Ремонт чугунного памятника: тысячелетие России.
Разобранная постель, белая, тревожная. Начинается как в песне белый день, осенний. Вчерашняя лекция по постмодерну, встреча со Славой. Шесть лет он жил во Франции. Золотые очки, портфель, шапочка. Волны судьбы, свадьбы. Опять волны, светящиеся огни Невского ночью, когда мы возвращаемся с лекции по постмодерну. На Невском как всегда, как на реке: огни. Ужасно и прекрасно. К маяку, вот название романа. На седьмом троллейбусе. Со Славой расстаемся. До славы лучшей, подлинной, длинной как сиянье. А пока, зданье вокзала людей.
Постмодерн это, преимущественно, разрушение, сказал профессор Мишель Рибалька из Сан-Луи, десубстанциализация, дегуманизация, все что начинается на де, дис, ре. Диссертация, революция, деколонизация. Негативизм, пиромания, паразитизм. Р. Переписывание заново. Белый флаг, белый день, белая постель. Карнавализация. Вкладывание денег в скуку, отдохновение после дорог. Невский черный как черновик, плохоосвещенный как река или карнавал. Свет все-таки бьющий как фонтан там и здесь, ощущение постмодерна. Люди как писатели постмодерна, по Лотреамону. Все они поэты, красавицы. Невский рек, каналов, аптек. Кульминация: вокзал, деструкция и апофеоз. Или лучше сказать пароксизм страсти. Вокзал как памятник, классицизм Тона, триумфальная арка, черный обелиск с золотой звездой, ночью. Серый обелиск, история памятников, предисловие к Кама Сутре.
Пыль как в поэзии Редьярда Киплинга об Африке, о войне. Солдаты, схватывающие на лету и ничего не понимающие. Текст в тексте, но не как матрешки (их выдумал японец), а как дорога в дороге, путь в другом пути, рельсы и белый след в небе, Пушкин и корабль. Тартарен в своих Альпах, на тропинке рядом с Махачкалой, предгорье, коровы, орлы, собака. Как иностранец, итальянец, дыши легко здесь в горах Дагестана, то есть там, в преддверии гор. Море. А мы с тобой вдвоем, предположенье. А получается втроем. Смех. Слезы. Тебе проповедовали в горах, теперь мне понятно. Здесь в низине свои Гималаи, с другим знаком, дышится очень просто, даже не чувствуешь иногда. Памяти другого К. Жанр: ин мемориам. Моцарт, концертная зала. Мойка, вдруг все выстроилось, вытянулось вдоль этой реки, узкой как серая перчатка. А., не пиши красиво, постмодерн не велит. А пиши правдиво. Аня, осенний бульвар, воспоминание о К., которого не знал. Когда она с ним познакомилась тот другой уже дышал иным воздухом как в предгорье. Аня не знала об этом. Легкое дыхание, памяти Бунина. Все кажется запуталось, приближается к хаосу, удаление и приближение, космос, день затмения, большая и малая вода, профессор сказал, я его читал, но теперь не понимаю. Ах профессор. Дао пути, приближение и удаление, блеск моря, смотрю с балкона. Санаторий в Сочи на малой горе как роман или в гостинице «Ленинград», Дагестан. Тело и море как слово и дело, как море и Пушкин. Поэт и город. Тема музея, вокзала, словаря. Приближение к пониманию, бездна печали. Удаление, осторожное как на сцене, па а па. Сквозь сон, дороги кампаний. Большая алжирская: Арзамас. Две малые (швейцарская и французская). Правда о хлебе и винограде.
* * *
Петербургские сумерки руин. Над крышами словно столицы мира. Мир как крестьянская община, катакомбы, крестьянин не язычник из французского Средневекового пейзажа и не мужик из словаря «Робер», катакомбы Третьего, троянского мира, сумерки просвещенья. Педагогическая поэма, но не про крестьян, а про сумерки вечного города. Воображаемые огороды крестьян. Пейзаж, пейзане, коровы. Улица Марата, девять, за баней, место рядом с бывшей церковью, воспоминание без руин, баня как мемуар, римская теплая терма как хлев. Поднимаемся. Страшно от такой красоты, словно вражья во всей силе, краски заката. Но не яркие как в опере, а более больнее. Квартал вокзала, после лекции в университете о дадаизме, сюрреализме как способе мыслить, жить, творить. Андрей, стриженый, смешной и трогательный с ушами, а тот другой, но пусть он ждет, пока мы кончим. Ищу где разменять сто, чтобы отдать двадцать пять, плата за. Роман о сумерках в городе, в голове, душе и мыслях. Плеоназмы пленительны. Живем на деньги от алжирской кампании во глубине России, арзамасская зима-весна, рубли и доллары, швейцарские франки альпийской кампании, точнее швейцарской кампании, где горы Юра. Без ошибки не любят как воду без стрекоз и ила.
Воспоминание о вениках и стороже соседней базы «Алые паруса», романтика бани с алжирцами и переводчиком Андрюшей. Баня, песни, возвращение в дом. Сквозь ветки, через забор, по дороге к «Мальчишу». Федоровна, как императрица, гран-дама тех мест, хозяйка санчасти в лесу как на войне. Открытие России, пафос, благодаря алжирскому походу в снегах и весной, в росах и ландышах. Алжирская тетрадь (Арзамас). Кровать плывет туда.
Глиняная пещерная фигурка, подсвечник, память о Вадиме. Мытищи, другая родина, необъятная, родная, весенняя. Негры, утки словно в японской воде, цветут вишни. Я подхожу к тому спящему дому, дрожь весны, какая-то сила уводит, как под гипнозом, я не знаю он был или не был, такой романс, жестокий и городской.
Очарование манекенов, Ж. Де Кирико, Бретон, Элюар, Сюппо, Деснос, Дали, Гала, Макс Эрнст, другие окопы, война. Маньяки манифестов, заложники снов. Лекция профессора словно ацтека с золотыми серьгами в ушах. Нева, широкая как Э., дом поэта, тихо кланяюсь ему, почти китайская церемониальность, почти японская, наша. Фрегат Примогэ, грамотка французского капитана русскому словно японскому или к. переводчику. Сумерки, фейерверк в Петергофе, фонтаны, дождь, дворец. Переводчики французские и русские, красная икра в лоханке из дворца, вино и фрукты. Дезирхены и плезирхены опущены в потоп, унесены. Перевод страсти, сигнальные системы, собаки, драконы, змеи. Орнамент текста. Зависть, роман Ю.Олеши. Три толстяка, сказка. Ни дня без строчки. Камни, в том числе. Булыжники, минералы, их драгоценность, иерархия камней. Поиск аметиста, вдовьего камня, его красота.
* * *
Гибель листьев, люди в оранжевых комбинезонах, женщины как у Шекспира хоронят листья. Осень фейерверков, сезон светящихся воздухов. Вышивание руками, под высокие песни, душевный трепет. Уже до нас, кажется, нет дела, все светится, тело обнажается вне времен года. Вне сезонов. Нить невидимая сквозь деньги, сжигаемые Настасьей Филипповной, сквозь дым этих денег, которые накаляются камнями в бане, в музее.
Чашу эту мимо. Собор или чаша вокзала. Осень садов и парков, обиды. Ж. это тайна. Женское имя. Звонок с Театральной площади как откуда-то снизу. Золото мое и серебро. Постсоветскость пространства. Заневская, метро. Поднимаются и опускаются. Песня и отдых души.
Дураки и дороги, еще одно название романа. Памяти Гоголя. Провансальский язык кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Разобранная постель, белая, тревожная. Начинается как в песне белый день, осенний. Вчерашняя лекция по постмодерну, встреча со Славой. Шесть лет он жил во Франции. Золотые очки, портфель, шапочка. Волны судьбы, свадьбы. Опять волны, светящиеся огни Невского ночью, когда мы возвращаемся с лекции по постмодерну. На Невском как всегда, как на реке: огни. Ужасно и прекрасно. К маяку, вот название романа. На седьмом троллейбусе. Со Славой расстаемся. До славы лучшей, подлинной, длинной как сиянье. А пока, зданье вокзала людей.
Постмодерн это, преимущественно, разрушение, сказал профессор Мишель Рибалька из Сан-Луи, десубстанциализация, дегуманизация, все что начинается на де, дис, ре. Диссертация, революция, деколонизация. Негативизм, пиромания, паразитизм. Р. Переписывание заново. Белый флаг, белый день, белая постель. Карнавализация. Вкладывание денег в скуку, отдохновение после дорог. Невский черный как черновик, плохоосвещенный как река или карнавал. Свет все-таки бьющий как фонтан там и здесь, ощущение постмодерна. Люди как писатели постмодерна, по Лотреамону. Все они поэты, красавицы. Невский рек, каналов, аптек. Кульминация: вокзал, деструкция и апофеоз. Или лучше сказать пароксизм страсти. Вокзал как памятник, классицизм Тона, триумфальная арка, черный обелиск с золотой звездой, ночью. Серый обелиск, история памятников, предисловие к Кама Сутре.
Пыль как в поэзии Редьярда Киплинга об Африке, о войне. Солдаты, схватывающие на лету и ничего не понимающие. Текст в тексте, но не как матрешки (их выдумал японец), а как дорога в дороге, путь в другом пути, рельсы и белый след в небе, Пушкин и корабль. Тартарен в своих Альпах, на тропинке рядом с Махачкалой, предгорье, коровы, орлы, собака. Как иностранец, итальянец, дыши легко здесь в горах Дагестана, то есть там, в преддверии гор. Море. А мы с тобой вдвоем, предположенье. А получается втроем. Смех. Слезы. Тебе проповедовали в горах, теперь мне понятно. Здесь в низине свои Гималаи, с другим знаком, дышится очень просто, даже не чувствуешь иногда. Памяти другого К. Жанр: ин мемориам. Моцарт, концертная зала. Мойка, вдруг все выстроилось, вытянулось вдоль этой реки, узкой как серая перчатка. А., не пиши красиво, постмодерн не велит. А пиши правдиво. Аня, осенний бульвар, воспоминание о К., которого не знал. Когда она с ним познакомилась тот другой уже дышал иным воздухом как в предгорье. Аня не знала об этом. Легкое дыхание, памяти Бунина. Все кажется запуталось, приближается к хаосу, удаление и приближение, космос, день затмения, большая и малая вода, профессор сказал, я его читал, но теперь не понимаю. Ах профессор. Дао пути, приближение и удаление, блеск моря, смотрю с балкона. Санаторий в Сочи на малой горе как роман или в гостинице «Ленинград», Дагестан. Тело и море как слово и дело, как море и Пушкин. Поэт и город. Тема музея, вокзала, словаря. Приближение к пониманию, бездна печали. Удаление, осторожное как на сцене, па а па. Сквозь сон, дороги кампаний. Большая алжирская: Арзамас. Две малые (швейцарская и французская). Правда о хлебе и винограде.
* * *
Петербургские сумерки руин. Над крышами словно столицы мира. Мир как крестьянская община, катакомбы, крестьянин не язычник из французского Средневекового пейзажа и не мужик из словаря «Робер», катакомбы Третьего, троянского мира, сумерки просвещенья. Педагогическая поэма, но не про крестьян, а про сумерки вечного города. Воображаемые огороды крестьян. Пейзаж, пейзане, коровы. Улица Марата, девять, за баней, место рядом с бывшей церковью, воспоминание без руин, баня как мемуар, римская теплая терма как хлев. Поднимаемся. Страшно от такой красоты, словно вражья во всей силе, краски заката. Но не яркие как в опере, а более больнее. Квартал вокзала, после лекции в университете о дадаизме, сюрреализме как способе мыслить, жить, творить. Андрей, стриженый, смешной и трогательный с ушами, а тот другой, но пусть он ждет, пока мы кончим. Ищу где разменять сто, чтобы отдать двадцать пять, плата за. Роман о сумерках в городе, в голове, душе и мыслях. Плеоназмы пленительны. Живем на деньги от алжирской кампании во глубине России, арзамасская зима-весна, рубли и доллары, швейцарские франки альпийской кампании, точнее швейцарской кампании, где горы Юра. Без ошибки не любят как воду без стрекоз и ила.
Воспоминание о вениках и стороже соседней базы «Алые паруса», романтика бани с алжирцами и переводчиком Андрюшей. Баня, песни, возвращение в дом. Сквозь ветки, через забор, по дороге к «Мальчишу». Федоровна, как императрица, гран-дама тех мест, хозяйка санчасти в лесу как на войне. Открытие России, пафос, благодаря алжирскому походу в снегах и весной, в росах и ландышах. Алжирская тетрадь (Арзамас). Кровать плывет туда.
Глиняная пещерная фигурка, подсвечник, память о Вадиме. Мытищи, другая родина, необъятная, родная, весенняя. Негры, утки словно в японской воде, цветут вишни. Я подхожу к тому спящему дому, дрожь весны, какая-то сила уводит, как под гипнозом, я не знаю он был или не был, такой романс, жестокий и городской.
Очарование манекенов, Ж. Де Кирико, Бретон, Элюар, Сюппо, Деснос, Дали, Гала, Макс Эрнст, другие окопы, война. Маньяки манифестов, заложники снов. Лекция профессора словно ацтека с золотыми серьгами в ушах. Нева, широкая как Э., дом поэта, тихо кланяюсь ему, почти китайская церемониальность, почти японская, наша. Фрегат Примогэ, грамотка французского капитана русскому словно японскому или к. переводчику. Сумерки, фейерверк в Петергофе, фонтаны, дождь, дворец. Переводчики французские и русские, красная икра в лоханке из дворца, вино и фрукты. Дезирхены и плезирхены опущены в потоп, унесены. Перевод страсти, сигнальные системы, собаки, драконы, змеи. Орнамент текста. Зависть, роман Ю.Олеши. Три толстяка, сказка. Ни дня без строчки. Камни, в том числе. Булыжники, минералы, их драгоценность, иерархия камней. Поиск аметиста, вдовьего камня, его красота.
* * *
Гибель листьев, люди в оранжевых комбинезонах, женщины как у Шекспира хоронят листья. Осень фейерверков, сезон светящихся воздухов. Вышивание руками, под высокие песни, душевный трепет. Уже до нас, кажется, нет дела, все светится, тело обнажается вне времен года. Вне сезонов. Нить невидимая сквозь деньги, сжигаемые Настасьей Филипповной, сквозь дым этих денег, которые накаляются камнями в бане, в музее.
Чашу эту мимо. Собор или чаша вокзала. Осень садов и парков, обиды. Ж. это тайна. Женское имя. Звонок с Театральной площади как откуда-то снизу. Золото мое и серебро. Постсоветскость пространства. Заневская, метро. Поднимаются и опускаются. Песня и отдых души.
Дураки и дороги, еще одно название романа. Памяти Гоголя. Провансальский язык кино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59