Впрочем, Дональд никогда не лгал, он просто уклонялся… умело уклонялся.
Грейс не легла в постель, а села у окна и стала смотреть на сад у обратной стороны дома, с удивлением спрашивая себя, почему она все это время мирилась с таким положением.
Нашлось два ответа: ее незнание физической стороны супружеской жизни и естественная робость, мешавшая говорить на эти темы с кем бы то ни было. Когда она выходила замуж, ей казалось, что она вооружена всеми необходимыми знаниями. Ты любишь мужчину, ты спишь с ним, и в результате этого появляется ребенок. Беременность определяется по прекращению месячных, по чувству тошноты. Дитя рождается через девять месяцев, и все это время муж буквально носит тебя на руках. Разве миллионы женщин не обходились в семейной жизни только этими знаниями?
Ну, а другие? Те, которые, как она, были обмануты в своих ожиданиях, – как поступали они? Шли жаловаться матери, отправлялись к доктору или священнику, чтобы излить душу? Возможно. Но она не могла предпринять ничего подобного. Значит, оставалось или сойти с ума, кончить нервным срывом, или с радостью отдаться другому мужчине.
Грейс знала, что находилась на грани нервного срыва, но была спасена. Она отдалась другому мужчине.
Она сидела у окна до тех пор, пока темнота не начала редеть – приближался рассвет. Она сбросила накинутое на плечи пуховое одеяло, тихо вышла из комнаты и спустилась в кухню. Здесь она заварила себе чашку крепкого чая. Она не опасалась, что сюда придет Дональд. Храп, доносившийся из спальни, который она услышала, проходя по лестничной площадке, говорил сколь бы сильно ее супруг ни был встревожен случившимся, на его сон это никак не повлияло.
Вернувшись в комнату, Грейс снова накинула на плечи одеяло и, глядя на быстро занимающийся рассвет нового дня, попыталась решить, что ей делать дальше.
Сон сморил ее как-то незаметно, но спустя некоторое время она, вздрогнув, внезапно проснулась: из сада донесся громкий крик Бена.
Она выпрямилась, часто моргая глазами и не сознавая в первый момент, где находится, потом с усилием поднялась – тело болело от неудобной позы, в которой она спала. Снова раздался крик старика. Грейс посмотрела в окно и увидела его возле теплицы. Бен размахивал руками и продолжал кричать. Что там приключилось? В чем дело? Кроме него, в саду никого не было видно.
Потом Бен направился к окну, и Грейс поняла, что он пойдет к кухонной двери. Она торопливо пригладила волосы, привела в порядок платье. Она все еще не проснулась окончательно, и ее глаза слипались. Дональд уже поднялся – дверь спальни была распахнута, в комнате никого не было.
Грейс вышла в кухню. Она увидела Бена возле дальней открытой двери: старик потрясал кулаком перед лицом Дональда и кричал что есть сил:
– Спилил живую изгородь, да? Спилил начисто, ты, педик паршивый! Ты не мужчина, ты – педик и больше никто. Ну, с меня хватит. Больше я не останусь у тебя и минуты, даже если буду помирать с голоду, слышишь?
– Я ясно сказал вам вчера, что верхнюю часть кустарника надо срезать, а вы отрезали только дюйм или около этого.
– Гореть тебе в аду! Я говорил тебе, с какой целью была посажена эта изгородь, – Бен резким движением вытянул руку, указывая на аллею. – А теперь там – никакой зелени, верно? Теперь можно любоваться просмоленной крышей. Отличное зрелище, правда? Но если и не это, ты бы нашел что-нибудь другое. Ты только ждал удобного случая, так ведь? Распоряжаешься направо и налево тем, о чем понятия не имеешь. В церкви, не в церкви – всюду корчишь из себя всемогущего Бога. Так позвольте сказать вам, мистер, что со мной этот номер не пройдет. Я раскусил и тебя и твои штучки. Я с самого начала видел тебя насквозь. Это такие, как ты, виноваты в том, что люди убивают друг друга, именно так. Ну, с меня довольно. Подготовь мои бумаги и деньги, я больше здесь не работаю. И вот что я тебе скажу напоследок, – лицо старика исказила злая гримаса. – Ты – двуличное, лживое ничтожество и в придачу паршивый педик – вот и все.
Бен отвернулся; секунду спустя Грейс медленно вышла из кухни. Во дворе она подошла к Дональду, который с трудом сдерживал себя, и холодно сказала:
– Ты срезал жимолость? – это был не столько вопрос, сколько утверждение. – Наверное, встал пораньше и специально срезал ее – изгородь Бена.
– Это не его изгородь.
– Тогда моя.
Дональд густо покраснел, и его челюстные кости, казалось, поднялись из своих углублений.
– Очень хорошо, Грейс. Раз уж ты так подчеркиваешь свое право собственности, я подготовлю все к тому, чтобы мы вернулись в дом викария – он все еще свободен.
Грейс пошла прочь.
– Ты куда? – резко проговорил Дональд. – Я запрещаю тебе подходить к этому человеку.
Она остановилась, повернулась и посмотрела на него. С ее языка были готовы сорваться слова Бена: «Ты, педик паршивый,» – но она переборола себя. Ругательство в ее устах, несомненно, застало бы его врасплох, но то, что она сказала, поразило его никак не меньше:
– Я буду делать, что хочу, и ты мне этого не запретишь. Он так и остался стоять, разинув рот и широко раскрыв глаза, а она торопливо обошла дом и направилась к Бену, повторяя: «Это невыносимо, это невыносимо».
В этот момент Грейс поняла, что не только больше не любит своего мужа, но уже почти ненавидит его. Он встал утром пораньше не для того, чтобы прийти к ней и попытаться разобраться в случившемся прошлой ночью, а для того, чтобы срезать кусты живой изгороди, хотя, наверное, понимал, что это будет лишь проявлением его своенравия – и больше ничем. Бен не подчинился его приказу – Бен должен быть наказан. Хотя старик и не знал об этом, но страдал он еще и потому, что не подчинилась приказу своего мужа и она, Грейс.
Старик стоял возле того, что еще накануне было густой аккуратной изгородью. Дональд перепилил кусты у самого основания, оттащил и свалил в кучу сбоку от тропинки. От изгороди осталась лишь беспорядочная уродливая поросль высотой около двух футов.
– Мне очень жаль, Бен, о, как мне жаль, – проговорила она, стоя рядом.
Старик не ответил, только голова его опустилась еще ниже. Он медленно покачал головой, повернулся и направился к теплице.
Грейс последовала за ним, и когда садовник по-прежнему не проронил ни слова, поняла, что он плачет. Слезы текли по его лицу от морщины к морщине, и, глядя на старика, Грейс пришла к выводу, что должна уехать, должна покинуть этот дом Она проговорила в его ссутулившуюся спину:
– Я навещу тебя, Бен. У тебя будет твой собственный сад – обещаю.
Дом Бена стоял на противоположной стороне деревни, а его «сад» своими размерами напоминал носовой платок. Грейс знала, что старик будет очень скучать без работы, и ее слова были не простым утешением. Но он так и не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Грейс не легла в постель, а села у окна и стала смотреть на сад у обратной стороны дома, с удивлением спрашивая себя, почему она все это время мирилась с таким положением.
Нашлось два ответа: ее незнание физической стороны супружеской жизни и естественная робость, мешавшая говорить на эти темы с кем бы то ни было. Когда она выходила замуж, ей казалось, что она вооружена всеми необходимыми знаниями. Ты любишь мужчину, ты спишь с ним, и в результате этого появляется ребенок. Беременность определяется по прекращению месячных, по чувству тошноты. Дитя рождается через девять месяцев, и все это время муж буквально носит тебя на руках. Разве миллионы женщин не обходились в семейной жизни только этими знаниями?
Ну, а другие? Те, которые, как она, были обмануты в своих ожиданиях, – как поступали они? Шли жаловаться матери, отправлялись к доктору или священнику, чтобы излить душу? Возможно. Но она не могла предпринять ничего подобного. Значит, оставалось или сойти с ума, кончить нервным срывом, или с радостью отдаться другому мужчине.
Грейс знала, что находилась на грани нервного срыва, но была спасена. Она отдалась другому мужчине.
Она сидела у окна до тех пор, пока темнота не начала редеть – приближался рассвет. Она сбросила накинутое на плечи пуховое одеяло, тихо вышла из комнаты и спустилась в кухню. Здесь она заварила себе чашку крепкого чая. Она не опасалась, что сюда придет Дональд. Храп, доносившийся из спальни, который она услышала, проходя по лестничной площадке, говорил сколь бы сильно ее супруг ни был встревожен случившимся, на его сон это никак не повлияло.
Вернувшись в комнату, Грейс снова накинула на плечи одеяло и, глядя на быстро занимающийся рассвет нового дня, попыталась решить, что ей делать дальше.
Сон сморил ее как-то незаметно, но спустя некоторое время она, вздрогнув, внезапно проснулась: из сада донесся громкий крик Бена.
Она выпрямилась, часто моргая глазами и не сознавая в первый момент, где находится, потом с усилием поднялась – тело болело от неудобной позы, в которой она спала. Снова раздался крик старика. Грейс посмотрела в окно и увидела его возле теплицы. Бен размахивал руками и продолжал кричать. Что там приключилось? В чем дело? Кроме него, в саду никого не было видно.
Потом Бен направился к окну, и Грейс поняла, что он пойдет к кухонной двери. Она торопливо пригладила волосы, привела в порядок платье. Она все еще не проснулась окончательно, и ее глаза слипались. Дональд уже поднялся – дверь спальни была распахнута, в комнате никого не было.
Грейс вышла в кухню. Она увидела Бена возле дальней открытой двери: старик потрясал кулаком перед лицом Дональда и кричал что есть сил:
– Спилил живую изгородь, да? Спилил начисто, ты, педик паршивый! Ты не мужчина, ты – педик и больше никто. Ну, с меня хватит. Больше я не останусь у тебя и минуты, даже если буду помирать с голоду, слышишь?
– Я ясно сказал вам вчера, что верхнюю часть кустарника надо срезать, а вы отрезали только дюйм или около этого.
– Гореть тебе в аду! Я говорил тебе, с какой целью была посажена эта изгородь, – Бен резким движением вытянул руку, указывая на аллею. – А теперь там – никакой зелени, верно? Теперь можно любоваться просмоленной крышей. Отличное зрелище, правда? Но если и не это, ты бы нашел что-нибудь другое. Ты только ждал удобного случая, так ведь? Распоряжаешься направо и налево тем, о чем понятия не имеешь. В церкви, не в церкви – всюду корчишь из себя всемогущего Бога. Так позвольте сказать вам, мистер, что со мной этот номер не пройдет. Я раскусил и тебя и твои штучки. Я с самого начала видел тебя насквозь. Это такие, как ты, виноваты в том, что люди убивают друг друга, именно так. Ну, с меня довольно. Подготовь мои бумаги и деньги, я больше здесь не работаю. И вот что я тебе скажу напоследок, – лицо старика исказила злая гримаса. – Ты – двуличное, лживое ничтожество и в придачу паршивый педик – вот и все.
Бен отвернулся; секунду спустя Грейс медленно вышла из кухни. Во дворе она подошла к Дональду, который с трудом сдерживал себя, и холодно сказала:
– Ты срезал жимолость? – это был не столько вопрос, сколько утверждение. – Наверное, встал пораньше и специально срезал ее – изгородь Бена.
– Это не его изгородь.
– Тогда моя.
Дональд густо покраснел, и его челюстные кости, казалось, поднялись из своих углублений.
– Очень хорошо, Грейс. Раз уж ты так подчеркиваешь свое право собственности, я подготовлю все к тому, чтобы мы вернулись в дом викария – он все еще свободен.
Грейс пошла прочь.
– Ты куда? – резко проговорил Дональд. – Я запрещаю тебе подходить к этому человеку.
Она остановилась, повернулась и посмотрела на него. С ее языка были готовы сорваться слова Бена: «Ты, педик паршивый,» – но она переборола себя. Ругательство в ее устах, несомненно, застало бы его врасплох, но то, что она сказала, поразило его никак не меньше:
– Я буду делать, что хочу, и ты мне этого не запретишь. Он так и остался стоять, разинув рот и широко раскрыв глаза, а она торопливо обошла дом и направилась к Бену, повторяя: «Это невыносимо, это невыносимо».
В этот момент Грейс поняла, что не только больше не любит своего мужа, но уже почти ненавидит его. Он встал утром пораньше не для того, чтобы прийти к ней и попытаться разобраться в случившемся прошлой ночью, а для того, чтобы срезать кусты живой изгороди, хотя, наверное, понимал, что это будет лишь проявлением его своенравия – и больше ничем. Бен не подчинился его приказу – Бен должен быть наказан. Хотя старик и не знал об этом, но страдал он еще и потому, что не подчинилась приказу своего мужа и она, Грейс.
Старик стоял возле того, что еще накануне было густой аккуратной изгородью. Дональд перепилил кусты у самого основания, оттащил и свалил в кучу сбоку от тропинки. От изгороди осталась лишь беспорядочная уродливая поросль высотой около двух футов.
– Мне очень жаль, Бен, о, как мне жаль, – проговорила она, стоя рядом.
Старик не ответил, только голова его опустилась еще ниже. Он медленно покачал головой, повернулся и направился к теплице.
Грейс последовала за ним, и когда садовник по-прежнему не проронил ни слова, поняла, что он плачет. Слезы текли по его лицу от морщины к морщине, и, глядя на старика, Грейс пришла к выводу, что должна уехать, должна покинуть этот дом Она проговорила в его ссутулившуюся спину:
– Я навещу тебя, Бен. У тебя будет твой собственный сад – обещаю.
Дом Бена стоял на противоположной стороне деревни, а его «сад» своими размерами напоминал носовой платок. Грейс знала, что старик будет очень скучать без работы, и ее слова были не простым утешением. Но он так и не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69