Через несколько месяцев после встречи с Брэдфордом они обедали в ресторане отеля «Мэйфлауэр».. Жан-Пьер повернулся к Брэду.
— Я хочу, чтобы ты переехал ко мне. — Брэд рассмеялся.
— Прекрасная мысль. Я бы с удовольствием. Однако если в армии узнают о наших отношениях, меня отдадут под трибунал, на три года сунут в тюрьму, а потом с позором выгонят из армии.
— А зачем кому-то об этом знать? — спросил Жан-Пьер. — Мы же не останемся здесь до скончания века. После войны ты сможешь приехать ко мне во Францию. Там мы будем жить, как в раю.
— А что я буду делать во Франции? Языка я не знаю. Нет, Жан-Пьер, чтобы жить, нужны деньги.
— Деньги — это ерунда, — рассмеялся Жан-Пьер.
— Что? У тебя достаточно денег, чтобы жить, не работая? — спросил Брэд.
— У меня достаточно денег, чтобы жить, не работая, даже в Америке. Главное в том, что я тебя люблю! Я хочу, чтобы мы жили вместе.
Брэд посмотрел на него и поднял бокал с вином.
— Я тоже люблю тебя!
Они чокнулись, выпили вина. Первым заговорил Жан-Пьер.
— За нашу верность!
Под столом Жан-Пьер положил руку на бедро Брэда, затем двинулся выше. Почувствовал его твердеющий фаллос.

Часть вторая
Два франка за литр
ГЛАВА 12
ДЖЕРРИ В АРМИИ
Пятницу, да еще тринадцатое число я считал для себя несчастливым днем. В феврале 1942 года этот день выдался еще и холодным. Я стоял с голой задницей в Гранд-Централ, проходил медицинскую комиссию. Меня осмотрели никак не меньше двадцати врачей, и они заглянули во все отверстия в моем теле, от задницы до ушей. Наконец осмотр закончился. Я оделся и теперь сидел по другую сторону стола от врача лет пятидесяти, который внимательно просматривал мою медицинскую карту. Каждые несколько минут поверх нее он смотрел на меня.
— Ты еврей? — наконец спросил он.
— Да, доктор, — ответил я.
— Я тоже еврей. Я молча кивнул.
Он поднялся, взял какой-то маленький черный инструмент с лампочкой на конце, сунул его сначала в мое правое ухо, потом в левое. Вновь сел за стол.
Продолжил чтение медицинской карты. Затем раскрыл толстый фолиант и начал что-то из него вычитывать. Я огляделся, не стоит ли кто за мной. Нет, очереди выстроились к другим врачам. Мне призывники напоминали скот, идущий на бойню из какого-нибудь ковбойского фильма. Врачи не видели в них людей. Их интересовали только результаты осмотра. По ним врачи или давали добро на службу, или освобождали от нее. Никого не волновало, хотел человек служить или нет.
Но я полагал, что со здоровьем у меня все в порядке, поэтому не понимал, в чем заминка. Повернувшись к доктору, я забарабанил пальцами по столу. Доктор поднял на меня глаза.
— Ты хорошо слышишь?
— Более чем.
Он вздохнул.
— Джерри, когда тебе делали мастоидектомию? Я задумался.
— Не помню, доктор. Наверное, я был совсем маленьким.
— Скорее всего. Перфорация в барабанной перепонке практически затянулась. Тебе повезло, что операцию не пришлось делать на втором ухе. Иначе ты бы уже оглох.
— И что все это значит?
— Ничего. Если б в детстве тебе сделали операцию на оба уха, ты бы получил категорию четыре-эф.
— Но, доктор, мне говорили, если у человека перфорированная барабанная перепонка и он не слышит так же хорошо, как остальные, этот человек может остаться без головы.
Доктор хохотнул.
— Ты получишь категорию один-бэ. Годен к нестроевой.
— И что из этого следует?
— Тебя определят то ли на кухню, то ли в ремонтные мастерские. Может, даже писарем, — ответил он. — Честно говоря, не знаю, как они тобой распорядятся.
— Я бы мог подсказать, как мною распорядиться. Оставить меня дома.
— Где же твой патриотизм, Джерри? Ты Должен сгорать от желания убить Адольфа Гитлера.
— Я еврей, доктор, а не герой.
Доктор заполнил формуляр и передал мне.
— Эта бумага определяет тебя в категорию «годен к нестроевой». Не один-а, но и не четыре-эф. Тебе надо прийти завтра и пройти дополнительную проверку. Я рекомендовал направить тебя в авторемонтные мастерские.
Я взглянул на доктора. Потом прочитал формуляр и наконец-то понял, какую он оказал мне услугу.
— Спасибо, доктор. Я вам очень признателен. Большое спасибо.
Он улыбнулся мне, похлопал по плечу.
— Ты напомнил мне сына. Он еще учится в медицинской школе, и я молю Бога, чтобы эта ужасная война закончилась до того, как ему придется идти в армию.
— Спасибо вам, доктор, — повторил я. — Надеюсь, все сложится хорошо и для вашего сына.
Гранд-Централ я покидал в превосходном настроении. И тут меня окликнул знакомый голос. Бадди. Я направился к нему.
— Каким ветром тебя сюда занесло? Таким несчастным я его никогда не видел.
— Меня призвали.
— Ты уже прошел медкомиссию? Бадди закурил сигарету, глубоко затянулся и выпустил дым из широких ноздрей.
— У меня все в норме. Один-а. А что у тебя?
— Один-бэ.
— Это еще что такое? Впервые слышу.
— Я тоже. Но жаловаться мне не на что. Доктор рекомендовал отправить меня в авторемонтные мастерские.
— Да что ты понимаешь в автомобилях? Ты даже не знаешь, как на них ездить! Я уставился на него.
— Пошли отсюда. У меня есть идея! Из Гранд-Централ мы вышли на Лексингтон-авеню и завернули в маленький кафетерий. Взяли по чашке кофе, сели за пустой столик. Бадди пригубил кофе.
— Черт, какой горячий!
— Дай ему остынуть, — и я протянул Бадди формуляр, полученный от врача.
Он прочитал его, посмотрел на меня.
— А мне что с этого? Я такой не получу. — Он вытащил из кармана полоску бумаги, повертел ею у меня перед носом. — Мой врач определил меня в категорию один-а.
— Что с тобой произошло, Бадди? Куда подевался тот-хитрец, которого я всегда знал? Что с тобой сделала медкомиссия? Запугала до смерти?
— А что я могу поделать?
— Разве ты не помнишь старика-негра, который умеет так ловко подделывать документы? Ты еще меня с ним знакомил. Не он ли нарисовал Эдди лицензии, разрешающие ему изготовлять сельтерскую, развозить ее на грузовике и продавать?
— Да, я знаю этого старика.
— Он все еще при деле? Ты говорил мне, что он изготавливает карточки социального страхования, водительские удостоверения, свидетельства о рождении для четырнадцатилетних, чтобы те числились шестнадцатилетними и могли работать.
— А мне-то что до этого? — Бадди никак не хотел меня понять.
— Давай навестим его. Ты говорил, что он классный специалист. — Я сунул Бадди под нос свой формуляр. — Пусть изготовит копию и определит тебя в механики. Тогда нас не разлучит и армия.
— Ты забыл одну мелочь, — пробурчал Бадди.
— Какую?
— Ты белый. А я — черный.
— Кожа у тебя почти такая же светлая, как и моя. Если кто-нибудь спросит, мы скажем, что ты — кубинец.
Бадди молчал целую минуту. Потом улыбнулся, впервые за весь день.
— Я, наверное, псих. — Он достал из кармана деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76