Можно лишь с завистью прочесть одну из заповедей средневекового раввина приведённую Шахаком:
«Любить каждого еврея — значит заботиться о нём, как о самом себе».
(Правда, в форме для русских чуждой: «заботиться о нём и о его деньгах, как о себе и своих деньгах».)
2. Сосуществование в одной стране с влиятельной группой, отождествляющей себя с еврейством, или, по терминологии Л. Радзиховского, находящейся «в еврейской сфере» — это судьба русских на ближайшем этапе истории.
3. Мы должны жить вместе, но это очень непростое сосуществование. У многих евреев жизнь среди русских, в русской по духу стране, вызывает яростное неприятие. Какова основа этого неприятия? Что рождало Гершуни, Богрова, Свердлова, Френкеля? — понять трудно, да, может быть, и не это сейчас главное. Важнее этот факт признать. Конечно, это было не «неравноправие», не еврейские погромы или дело Бейлиса. Хотя вера в это глубоко укоренилась в еврейской среде. Но ведь начиная с середины XIX в. в Германии не существовало для евреев никаких ограничений. Германия часто приводилась как пример страны, где евреи не имеют претензий к обществу — и ставилась в пример России. И тем не менее, как мы видели, участие евреев в руководстве германской революцией 1918…23 гг., было едва ли не больше, чем в русской 1917 г. И если революция в Германии тогда не победила, то уж не потому, что в неё было вложено мало еврейских сил.
Отношение Вейцмана к России даёт пример этого априорного неприятия. Так, он пишет:
«Я мало знал о язычниках, но уже очень рано они стали для меня символами злых сил, с которыми я должен сражаться, напрягая все свои молодые способности, чтобы завоевать своё место в жизни».
И действительно, он часто говорите своей ненависти к России, даже не пытаясь её объяснить: «зная о моей ненависти к России, он обратился ко мне…» и т. д.
И это радикальное неприятие именно русского строя жизни мы встречали вплоть до последнего времени (см. главу 15).
Такое печальное обстоятельство надо иметь в виду, не закрывать на него глаза. Видимо, есть что-то в русских для определённого духовного склада трудно переносимое. Но не нам же, благодаря этому, ломать свою национальную психику. Тем, кому невмоготу с нами жить, надо, конечно, дать возможность уехать — да такая возможность сейчас и есть. С теми, кто предпочитает остаться, найти форму сосуществования. Для них, по возможности, безболезненную, но прежде всего предполагающую сохранение русской национальной идентичности. Ведь мы просто не можем уехать из своей страны, да нам, в масштабе народа, некуда и ехать.
4. Чтобы Россия была жизнеспособной, власть, во всех областях жизни и на всех уровнях, должна быть, в основном, русской, а в ближайшие века наиболее вероятный претендент на власть с нерусской стороны — это представители мирового еврейства (хотя не исключительно они). Тем не менее, такая констатация никак не связана с каким-либо духом озлобления. Концепция «возмездия» вообще чужда русскому сознанию. В русском сознании, например, монгольское завоевание отнюдь не отпечаталось как «Холокост». Тут просто формулируется условие — и логически довольно очевидное, и на опыте не раз подтверждённое — для нормальной, устойчивой жизни народа. Без чего вся наша страна долго не просуществует, а это трагично ударит по всем её жителям, — включая и живущих здесь евреев. Да и неоднократно раздавались протесты, именно с еврейской стороны, против тех путей, на которые толкает жизнь международное еврейство.
Существует уже старинная традиция такого «еврейского диссидентства». Вероятно, она начинается ещё со знаменитого Д’Акосты (XVII в.). Брафман, авторы сборника «Россия и евреи», Анна Арндт. Уже в послевоенное время — С. Марголина. Она пишет, например, о бестактности современных евреев, слишком громко стонущих о преследованиях, якобы переживаемых ими:
«В сравнении с кровавыми столкновениями в Нагорном Карабахе, повешенными узбекскими детьми и разорванными на чести женщинами, в сравнении с замёрзшими в снегу осетинскими грудными младенцами, еврейский вопрос с размазыванием антисемитизма и погромными фантазиями не занимает слишком видного места. Солидный моральный капитал, приобретённый евреями в связи с Освенцимом, по-видимому, растрачен. Мир тоже имеет теперь право относиться к евреям, как ко всем другим народам. Судьбу евреев нельзя отрывать от судьбы других народов, борьба за права евреев не прогрессивнее борьбы за права других народов».
Так же и Топоров:
«И всё же существует некая национальная паранойя, заставляющая евреев всячески раздувать мимолётную, уже минувшую или вовсе мнимую опасность, самым пагубным для себя образом, пренебрегая по времени опасностью подлинной».
Наконец, Шахак просто с отчаянием пишет о превращении Израиля в тоталитарное государство:
«Исторический иудаизм и два его наследника, ортодоксальный иудаизм и сионизм, оба являются заклятыми врагами концепции открытого общества в применении к Израилю».
Он призывает пересмотреть отношение к «еврейскому прошлому», признать существование «еврейской исключительности» и даже, адресует той идеологии, на которой и то, и другое основывается, призыв Вольтера: «Раздавить гадину!»
Было бы чудесно, если бы некоторый духовный переворот внутри еврейского народа устранил давление международного еврейства, которое мы испытали в течение протёкшего века: «хождение во власть», отношение к нашим жизненным ценностям как «бутафорским яствам». Но ни один народ не может полагаться на то, что решение его проблем само придёт извне. Поэтому, надеясь на то, что известные нам публицисты отражают широкое течение еврейской мысли, русские могут, в вопросах, касающихся их будущности, рассчитывать только на свои силы.
5. Конечно, в теперешнем положении России, вообще звучит горькой иронией — говорить о каких-то русских силах. Но надо надеяться на то, что всеми пережитыми катастрофами русский народ всё же не убит, а только сбит с ног и постепенно приходит в себя.
К тому же, главная сила, которой сейчас придавлена Россия, — денационализировавшееся общество Запада, международный финансовый капитал с центром в США и Такими орудиями, как НАТО — сама переживает глубокий кризис. Упадок духовного творчества — и художественного, и научного, — падение роли национальных государств, рост ощущения «конца», грозящей гибели — атомной ли войны, перенаселения ли или экологического кризиса, — наконец, глубокий финансовый кризис и рост терроризма (а, может быть, терроризм и есть попытка скрыть финансовый кризис) — всё это признаки конца того типа цивилизации, который сложился в Западной Европе и США. XXI в. неизбежно будет свидетелем падения этого цивилизационного типа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
«Любить каждого еврея — значит заботиться о нём, как о самом себе».
(Правда, в форме для русских чуждой: «заботиться о нём и о его деньгах, как о себе и своих деньгах».)
2. Сосуществование в одной стране с влиятельной группой, отождествляющей себя с еврейством, или, по терминологии Л. Радзиховского, находящейся «в еврейской сфере» — это судьба русских на ближайшем этапе истории.
3. Мы должны жить вместе, но это очень непростое сосуществование. У многих евреев жизнь среди русских, в русской по духу стране, вызывает яростное неприятие. Какова основа этого неприятия? Что рождало Гершуни, Богрова, Свердлова, Френкеля? — понять трудно, да, может быть, и не это сейчас главное. Важнее этот факт признать. Конечно, это было не «неравноправие», не еврейские погромы или дело Бейлиса. Хотя вера в это глубоко укоренилась в еврейской среде. Но ведь начиная с середины XIX в. в Германии не существовало для евреев никаких ограничений. Германия часто приводилась как пример страны, где евреи не имеют претензий к обществу — и ставилась в пример России. И тем не менее, как мы видели, участие евреев в руководстве германской революцией 1918…23 гг., было едва ли не больше, чем в русской 1917 г. И если революция в Германии тогда не победила, то уж не потому, что в неё было вложено мало еврейских сил.
Отношение Вейцмана к России даёт пример этого априорного неприятия. Так, он пишет:
«Я мало знал о язычниках, но уже очень рано они стали для меня символами злых сил, с которыми я должен сражаться, напрягая все свои молодые способности, чтобы завоевать своё место в жизни».
И действительно, он часто говорите своей ненависти к России, даже не пытаясь её объяснить: «зная о моей ненависти к России, он обратился ко мне…» и т. д.
И это радикальное неприятие именно русского строя жизни мы встречали вплоть до последнего времени (см. главу 15).
Такое печальное обстоятельство надо иметь в виду, не закрывать на него глаза. Видимо, есть что-то в русских для определённого духовного склада трудно переносимое. Но не нам же, благодаря этому, ломать свою национальную психику. Тем, кому невмоготу с нами жить, надо, конечно, дать возможность уехать — да такая возможность сейчас и есть. С теми, кто предпочитает остаться, найти форму сосуществования. Для них, по возможности, безболезненную, но прежде всего предполагающую сохранение русской национальной идентичности. Ведь мы просто не можем уехать из своей страны, да нам, в масштабе народа, некуда и ехать.
4. Чтобы Россия была жизнеспособной, власть, во всех областях жизни и на всех уровнях, должна быть, в основном, русской, а в ближайшие века наиболее вероятный претендент на власть с нерусской стороны — это представители мирового еврейства (хотя не исключительно они). Тем не менее, такая констатация никак не связана с каким-либо духом озлобления. Концепция «возмездия» вообще чужда русскому сознанию. В русском сознании, например, монгольское завоевание отнюдь не отпечаталось как «Холокост». Тут просто формулируется условие — и логически довольно очевидное, и на опыте не раз подтверждённое — для нормальной, устойчивой жизни народа. Без чего вся наша страна долго не просуществует, а это трагично ударит по всем её жителям, — включая и живущих здесь евреев. Да и неоднократно раздавались протесты, именно с еврейской стороны, против тех путей, на которые толкает жизнь международное еврейство.
Существует уже старинная традиция такого «еврейского диссидентства». Вероятно, она начинается ещё со знаменитого Д’Акосты (XVII в.). Брафман, авторы сборника «Россия и евреи», Анна Арндт. Уже в послевоенное время — С. Марголина. Она пишет, например, о бестактности современных евреев, слишком громко стонущих о преследованиях, якобы переживаемых ими:
«В сравнении с кровавыми столкновениями в Нагорном Карабахе, повешенными узбекскими детьми и разорванными на чести женщинами, в сравнении с замёрзшими в снегу осетинскими грудными младенцами, еврейский вопрос с размазыванием антисемитизма и погромными фантазиями не занимает слишком видного места. Солидный моральный капитал, приобретённый евреями в связи с Освенцимом, по-видимому, растрачен. Мир тоже имеет теперь право относиться к евреям, как ко всем другим народам. Судьбу евреев нельзя отрывать от судьбы других народов, борьба за права евреев не прогрессивнее борьбы за права других народов».
Так же и Топоров:
«И всё же существует некая национальная паранойя, заставляющая евреев всячески раздувать мимолётную, уже минувшую или вовсе мнимую опасность, самым пагубным для себя образом, пренебрегая по времени опасностью подлинной».
Наконец, Шахак просто с отчаянием пишет о превращении Израиля в тоталитарное государство:
«Исторический иудаизм и два его наследника, ортодоксальный иудаизм и сионизм, оба являются заклятыми врагами концепции открытого общества в применении к Израилю».
Он призывает пересмотреть отношение к «еврейскому прошлому», признать существование «еврейской исключительности» и даже, адресует той идеологии, на которой и то, и другое основывается, призыв Вольтера: «Раздавить гадину!»
Было бы чудесно, если бы некоторый духовный переворот внутри еврейского народа устранил давление международного еврейства, которое мы испытали в течение протёкшего века: «хождение во власть», отношение к нашим жизненным ценностям как «бутафорским яствам». Но ни один народ не может полагаться на то, что решение его проблем само придёт извне. Поэтому, надеясь на то, что известные нам публицисты отражают широкое течение еврейской мысли, русские могут, в вопросах, касающихся их будущности, рассчитывать только на свои силы.
5. Конечно, в теперешнем положении России, вообще звучит горькой иронией — говорить о каких-то русских силах. Но надо надеяться на то, что всеми пережитыми катастрофами русский народ всё же не убит, а только сбит с ног и постепенно приходит в себя.
К тому же, главная сила, которой сейчас придавлена Россия, — денационализировавшееся общество Запада, международный финансовый капитал с центром в США и Такими орудиями, как НАТО — сама переживает глубокий кризис. Упадок духовного творчества — и художественного, и научного, — падение роли национальных государств, рост ощущения «конца», грозящей гибели — атомной ли войны, перенаселения ли или экологического кризиса, — наконец, глубокий финансовый кризис и рост терроризма (а, может быть, терроризм и есть попытка скрыть финансовый кризис) — всё это признаки конца того типа цивилизации, который сложился в Западной Европе и США. XXI в. неизбежно будет свидетелем падения этого цивилизационного типа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117