(2) Аквилейцы, тотчас же открыв ворота, приняли его, а италийские города начали присылать посольства из виднейших своих мужей, которые в белых одеждах и с лавровыми ветвями несли изображения своих отеческих богов и все золотые венки из посвящений, какие у них были; они славословили Максима и осыпали путь листьями.
Войско, осаждавшее Аквилею, вышло навстречу в мирной одежде и с лавровыми ветвями в руках, но не все целиком по искреннему расположению, а с притворной преданностью и почтением, вынужденные к тому нынешним поворотом судьбы императорской власти. (3) Ведь большинство из них негодовало и втайне скорбело о гибели выбранного ими государя и о том, что у власти — избранники сената.
Оказавшись в Аквилее, Максим в первый и второй день занимался жертвоприношениями, а на третий день, созвав все {136} войско на равнину, где для него было устроено возвышение, сказал следующее:
(4) «Вы узнали на опыте, сколь полезно было вам раскаяться и присоединиться к римлянам, вместо войны вкушая мир с помощью богов, которыми вы поклялись; и ныне вы храните военную присягу, которая является священным таинством Римской державы. Вам и впредь следует постоянно наслаждаться всем этим, храня верность римлянам, сенату и нам, императорам, которых избрали народ и сенат, решив, что мы как бы последовательно дошли до такого положения ввиду благородного происхождения и длинного ряда многочисленных подвигов. (5) Власть не есть личная собственность одного человека, но издавна является общим достоянием римского народа — в том городе и пребывает судьба императорской власти; нам вместе с вами вручено управление и распоряжение государственными делами. Все это вместе с порядком и подобающим благоустроением, с уважением и почтением по отношению к правителям принесет вам счастливую и совершенно свободную от лишений жизнь, а всем другим людям, живущим в провинциях и городах, — мир и повиновение властям. Вы будете жить и по своему вкусу среди своих, вместо того, чтобы терпеть бедствия на чужбине. (6) А о том, чтобы и варварские племена оставались спокойными, будем заботиться мы. При двух государях с большим удобством будут устраиваться дела в Риме, и если что-нибудь потребует отправления в чужие страны, то один всегда легко сможет оказаться там, куда зовут настоятельные дела. Пусть никто из вас не думает, что у нас остается какое-нибудь воспоминание о том, что у нас или у римлян, или у других народов, которые восстали из-за обид, было сделано — ведь вы действовали по приказанию; но да будет все предано забвению, да будет договор о прочной дружбе и вечная уверенность в благорасположении и добром порядке».
(7) Произнеся примерно такие слова, Максим объявил о щедрых денежных раздачах и, проведя в Аквилее несколько дней, предпринимает обратный путь в Рим. Прочее войско он отослал в провинции и в их лагеря, а сам возвратился в Рим с телохранителями, которые охраняют императорский дворец, и с теми, кто служил под начальством Бальбина. (8) С ними возвратились и прибывшие в качестве союзников германцы; он полагался на их верность, так как этим народом он справедливо управлял еще прежде, когда не был императором. При въезде в Рим его встретил Бальбин, взявший с собой Цезаря {137} Гордиана; сенат же и народ принимали его, славословя как триумфатора.
8. (1) Остальное время правили они городом, соблюдая всяческую благопристойность и порядок, повсюду славословимые — и частным образом, и всенародно. Народ был доволен ими, гордясь государями благородными и достойными императорской власти; воины, однако, возмущались в душе и были недовольны славословиями народа; они тяготились самим их благородством и негодовали на то, что имеют государей из сената. (2) Их огорчали и германцы, сопровождавшие Максима и стоявшие в Риме ; воины ожидали, что найдут в них противников, если решатся на какой-нибудь дерзкий шаг, и подозревали, что те подстерегают случай обезоружить их с помощью какой-нибудь хитрости, а сами, раз они тут же находятся, стать на их место. Они вспоминали пример Севера, который обезоружил убийц Пертинакса. (3) Когда происходили Капитолийские состязания и все были заняты празднествами и зрелищами, они внезапно обнаружили свой образ мыслей, который до тех пор скрывали, и, не сдерживая своего гнева, под влиянием неразумного порыва все как один бросились во дворец и ворвались к старикам-государям. (4) Случилось так, что у тех не было большого согласия, но каждый тянул власть к себе, как это обычно бывает под влиянием жажды единовластия и непримиримости к соучастнику во власти. Бальбин желал первенствовать ввиду знатного происхождения и дважды занимавшейся им должности консула, Максим же — ввиду того, что он был префектом города и слыл опытным в делах; тот и другой были благородного происхождения, патриции, имели значительное число предков — и это поддерживало их стремление к единовластию. (5) Это и явилось для них главной причиной гибели. Когда Максим узнал, что так называемые преторианцы идут их погубить, он пожелал послать за находившимися в Риме германскими союзниками, которые будут достаточно сильными, чтобы оказать сопротивление злоумышленникам. Бальбин же, думая, что это злой умысел против него и обман (ведь он знал преданность германцев Максиму), воспротивился этому, говоря, что германцы явятся не для защиты и не для сопротивления преторианцам, а чтобы доставить Максиму единовластие. (6) И вот, пока они спорят об этом, воины все вместе вбегают — стража, охранявшая дворцовые входы, отступила перед ними, — хватают стариков, срывают бывшую на них простую одежду, какую носят дома, нагих выволакивают из императорского дворца со всяческой бранью и издевательством, бьют их и {138} смеются над государями из сената, рвут им, словно упиваясь этим, бороду и брови, подвергают всяким телесным мукам; потом их уводили в лагерь через весь город. Они не пожелали убить их сразу, во дворце, а хотели надругаться над живыми, чтобы заставить их дольше испытывать страдания.
(7) Узнав об этом, германцы берутся за оружие и спешат на помощь императорам; при вести об их приближении, преторианцы добивают совершенно изувеченных государей. Бросив тела на проезжей дороге, подняв Цезаря Гордиана, провозглашают его императором (так как в то время не нашли другого), крича народу, что они убили тех, кого народ с самого начала не пожелал видеть у власти, и что они избрали Гордиана, внука того Гордиана, которого заставили взять власть римляне. Вместе с ним они входят в лагерь и, заперев ворота, успокаиваются. Германцы, увидя убитыми и лежащими во прахе тех, ради кого они спешили, не желая начинать напрасную войну за мертвых мужей, возвратились в свои казармы.
(8) Таков был недостойный и беззаконный конец почтенных и достопамятных, благородных и заслуженно пришедших к власти старцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Войско, осаждавшее Аквилею, вышло навстречу в мирной одежде и с лавровыми ветвями в руках, но не все целиком по искреннему расположению, а с притворной преданностью и почтением, вынужденные к тому нынешним поворотом судьбы императорской власти. (3) Ведь большинство из них негодовало и втайне скорбело о гибели выбранного ими государя и о том, что у власти — избранники сената.
Оказавшись в Аквилее, Максим в первый и второй день занимался жертвоприношениями, а на третий день, созвав все {136} войско на равнину, где для него было устроено возвышение, сказал следующее:
(4) «Вы узнали на опыте, сколь полезно было вам раскаяться и присоединиться к римлянам, вместо войны вкушая мир с помощью богов, которыми вы поклялись; и ныне вы храните военную присягу, которая является священным таинством Римской державы. Вам и впредь следует постоянно наслаждаться всем этим, храня верность римлянам, сенату и нам, императорам, которых избрали народ и сенат, решив, что мы как бы последовательно дошли до такого положения ввиду благородного происхождения и длинного ряда многочисленных подвигов. (5) Власть не есть личная собственность одного человека, но издавна является общим достоянием римского народа — в том городе и пребывает судьба императорской власти; нам вместе с вами вручено управление и распоряжение государственными делами. Все это вместе с порядком и подобающим благоустроением, с уважением и почтением по отношению к правителям принесет вам счастливую и совершенно свободную от лишений жизнь, а всем другим людям, живущим в провинциях и городах, — мир и повиновение властям. Вы будете жить и по своему вкусу среди своих, вместо того, чтобы терпеть бедствия на чужбине. (6) А о том, чтобы и варварские племена оставались спокойными, будем заботиться мы. При двух государях с большим удобством будут устраиваться дела в Риме, и если что-нибудь потребует отправления в чужие страны, то один всегда легко сможет оказаться там, куда зовут настоятельные дела. Пусть никто из вас не думает, что у нас остается какое-нибудь воспоминание о том, что у нас или у римлян, или у других народов, которые восстали из-за обид, было сделано — ведь вы действовали по приказанию; но да будет все предано забвению, да будет договор о прочной дружбе и вечная уверенность в благорасположении и добром порядке».
(7) Произнеся примерно такие слова, Максим объявил о щедрых денежных раздачах и, проведя в Аквилее несколько дней, предпринимает обратный путь в Рим. Прочее войско он отослал в провинции и в их лагеря, а сам возвратился в Рим с телохранителями, которые охраняют императорский дворец, и с теми, кто служил под начальством Бальбина. (8) С ними возвратились и прибывшие в качестве союзников германцы; он полагался на их верность, так как этим народом он справедливо управлял еще прежде, когда не был императором. При въезде в Рим его встретил Бальбин, взявший с собой Цезаря {137} Гордиана; сенат же и народ принимали его, славословя как триумфатора.
8. (1) Остальное время правили они городом, соблюдая всяческую благопристойность и порядок, повсюду славословимые — и частным образом, и всенародно. Народ был доволен ими, гордясь государями благородными и достойными императорской власти; воины, однако, возмущались в душе и были недовольны славословиями народа; они тяготились самим их благородством и негодовали на то, что имеют государей из сената. (2) Их огорчали и германцы, сопровождавшие Максима и стоявшие в Риме ; воины ожидали, что найдут в них противников, если решатся на какой-нибудь дерзкий шаг, и подозревали, что те подстерегают случай обезоружить их с помощью какой-нибудь хитрости, а сами, раз они тут же находятся, стать на их место. Они вспоминали пример Севера, который обезоружил убийц Пертинакса. (3) Когда происходили Капитолийские состязания и все были заняты празднествами и зрелищами, они внезапно обнаружили свой образ мыслей, который до тех пор скрывали, и, не сдерживая своего гнева, под влиянием неразумного порыва все как один бросились во дворец и ворвались к старикам-государям. (4) Случилось так, что у тех не было большого согласия, но каждый тянул власть к себе, как это обычно бывает под влиянием жажды единовластия и непримиримости к соучастнику во власти. Бальбин желал первенствовать ввиду знатного происхождения и дважды занимавшейся им должности консула, Максим же — ввиду того, что он был префектом города и слыл опытным в делах; тот и другой были благородного происхождения, патриции, имели значительное число предков — и это поддерживало их стремление к единовластию. (5) Это и явилось для них главной причиной гибели. Когда Максим узнал, что так называемые преторианцы идут их погубить, он пожелал послать за находившимися в Риме германскими союзниками, которые будут достаточно сильными, чтобы оказать сопротивление злоумышленникам. Бальбин же, думая, что это злой умысел против него и обман (ведь он знал преданность германцев Максиму), воспротивился этому, говоря, что германцы явятся не для защиты и не для сопротивления преторианцам, а чтобы доставить Максиму единовластие. (6) И вот, пока они спорят об этом, воины все вместе вбегают — стража, охранявшая дворцовые входы, отступила перед ними, — хватают стариков, срывают бывшую на них простую одежду, какую носят дома, нагих выволакивают из императорского дворца со всяческой бранью и издевательством, бьют их и {138} смеются над государями из сената, рвут им, словно упиваясь этим, бороду и брови, подвергают всяким телесным мукам; потом их уводили в лагерь через весь город. Они не пожелали убить их сразу, во дворце, а хотели надругаться над живыми, чтобы заставить их дольше испытывать страдания.
(7) Узнав об этом, германцы берутся за оружие и спешат на помощь императорам; при вести об их приближении, преторианцы добивают совершенно изувеченных государей. Бросив тела на проезжей дороге, подняв Цезаря Гордиана, провозглашают его императором (так как в то время не нашли другого), крича народу, что они убили тех, кого народ с самого начала не пожелал видеть у власти, и что они избрали Гордиана, внука того Гордиана, которого заставили взять власть римляне. Вместе с ним они входят в лагерь и, заперев ворота, успокаиваются. Германцы, увидя убитыми и лежащими во прахе тех, ради кого они спешили, не желая начинать напрасную войну за мертвых мужей, возвратились в свои казармы.
(8) Таков был недостойный и беззаконный конец почтенных и достопамятных, благородных и заслуженно пришедших к власти старцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60