Она испытывала естественное отвращение к женщинам, промышляющим любовью, к тем, кого люди военные зовут «милашками» или «красотками», но она чувствовала, что их надо жалеть и обращаться с ними милосердно. Поэтому Гильометта ласково ответила Симоне Лабардин:
– Святой отец скоро посетит нас, если будет угодно господу. И мы не пожалеем о том, что ждали его, потому что он человек сведущий, его речи и проповеди наставляют народ в благочестии еще более, чем речи брата Ришара, проповедовавшего прошлой весной в этом же монастыре. Святой отец знает лучше любого из мирян, какие нам предстоят времена и какие необыкновенные чудеса должны свершиться. Я думаю, что его речи будут нам на благо.
– Дай-то бог, – молвила со вздохом Симона Лабардин. – Но окажите, вы не скорбите о том, что лишены зрения?
– Нет, я надеюсь увидеть бога.
Симона Лабардин подмостила себе под бок свою накидку и сказала:
– В жизни все – либо радость, либо горе. Я живу в конце улицы Сент-Антуан. Это самое красивое место в городе и самое веселое: ведь все лучшие гостиницы находятся на площади Воде или поблизости от нее. До этой войны там всегда можно было раздобыть горячий хлеб, свежие селедки и осеррское вино целыми бочками. Вместе с англичанами к нам пришел голод. Нет больше ни хлеба в ларе, ни вязанки хвороста в печи. Арманьяки, а за ними бургундцы выпили все вино, и в погребах осталась только лишь какая-то бурда из выжимок яблок и слив. Ни рыцари, вооруженные для турниров, ни пилигримы в капюшонах, с посохами в руках, ни купцы со своими мулами и сундуками, наполненными ножевым товаром или молитвенниками, – никто больше не приезжает на улицу Сент-Антуан, чтобы получить там ночлег и всласть пообедать. Только волки выходят по вечерам из окрестных лесов и пожирают в предместьях маленьких детей.
– Уповайте на господа, – сказала Гильометта Дионис.
– Аминь! – ответила Симона Лабардин. – Но вы еще не слышали про самое худшее. В четверг, накануне Иванова дня, в три часа ночи постучались в мою дверь два англичанина. Опасаясь, что они пришли меня обворовать или же для развлечения разнести в щепы мои сундуки и лари, или же устроить еще какое-нибудь бесчинство, я крикнула им из окна, чтобы они шли своей дорогой, что я их совсем не знаю и не открою им. Тогда они начали стучать еще сильнее, грозя высадить дверь и отрезать мне нос и уши. Чтобы прекратить этот шум я вылила им на голову кувшин воды, но кувшин выскользнул у меня из рук и разбился о голову одного из англичан, да так неудачно, что уложил его на месте. Его приятель позвал стражу. Меня увели в Шатле и бросили в темницу, откуда я вышла, лишь уплатив большую сумму денег. Дома я застала полный разгром – все от погреба до чердака было разграблено. С той поры дела мои идут все хуже и хуже. У меня не осталось ничего, кроме лохмотьев, которые на мне. В отчаянье я пришла послушать святого отца; говорят, что его речи приносят большое утешение.
– Господь любит вас, – сказала Гильометта Дионис. – Это он привел вас сюда.
В толпе воцарилось молчание. Брат Жоконд появился на помосте. Глаза его метали молнии.
Он заговорил, и голос его зазвучал как раскаты грома:
– Я побывал в Иерусалиме, доказательства чему – здесь, в этой суме: иерихонские розы, ветвь оливкового дерева, под которым Иисус Христос исходил кровавым потом, и горсть земли с Голгофы.
Он долго рассказывал о своем паломничестве. И добавил:
– В Сирии я встретил евреев, шедших куда-то большими толпами; я спросил их, куда они идут, и они ответили мне: «Мы идем толпою в Вавилон, потому что воистину мессия родился среди людей, и он вернет нам наше наследие и приведет нас в землю обетованную». Так говорили евреи из Сирии. Однако Писание учит нас, что тот, кого они именуют мессией, в действительности – антихрист, о коем написано, что он родится в Вавилоне, столице Персии, будет вскормлен в Вифсаиде и поселится в юности в Хоразине. Вот почему Иисус Христос сказал: «Vae, vae tibi, Bethsaida! Vae, Chorozain!».
Далее брат Жоконд сказал:
– Будущий год явит самые необычайные чудеса, каких еще никто никогда не видел. Близок час. Уже родился человек греха, сын гибели и злобы, зверь, вышедший из бездны, мерзость отчаяния. Он из колена Данова, о коем сказано: «Дан будет змеем на дороге, аспидом на пути».
Братья, вы скоро увидите, как вернутся на землю пророки: Илия, Енох, Моисей, Иеремия и святой Иоанн Евангелист. Грядет день гнева, и обратит он мир сей во прах, по свидетельству Давида и Сивиллы. Вот почему вы должны покаяться, искупить грехи свои и отречься от ложных благ.
В ответ на слова святого брата глубокие вздохи вырывались из растроганных сердец. А некоторые мужчины и женщины едва не лишились чувств, когда проповедник воскликнул:
– Я читаю в сердцах ваших, что вы держите у себя дома корни мандрагоры, из-за которых вы попадете в ад.
Действительно, многие парижане платили большие деньги старухам, желающим знать больше, чем положено человеку, за корни мандрагоры, которые затем с величайшей заботливостью хранили в особой шкатулке. Эти магические корни похожи на уродливого человечка сатанински причудливой формы. Их заворачивали в тонкое полотно или шелк, и эти фигурки приносили богатство – источник всего зла в этом мире.
Брат Жоконд на все лады громил женские наряды и украшения.
– Откажитесь, – говорил он, – от рогов на ваших колпаках и от платьев с хвостами! Не стыдно ли вам наряжаться дьявольскими отродьями. Разложите костры на улицах и сожгите ваши проклятые головные уборы, ожерелья, тонкие полотна, куски кожи на китовом усе, которые вы вставляете в свои колпаки.
Словом, он так усердно молил их не губить свои души и заслужить милость божию, что все плакали горючими слезами. И Симона Лабардин плакала больше всех.
Когда, сойдя с помоста, брат Жоконд проходил по монастырю и костехранилищу, народ становился на колени. Женщины подносили к нему детей, дабы он благословил их, или просили его дотронуться до их образков и четок. Некоторые вырывали нитки из его одежды, веря, что их надо прикладывать к больному месту и тогда получишь исцеление. Гильометта Дионис шла за монахом с такой легкостью, как если бы ее плотские очи могли видеть. Симона Лабардин, рыдая, следовала за Гильометтой. Она сняла свой двурогий колпак и повязала голову платком.
Так шли они по улицам, где женщины и мужчины, возвратясь с проповеди, разводили костры перед своими домами, чтобы сжечь уборы, которые они срывали с головы, а также корни мандрагоры. Но, дойдя до берега реки, брат Жоконд сел под вязом, а Гильометта Дионис подошла к нему и сказала:
– Отец мой, мне было откровение, что вы пришли в это королевство восстановить мир и согласие. Мне не раз бывали откровения о мире во французском королевстве.
1 2 3 4
– Святой отец скоро посетит нас, если будет угодно господу. И мы не пожалеем о том, что ждали его, потому что он человек сведущий, его речи и проповеди наставляют народ в благочестии еще более, чем речи брата Ришара, проповедовавшего прошлой весной в этом же монастыре. Святой отец знает лучше любого из мирян, какие нам предстоят времена и какие необыкновенные чудеса должны свершиться. Я думаю, что его речи будут нам на благо.
– Дай-то бог, – молвила со вздохом Симона Лабардин. – Но окажите, вы не скорбите о том, что лишены зрения?
– Нет, я надеюсь увидеть бога.
Симона Лабардин подмостила себе под бок свою накидку и сказала:
– В жизни все – либо радость, либо горе. Я живу в конце улицы Сент-Антуан. Это самое красивое место в городе и самое веселое: ведь все лучшие гостиницы находятся на площади Воде или поблизости от нее. До этой войны там всегда можно было раздобыть горячий хлеб, свежие селедки и осеррское вино целыми бочками. Вместе с англичанами к нам пришел голод. Нет больше ни хлеба в ларе, ни вязанки хвороста в печи. Арманьяки, а за ними бургундцы выпили все вино, и в погребах осталась только лишь какая-то бурда из выжимок яблок и слив. Ни рыцари, вооруженные для турниров, ни пилигримы в капюшонах, с посохами в руках, ни купцы со своими мулами и сундуками, наполненными ножевым товаром или молитвенниками, – никто больше не приезжает на улицу Сент-Антуан, чтобы получить там ночлег и всласть пообедать. Только волки выходят по вечерам из окрестных лесов и пожирают в предместьях маленьких детей.
– Уповайте на господа, – сказала Гильометта Дионис.
– Аминь! – ответила Симона Лабардин. – Но вы еще не слышали про самое худшее. В четверг, накануне Иванова дня, в три часа ночи постучались в мою дверь два англичанина. Опасаясь, что они пришли меня обворовать или же для развлечения разнести в щепы мои сундуки и лари, или же устроить еще какое-нибудь бесчинство, я крикнула им из окна, чтобы они шли своей дорогой, что я их совсем не знаю и не открою им. Тогда они начали стучать еще сильнее, грозя высадить дверь и отрезать мне нос и уши. Чтобы прекратить этот шум я вылила им на голову кувшин воды, но кувшин выскользнул у меня из рук и разбился о голову одного из англичан, да так неудачно, что уложил его на месте. Его приятель позвал стражу. Меня увели в Шатле и бросили в темницу, откуда я вышла, лишь уплатив большую сумму денег. Дома я застала полный разгром – все от погреба до чердака было разграблено. С той поры дела мои идут все хуже и хуже. У меня не осталось ничего, кроме лохмотьев, которые на мне. В отчаянье я пришла послушать святого отца; говорят, что его речи приносят большое утешение.
– Господь любит вас, – сказала Гильометта Дионис. – Это он привел вас сюда.
В толпе воцарилось молчание. Брат Жоконд появился на помосте. Глаза его метали молнии.
Он заговорил, и голос его зазвучал как раскаты грома:
– Я побывал в Иерусалиме, доказательства чему – здесь, в этой суме: иерихонские розы, ветвь оливкового дерева, под которым Иисус Христос исходил кровавым потом, и горсть земли с Голгофы.
Он долго рассказывал о своем паломничестве. И добавил:
– В Сирии я встретил евреев, шедших куда-то большими толпами; я спросил их, куда они идут, и они ответили мне: «Мы идем толпою в Вавилон, потому что воистину мессия родился среди людей, и он вернет нам наше наследие и приведет нас в землю обетованную». Так говорили евреи из Сирии. Однако Писание учит нас, что тот, кого они именуют мессией, в действительности – антихрист, о коем написано, что он родится в Вавилоне, столице Персии, будет вскормлен в Вифсаиде и поселится в юности в Хоразине. Вот почему Иисус Христос сказал: «Vae, vae tibi, Bethsaida! Vae, Chorozain!».
Далее брат Жоконд сказал:
– Будущий год явит самые необычайные чудеса, каких еще никто никогда не видел. Близок час. Уже родился человек греха, сын гибели и злобы, зверь, вышедший из бездны, мерзость отчаяния. Он из колена Данова, о коем сказано: «Дан будет змеем на дороге, аспидом на пути».
Братья, вы скоро увидите, как вернутся на землю пророки: Илия, Енох, Моисей, Иеремия и святой Иоанн Евангелист. Грядет день гнева, и обратит он мир сей во прах, по свидетельству Давида и Сивиллы. Вот почему вы должны покаяться, искупить грехи свои и отречься от ложных благ.
В ответ на слова святого брата глубокие вздохи вырывались из растроганных сердец. А некоторые мужчины и женщины едва не лишились чувств, когда проповедник воскликнул:
– Я читаю в сердцах ваших, что вы держите у себя дома корни мандрагоры, из-за которых вы попадете в ад.
Действительно, многие парижане платили большие деньги старухам, желающим знать больше, чем положено человеку, за корни мандрагоры, которые затем с величайшей заботливостью хранили в особой шкатулке. Эти магические корни похожи на уродливого человечка сатанински причудливой формы. Их заворачивали в тонкое полотно или шелк, и эти фигурки приносили богатство – источник всего зла в этом мире.
Брат Жоконд на все лады громил женские наряды и украшения.
– Откажитесь, – говорил он, – от рогов на ваших колпаках и от платьев с хвостами! Не стыдно ли вам наряжаться дьявольскими отродьями. Разложите костры на улицах и сожгите ваши проклятые головные уборы, ожерелья, тонкие полотна, куски кожи на китовом усе, которые вы вставляете в свои колпаки.
Словом, он так усердно молил их не губить свои души и заслужить милость божию, что все плакали горючими слезами. И Симона Лабардин плакала больше всех.
Когда, сойдя с помоста, брат Жоконд проходил по монастырю и костехранилищу, народ становился на колени. Женщины подносили к нему детей, дабы он благословил их, или просили его дотронуться до их образков и четок. Некоторые вырывали нитки из его одежды, веря, что их надо прикладывать к больному месту и тогда получишь исцеление. Гильометта Дионис шла за монахом с такой легкостью, как если бы ее плотские очи могли видеть. Симона Лабардин, рыдая, следовала за Гильометтой. Она сняла свой двурогий колпак и повязала голову платком.
Так шли они по улицам, где женщины и мужчины, возвратясь с проповеди, разводили костры перед своими домами, чтобы сжечь уборы, которые они срывали с головы, а также корни мандрагоры. Но, дойдя до берега реки, брат Жоконд сел под вязом, а Гильометта Дионис подошла к нему и сказала:
– Отец мой, мне было откровение, что вы пришли в это королевство восстановить мир и согласие. Мне не раз бывали откровения о мире во французском королевстве.
1 2 3 4