Словно бы воодушевленный ее молчанием, он весьма красноречиво продолжал:
– Нет, я полагаю, никакого смысла усугублять положение вещей. Все, чего я прошу, – это немного участия в моей жизни. А сейчас, чтобы скрасить наш медовый месяц, может, ты все-таки поведаешь, куда бы хотела направиться? – Он взял ее за плечи и легонько встряхнул. – Послушай, Рейн, я не хочу больше наблюдать твою антипатию ко мне; может, скажешь, от чего мне следует избавиться? Что изменить в себе?
– Ничего. Ровным счетом ничего. И не имеет значения, куда мы поедем в наш так называемый медовый месяц.
Ник нервно сжал кулаки и решительно встал.
– Что ж, очень хорошо, – процедил он сквозь зубы. – Если ты намерена продолжать глупое противостояние и хочешь, чтобы оно превратилось в адские муки, я исполню твое желание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31