и хотя документы раздали заранее, адвокатов обязали не показывать их своим клиентам и вернуть, как только объявят приговор, а впоследствии хранить "полное молчание и тайну".
Процесс мог стать настоящим юридическим фарсом, если бы судьи РКГ не настояли на соблюдении минимума юридических норм. Суд состоял из двух профессиональных судей и трех офицеров*, и они в полной мере несли ответственность за соблюдение прав обвиняемых. Адвокатам разрешили внимательно ознакомиться со всеми документами, а заключенным позволили полную свободу высказываний.
(* Кроме Креля во Вторую палату входили два профессиональных судьи, Ранфт и Шмитт, наряду с генералами Мушоффом и Бертрамом, а также вице-адмиралом Арисом. Прим. авт.)
Надо отметить, что Вторая палата в Имперском военном трибунале считалась самой либеральной. Главная заслуга в этом принадлежала её председателю Крелю, который часто защищал обвиняемых от грубых нападок Редера. Хотя его собственный взгляд на проступки обвиняемых, вероятно, мало чем отличался от мнения обвинения, он постоянно следил, чтобы стараниями Редера злой дух нацизма не просочился в святилище Имперского военного трибунала.
Вернер Краусс утверждает, что трибунал "с трудом пытался удержать процесс в рамках юридического этикета", тогда как Редер "со своей грубой партийной фразеологией часто выходил за всякие рамки". Даже такой суровый критик, как Грета Кукхоф, впоследствии назвала Креля "человеком с высокими моральными принципами и чувством ответственности". Защитник Куммерова, Вернер Мюллерхофф, считал Креля "военным судьей с несомненно честным характером" - мнение, которое никто не оспаривал.
Первых обвиняемых в главный зал Имперского военного трибунала в доме 4/10 на Вицлебенштрассе, Берлин-Шарлоттенбург, привели в 9 часов 15 минут 14 декабря 1942. Это были советник Министерства иностранных дел Рудольф фон Шелия и его помощница, агент Ильзе Штебе.
Сам процесс шел всего несколько часов, приговор выносили в тот же день. Адвокат фон Шелия Рудольф Безе вспоминает: "Дело, как признался мне фон Шелия, с самого начала представлялось совершенно безнадежным". Улики обвинения были абсолютно бесспорны. Редер смог представить расшифрованные радиограммы русских и фотокопии платежных квитанций, обнаруженных у агента-парашютиста Коэнена. Они бесспорно доказывали, что обвиняемый многие годы работал на советсткую разведку.
Рудольф фон Шелия, как и Ильзе Штебе, полностью признал свою вину, тем не менее он сделал вид, что не знал, на какую страну работал. С другой стороны, коммунистические убеждения Ильзе Штебе не позволяли ей воспользоваться этой уловкой, и она подтвердила, что ей с самого начала было известно о работе на Москву. Приговор не заставил себя долго ждать: "По статье о государственной измене фон Шелия и Штебе приговариваются к смертной казни и лишению всех гражданских прав".
Не менее убедительными оказались улики обвинения, когда 16 декабря Редер представил вторую, самую важную группу обвиняемых: Харро Шульце-Бойзена, доктора Арвида Харнака, их жен, радистов Курта Шульце и Ганса Коппи, обоих Шумахеров, графиню Эрику фон Брокдорф, помощника радиста Хорста Хайльмана, секретаря Шульце-Бойзена Иоанна Грауденца, агента Эрвина Гертса и военного информатора Герберта Гольнова.
Суд заседал четыре дня, но никто из обвиняемых не смог оспорить представленные обвинением улики. Ближайшее окружение Шульце-Бойзена во время следствия сделало настолько полные признания, что судьям пришлось просто дожидаться формального завершения слушания.
Шульце-Бойзен признался своему адвокату, что его борьба с фашистским государством и данные в полиции показания сделали всякую защиту бесполезной. Тем не менее руководство "Красной капеллы" не склонило головы перед судом и историей. Крель вспоминает, что "на процессе Шульце-Бойзен откровенно и не без гордости признался в своей деятельности.
Его соратник Шмитт долго помнил "особое впечатление", произведенное на него последним словом Арвида Харнака, в котором тот объяснял суду, что "в результате данного накануне Русско-германской войны обещания русскому гражданину Эрдманну, (он имел в виду Эрдберга), с которым был в дружеских отношениях, он чувствовал моральные обязательства помогать направленным к нему агентам".
Хорст Хайльманн подчеркивал, что как убежденный коммунист, поступить иначе он просто не мог. Курт Шумахер дал такую яростную отповедь, что его адвокат посчитал его "одним из политических фанатиков".
Один за другим обвиняемые заявляли о объединявшей их ненависти к режиму.
Только одна из обвиняемых отказалась посмотреть правде в глаза. Ей была Либертас Шульце-Бойзен. До самого начала процесса она жила иллюзией того, что за чистосердечные показания на сообщников её должны освободить. Услышав, что ей как и всем прочим, грозит смертный приговор, она пережила глубокий шок, и адвокату Безе пришлось просить о переносе заседания суда. Прошло немало времени, прежде чем Либертас поняла, какую подлую игру вело с ней гестапо.
Однако это не остановило судей и 19 декабря 1942 года желание Гитлера было исполнено: все основное ядро "Красной капеллы" приговорили к смерти. * Лишь в четырех случаях суд отказался поддержать Редера. Двоих признали виновными в невольном пособничестве Шульце-Бойзену: они снабжали информацией, но не участвовали в работе организации и скорее являлись орудием или жертвами "Красной капеллы", чем её агентами.
(* Это были: Харро и Либертас Шульце-Бойзен, Курт и Элизабет Шумахер, Арвид Харнак, Хорст Хайльман, Курт Шульце, Ганс Коппи и Иоанн Грауденц. Прим. авт.)
Первым было дело полковника Эрвина Гертса, которого адвокат защиты описал, как "довольно любопытную, с точки зрения психологии, личность". Для офицера он был слишком болтлив, и к тому же верил во всякого рода оккультные силы. Эрвин выдал Шульце-Бойзену и гадалке Анне Краус множество служебных секретов, но и не помышлял ни о каком противодействии режиму. Его жена готова была поклясться, что, несмотря на свое отвращение к нацизму, "он представлял собой истинно немецкого офицера и потому никак не мог запятнать себя предательством или шпионажем". Он никогда не "принимал активного участия в каких-либо предательских заговорах", и, хотя презирал национал-социализм, намеревался даже после войны продолжать службу "независимо от политической окраски руководства".
Адвокат Гертса Безе решил воспользоваться странностями характера своего клиента, чтобы спасти его от смертного приговора, и предложил рассматривать его дело как случай типичной халатности. Суд согласился рассматривать его дело вне рамок главного процесса - все судьи втайне надеялись, что Безе на основании статьи 51 Уголовного кодекса преуспеет в спасении клиента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Процесс мог стать настоящим юридическим фарсом, если бы судьи РКГ не настояли на соблюдении минимума юридических норм. Суд состоял из двух профессиональных судей и трех офицеров*, и они в полной мере несли ответственность за соблюдение прав обвиняемых. Адвокатам разрешили внимательно ознакомиться со всеми документами, а заключенным позволили полную свободу высказываний.
(* Кроме Креля во Вторую палату входили два профессиональных судьи, Ранфт и Шмитт, наряду с генералами Мушоффом и Бертрамом, а также вице-адмиралом Арисом. Прим. авт.)
Надо отметить, что Вторая палата в Имперском военном трибунале считалась самой либеральной. Главная заслуга в этом принадлежала её председателю Крелю, который часто защищал обвиняемых от грубых нападок Редера. Хотя его собственный взгляд на проступки обвиняемых, вероятно, мало чем отличался от мнения обвинения, он постоянно следил, чтобы стараниями Редера злой дух нацизма не просочился в святилище Имперского военного трибунала.
Вернер Краусс утверждает, что трибунал "с трудом пытался удержать процесс в рамках юридического этикета", тогда как Редер "со своей грубой партийной фразеологией часто выходил за всякие рамки". Даже такой суровый критик, как Грета Кукхоф, впоследствии назвала Креля "человеком с высокими моральными принципами и чувством ответственности". Защитник Куммерова, Вернер Мюллерхофф, считал Креля "военным судьей с несомненно честным характером" - мнение, которое никто не оспаривал.
Первых обвиняемых в главный зал Имперского военного трибунала в доме 4/10 на Вицлебенштрассе, Берлин-Шарлоттенбург, привели в 9 часов 15 минут 14 декабря 1942. Это были советник Министерства иностранных дел Рудольф фон Шелия и его помощница, агент Ильзе Штебе.
Сам процесс шел всего несколько часов, приговор выносили в тот же день. Адвокат фон Шелия Рудольф Безе вспоминает: "Дело, как признался мне фон Шелия, с самого начала представлялось совершенно безнадежным". Улики обвинения были абсолютно бесспорны. Редер смог представить расшифрованные радиограммы русских и фотокопии платежных квитанций, обнаруженных у агента-парашютиста Коэнена. Они бесспорно доказывали, что обвиняемый многие годы работал на советсткую разведку.
Рудольф фон Шелия, как и Ильзе Штебе, полностью признал свою вину, тем не менее он сделал вид, что не знал, на какую страну работал. С другой стороны, коммунистические убеждения Ильзе Штебе не позволяли ей воспользоваться этой уловкой, и она подтвердила, что ей с самого начала было известно о работе на Москву. Приговор не заставил себя долго ждать: "По статье о государственной измене фон Шелия и Штебе приговариваются к смертной казни и лишению всех гражданских прав".
Не менее убедительными оказались улики обвинения, когда 16 декабря Редер представил вторую, самую важную группу обвиняемых: Харро Шульце-Бойзена, доктора Арвида Харнака, их жен, радистов Курта Шульце и Ганса Коппи, обоих Шумахеров, графиню Эрику фон Брокдорф, помощника радиста Хорста Хайльмана, секретаря Шульце-Бойзена Иоанна Грауденца, агента Эрвина Гертса и военного информатора Герберта Гольнова.
Суд заседал четыре дня, но никто из обвиняемых не смог оспорить представленные обвинением улики. Ближайшее окружение Шульце-Бойзена во время следствия сделало настолько полные признания, что судьям пришлось просто дожидаться формального завершения слушания.
Шульце-Бойзен признался своему адвокату, что его борьба с фашистским государством и данные в полиции показания сделали всякую защиту бесполезной. Тем не менее руководство "Красной капеллы" не склонило головы перед судом и историей. Крель вспоминает, что "на процессе Шульце-Бойзен откровенно и не без гордости признался в своей деятельности.
Его соратник Шмитт долго помнил "особое впечатление", произведенное на него последним словом Арвида Харнака, в котором тот объяснял суду, что "в результате данного накануне Русско-германской войны обещания русскому гражданину Эрдманну, (он имел в виду Эрдберга), с которым был в дружеских отношениях, он чувствовал моральные обязательства помогать направленным к нему агентам".
Хорст Хайльманн подчеркивал, что как убежденный коммунист, поступить иначе он просто не мог. Курт Шумахер дал такую яростную отповедь, что его адвокат посчитал его "одним из политических фанатиков".
Один за другим обвиняемые заявляли о объединявшей их ненависти к режиму.
Только одна из обвиняемых отказалась посмотреть правде в глаза. Ей была Либертас Шульце-Бойзен. До самого начала процесса она жила иллюзией того, что за чистосердечные показания на сообщников её должны освободить. Услышав, что ей как и всем прочим, грозит смертный приговор, она пережила глубокий шок, и адвокату Безе пришлось просить о переносе заседания суда. Прошло немало времени, прежде чем Либертас поняла, какую подлую игру вело с ней гестапо.
Однако это не остановило судей и 19 декабря 1942 года желание Гитлера было исполнено: все основное ядро "Красной капеллы" приговорили к смерти. * Лишь в четырех случаях суд отказался поддержать Редера. Двоих признали виновными в невольном пособничестве Шульце-Бойзену: они снабжали информацией, но не участвовали в работе организации и скорее являлись орудием или жертвами "Красной капеллы", чем её агентами.
(* Это были: Харро и Либертас Шульце-Бойзен, Курт и Элизабет Шумахер, Арвид Харнак, Хорст Хайльман, Курт Шульце, Ганс Коппи и Иоанн Грауденц. Прим. авт.)
Первым было дело полковника Эрвина Гертса, которого адвокат защиты описал, как "довольно любопытную, с точки зрения психологии, личность". Для офицера он был слишком болтлив, и к тому же верил во всякого рода оккультные силы. Эрвин выдал Шульце-Бойзену и гадалке Анне Краус множество служебных секретов, но и не помышлял ни о каком противодействии режиму. Его жена готова была поклясться, что, несмотря на свое отвращение к нацизму, "он представлял собой истинно немецкого офицера и потому никак не мог запятнать себя предательством или шпионажем". Он никогда не "принимал активного участия в каких-либо предательских заговорах", и, хотя презирал национал-социализм, намеревался даже после войны продолжать службу "независимо от политической окраски руководства".
Адвокат Гертса Безе решил воспользоваться странностями характера своего клиента, чтобы спасти его от смертного приговора, и предложил рассматривать его дело как случай типичной халатности. Суд согласился рассматривать его дело вне рамок главного процесса - все судьи втайне надеялись, что Безе на основании статьи 51 Уголовного кодекса преуспеет в спасении клиента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93