А еще у нее лежали стопки «Коррьере делла Сера» двадцатых годов.
Я залез на гору. Я был один. Я видел других участников соревнования. Они переговаривались между собой, но по-французски. Томмазо Лабранка куда-то слинял. Куда — хер его знает. Карабкаясь в гору, я лупился на книги. Одна мне особо глянулась. Ранний Сангвинети. Эссе там, поэмы на километр и какие-то наезды на Пазолини. Было еще что-то, но меня зациклило на этом.
Как и все остальные книги, книгу раннего Сангвинети вклинили в расщелину горы. Я попытался вытащить книгу.
Когда я учился в университете, я подрабатывал тем, что ухаживал за старым фашистом из Камольи. Следил, чтобы он не обделался прямо посреди кухни. Жена была на десять лет моложе его. Она была вменяемая и платила мне 100.000 лир в день. По-моему, в том сне он сидел у подножия горы. Сидел и смотрел на меня против света.
Тащу я, значит, тащу из горы Сангвинети, и вдруг как все завалится! Получилась такая груда книг. Там и Рабле был, и какие-то книги Бифо. Они мешали мне спать, я почти проснулся, но тут же продолжил гонку, выступая за серию «Stile libero». Я снова влился в турнир, чтобы не подвести всю эту затею насчет создания моего издательского имиджа. Напряженка была — знай держись. На мне был изодранный костюм Человека-паука. Я должен был победить. Все было так, будто «Эйнауди» было везде и держало под контролем мою победу.
В целом я весь пропотел. В башмаках у меня был порох «Эйнауди» и еще эти силиконовые крупинки, чтобы не воняли ноги. Тур де Франс 1997 проходил по круговой дистанции. Круги клево так уменьшались, закручиваясь к центру. Я надеялся, что Лабранка, обогнавший меня на круг, скоро появится на горизонте. Но этого не случилось. Не с кем было даже перемолвиться.
Тем временем по телику сказали, что издательство «Кастельвекки» подпольно переиздало «Вубинду». Продано 26.000 экз. Я был третьим в рейтинге карманных изданий после Барикко и этой, Винчи. Но последним на этапе Тур де Франс.
Тут я воспрянул духом, подпалил свои шасси, набитые порохом «Эйнауди», обошел тысчонку-другую соперников и почувствовал себя гораздо лучше. С помощью техники визуализации, которой меня научил Репетти, я визуализировал у себя в животе пузырь. Пока я бежал, пузырь надувался и сдувался.
Так я добрался до сложной точки сна. На моем пути возникло препятствие. Нужно было пройти сквозь железную клетку.
Я огляделся.
Вокруг никого. Ну, я и обогнул клетку.
Прошел рядом с клеткой, а не через нее, как положено по правилам Тура этого года. Я несся во всю прыть и думал, что Брицци не обязательно выделывать такие фортели.
Брицци для меня Бог. Он — высшее существо.
Брицци — это вам не pulp, это совсем другой расклад. Он сконструирован куда тоньше, он совсем молодой, он друг Васко Росси, думал я, мчась уже далеко от клетки.
В этом месте я на секундочку проснулся и пошел побрызгать.
Не знаю, у вас бывает, что проснешься, сделаешь пипи, а потом снова видишь тот же сон. У меня — да. Но не всегда.
В тот раз, когда мне снилось, что я участвую в Тур де Франс 1997, у меня это было. Я сходил по-маленькому и вернулся в Париж — носиться как угорелый. Неожиданно раздался свисток регулировщика. Он обнаружил, что я обошел клетку. Регулировщик был французом и сильно смахивал на Габриеля Понтелло, героя моих дрочек в 17 лет, когда я покупал «Суперсекс».
Язык Габриеля Понтелло вечно торчал в поддувальнике какой-нибудь порнозвезды. Мерлин Джесс, Холинка Хардиман, Шарлотта Деладье были самыми горячими. Частенько Понтелло снимался в мундире французского офицера и стрелял. Регулировщик из Парижа напоминал его квадратной формой черепа. В восьмидесятые такой череп был у многих порноактеров.
Восьмидесятые годы были самыми лучшими. Но об этом я поговорю в другом сне. От свистка регулировщика я крепко перетрухнул. Я понял, что для меня Тур де Франс кончился.
Я бросился вниз с холма. Вокруг стрекотали вертолеты с пулеметами. Типа «Apocalypse now». Типа умирал я.
Пуля пришлась мне посередке лобешника. В это время корреспондент газеты «Провинция» из г.Комо брал у меня интервью о том, что я думаю по поводу сексуального насилия над подростками. Тут запиликал мобиль. Изо рта лилась кровь. Я сказал: слушаю. Это был Репетти. Он спрашивал, как оно. Он сказал, что уже переговорил с Мугини насчет репортажа в «Панораме» о моей победе в Туре. Корреспондент размахивал руками, показывая на вертолеты, которые посыпали нас пулеметным огнем, — просил закончить интервью.
В этот момент я умер.
Когда я умер, я проснулся, оделся и потаранился в Центр Бонола прикупить сидивертку про смешливое кино. Потом мне звякнула Марина Спада, и я рассказал ей свой сон.
Потрясный мир, как пляшущие Spice
Я фан Spice Girls. Зовут меня Джорджо, мне тридцать. Моя девчонка не такая файновая, как Эмма. Сейчас я перетру про все свои прибабашки от Spice, а еще про их убойный концерт в Форуме ди Ассаго (г.Милан) 9 марта 1998. В день триумфа чумовейших Spice Girls вокруг Форума ди Ассаго гулял завернутый ветрюга. Его прямиком наслали ревнючие All Saints. Их те еще завидки берут, потому как Spice — это Spice, a All Saints, хоть они и были в Сан-Ремо — все равно что ноль без палочки, плешь на голом месте.
Когда я приплинтовал в Ассаго, я с ходу воткнулся, что это будет главный день моей жизни. На улицах чуваки фасона семидесятых вхренакивали хэбэ майки Spice, шарфы Spice, белые банданы Spice, постеры Spice, наклейки Spice. А в пять уже двинул припаренный поток киндеров, веривших в лучший мир. Потрясный, как пляшущие Spice.
В свои тридцать я был счастливей киндеров-подфанков. Я мог позволить себе навороты, из-за которых не надо греметь со шнурками. Если ты уже зрелый и у тебя водится шелестуха, ты можешь проплатить любую мелочевку, на какую положил глаз. Это еще одно почему, почему быть олдовым в кайф (ну, кроме сексухи там и пр.).
У нас, взрослых, тоже есть свои сокровенненькие мечты. Это мечты про Спайсочек. Спайсочки идут на ура, потому что они нормальные. Они — кто хочешь. Только кто хочешь — не Спайсочки. В мире навалом несправедливости. Люди страдают. И то не выходит, и это. А все потому, что жизнь — это вам не концерт Spice Girls. Жизнь — это вам концерт All Saints. Короче, гниляк и говыдло. A Spice — ништяк и хайлайт.
Суперее всех Джери. По виду ей полтинник. Секс-бомба. Размалевана вусмерть. Отлетная бикса. Она философ команды. Автограф имеется (сама дала). Другая высшая Spice — это Эмма, Baby Spice, мечта всех бешеных педофилов планеты Земля. На фотке Baby Spice лет 15. Живьем — 45. В среднем выходит годков 30. На концерте Baby Spice вызывали чаще всех. Эммин автограф тоже имеется (сама дала).
Другая Spice тоже в полном райте — это, ясное дело, Mel В., Sporty Spice. Вживую она еще лучше, чем по ТВ. Mel В. застенчивая. Она всегда на переднем плане, скачет там, клепается и вообще дэнсует — чума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я залез на гору. Я был один. Я видел других участников соревнования. Они переговаривались между собой, но по-французски. Томмазо Лабранка куда-то слинял. Куда — хер его знает. Карабкаясь в гору, я лупился на книги. Одна мне особо глянулась. Ранний Сангвинети. Эссе там, поэмы на километр и какие-то наезды на Пазолини. Было еще что-то, но меня зациклило на этом.
Как и все остальные книги, книгу раннего Сангвинети вклинили в расщелину горы. Я попытался вытащить книгу.
Когда я учился в университете, я подрабатывал тем, что ухаживал за старым фашистом из Камольи. Следил, чтобы он не обделался прямо посреди кухни. Жена была на десять лет моложе его. Она была вменяемая и платила мне 100.000 лир в день. По-моему, в том сне он сидел у подножия горы. Сидел и смотрел на меня против света.
Тащу я, значит, тащу из горы Сангвинети, и вдруг как все завалится! Получилась такая груда книг. Там и Рабле был, и какие-то книги Бифо. Они мешали мне спать, я почти проснулся, но тут же продолжил гонку, выступая за серию «Stile libero». Я снова влился в турнир, чтобы не подвести всю эту затею насчет создания моего издательского имиджа. Напряженка была — знай держись. На мне был изодранный костюм Человека-паука. Я должен был победить. Все было так, будто «Эйнауди» было везде и держало под контролем мою победу.
В целом я весь пропотел. В башмаках у меня был порох «Эйнауди» и еще эти силиконовые крупинки, чтобы не воняли ноги. Тур де Франс 1997 проходил по круговой дистанции. Круги клево так уменьшались, закручиваясь к центру. Я надеялся, что Лабранка, обогнавший меня на круг, скоро появится на горизонте. Но этого не случилось. Не с кем было даже перемолвиться.
Тем временем по телику сказали, что издательство «Кастельвекки» подпольно переиздало «Вубинду». Продано 26.000 экз. Я был третьим в рейтинге карманных изданий после Барикко и этой, Винчи. Но последним на этапе Тур де Франс.
Тут я воспрянул духом, подпалил свои шасси, набитые порохом «Эйнауди», обошел тысчонку-другую соперников и почувствовал себя гораздо лучше. С помощью техники визуализации, которой меня научил Репетти, я визуализировал у себя в животе пузырь. Пока я бежал, пузырь надувался и сдувался.
Так я добрался до сложной точки сна. На моем пути возникло препятствие. Нужно было пройти сквозь железную клетку.
Я огляделся.
Вокруг никого. Ну, я и обогнул клетку.
Прошел рядом с клеткой, а не через нее, как положено по правилам Тура этого года. Я несся во всю прыть и думал, что Брицци не обязательно выделывать такие фортели.
Брицци для меня Бог. Он — высшее существо.
Брицци — это вам не pulp, это совсем другой расклад. Он сконструирован куда тоньше, он совсем молодой, он друг Васко Росси, думал я, мчась уже далеко от клетки.
В этом месте я на секундочку проснулся и пошел побрызгать.
Не знаю, у вас бывает, что проснешься, сделаешь пипи, а потом снова видишь тот же сон. У меня — да. Но не всегда.
В тот раз, когда мне снилось, что я участвую в Тур де Франс 1997, у меня это было. Я сходил по-маленькому и вернулся в Париж — носиться как угорелый. Неожиданно раздался свисток регулировщика. Он обнаружил, что я обошел клетку. Регулировщик был французом и сильно смахивал на Габриеля Понтелло, героя моих дрочек в 17 лет, когда я покупал «Суперсекс».
Язык Габриеля Понтелло вечно торчал в поддувальнике какой-нибудь порнозвезды. Мерлин Джесс, Холинка Хардиман, Шарлотта Деладье были самыми горячими. Частенько Понтелло снимался в мундире французского офицера и стрелял. Регулировщик из Парижа напоминал его квадратной формой черепа. В восьмидесятые такой череп был у многих порноактеров.
Восьмидесятые годы были самыми лучшими. Но об этом я поговорю в другом сне. От свистка регулировщика я крепко перетрухнул. Я понял, что для меня Тур де Франс кончился.
Я бросился вниз с холма. Вокруг стрекотали вертолеты с пулеметами. Типа «Apocalypse now». Типа умирал я.
Пуля пришлась мне посередке лобешника. В это время корреспондент газеты «Провинция» из г.Комо брал у меня интервью о том, что я думаю по поводу сексуального насилия над подростками. Тут запиликал мобиль. Изо рта лилась кровь. Я сказал: слушаю. Это был Репетти. Он спрашивал, как оно. Он сказал, что уже переговорил с Мугини насчет репортажа в «Панораме» о моей победе в Туре. Корреспондент размахивал руками, показывая на вертолеты, которые посыпали нас пулеметным огнем, — просил закончить интервью.
В этот момент я умер.
Когда я умер, я проснулся, оделся и потаранился в Центр Бонола прикупить сидивертку про смешливое кино. Потом мне звякнула Марина Спада, и я рассказал ей свой сон.
Потрясный мир, как пляшущие Spice
Я фан Spice Girls. Зовут меня Джорджо, мне тридцать. Моя девчонка не такая файновая, как Эмма. Сейчас я перетру про все свои прибабашки от Spice, а еще про их убойный концерт в Форуме ди Ассаго (г.Милан) 9 марта 1998. В день триумфа чумовейших Spice Girls вокруг Форума ди Ассаго гулял завернутый ветрюга. Его прямиком наслали ревнючие All Saints. Их те еще завидки берут, потому как Spice — это Spice, a All Saints, хоть они и были в Сан-Ремо — все равно что ноль без палочки, плешь на голом месте.
Когда я приплинтовал в Ассаго, я с ходу воткнулся, что это будет главный день моей жизни. На улицах чуваки фасона семидесятых вхренакивали хэбэ майки Spice, шарфы Spice, белые банданы Spice, постеры Spice, наклейки Spice. А в пять уже двинул припаренный поток киндеров, веривших в лучший мир. Потрясный, как пляшущие Spice.
В свои тридцать я был счастливей киндеров-подфанков. Я мог позволить себе навороты, из-за которых не надо греметь со шнурками. Если ты уже зрелый и у тебя водится шелестуха, ты можешь проплатить любую мелочевку, на какую положил глаз. Это еще одно почему, почему быть олдовым в кайф (ну, кроме сексухи там и пр.).
У нас, взрослых, тоже есть свои сокровенненькие мечты. Это мечты про Спайсочек. Спайсочки идут на ура, потому что они нормальные. Они — кто хочешь. Только кто хочешь — не Спайсочки. В мире навалом несправедливости. Люди страдают. И то не выходит, и это. А все потому, что жизнь — это вам не концерт Spice Girls. Жизнь — это вам концерт All Saints. Короче, гниляк и говыдло. A Spice — ништяк и хайлайт.
Суперее всех Джери. По виду ей полтинник. Секс-бомба. Размалевана вусмерть. Отлетная бикса. Она философ команды. Автограф имеется (сама дала). Другая высшая Spice — это Эмма, Baby Spice, мечта всех бешеных педофилов планеты Земля. На фотке Baby Spice лет 15. Живьем — 45. В среднем выходит годков 30. На концерте Baby Spice вызывали чаще всех. Эммин автограф тоже имеется (сама дала).
Другая Spice тоже в полном райте — это, ясное дело, Mel В., Sporty Spice. Вживую она еще лучше, чем по ТВ. Mel В. застенчивая. Она всегда на переднем плане, скачет там, клепается и вообще дэнсует — чума.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30