Внимательно следя за обстановкой, мы понимали, что окруженный противник вот-вот будет окончательно добит. Подхода свежих резервов не было, активность авиации падала с каждым днем. Из 450 самолетов, сосредоточенных японцами, уничтожено было больше половины.
На рассвете 31 августа начальник штаба эскадрильи разбудил нас радостным возгласом: монгольская земля очищена от японских захватчиков! Эта долгожданная весть моментально облетела весь фронт, все наши аэродромы.
Шестая японская армия перестала существовать; только незначительная часть японцев сдалась в плен. Вся вражеская техника осталась на поле боя.
Разгром японцев на Дальнем Востоке вслед за заключением Советским правительством договора с Германией о ненападении был как нельзя кстати. Верно, договор с Германией явился для советских воинов неожиданным, как гром среди ясного неба, и мало кто верил, что правящая фашистская клика останется верной принятым на себя обязательствам. Однако этим актом разрушался усиленно сколачиваемый в то время единый блок капиталистических государств против Советского Союза.
После сурового урока, преподанного японцам, мы не сомневались, что мир установится и здесь, на Дальнем Востоке. Сообщение Борзяка вызвало бурную радость.
— Женя! — вскочил в темноте Гринев. — Командирую тебя за дрофами… Закатим пир на весь мир!
Но Борзяк, словно холодной водой, окатил нас словами:
— Приказано всем сейчас же сесть в кабины и дежурить…
— Как так?
— А вот так, — Борзяк не изменил своей однотонной, педантичной интонации. — Приказ есть приказ. Поднимайтесь и расходитесь по самолетам.
На аэродроме возникла подъемная песня — зачихали, зафыркали моторы. Летчики одевались нехотя, изощренно выражаясь в адрес самураев. Начальник штаба зажег свет и, наблюдая за подъемом, объявил своим, никогда не меняющимся голосом:
— Могу вас обрадовать — сегодня во второй половине дня к нам прибывают артисты.
— А с утра приезжает группа маскировщиков… — продолжал Борзяк.
— Это зачем?
— Самолеты красить. Чтобы они на земле сливались с цветом степи, а в воздухе — с цветом неба.
— Нет ли такого средства, чтобы сделать их совсем невидимыми? — подал голос Молтенинов.
— А это уже от летчика зависит, — со сдержанной злостью отозвался Комоса. — У раззявы самолет всегда на виду и от одного косого взгляда японца может загореться.
— У меня есть четвертое сообщение, — перебил их Борзяк. — И очень приятное.
Установилась тишина. Даже перестали одеваться.
— Точно известно: Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 29 августа все летчики, участвовавшие в боях с мая и июня месяца, награждены орденами…
— Вот здорово!
— Да не мешайте капитану, дайте послушать!
— Среди награжденных тридцать один Герой Советского Союза, — продолжал Борзяк. — Из них — десять летчиков. Майорам Кравченко и Грицевец присвоено звание дважды Героя Советского Союза. Из нашей эскадрильи награждены орденом Красного Знамени командир, комиссар и Комоса… У меня все, товарищ командир. Разрешите идти?
Весть о наградах всех взволновала, вселила новые силы. Каждый награжденный как-то по-новому оценил себя.
Если бы это награждение произошло раньше, оно было бы неожиданным, и, конечно, мы не могли бы оценить его по достоинству. А теперь летчики, техники, авиаспециалисты приняли это, как нечто выстраданное и потому должное; награда была не только дорога, но и необходима, как правильная оценка нашей боевой работы. Ведь не зря говорят, что самое дорогое то, во что вложен труд, а незаслуженная награда, хотя и блестит, но совсем не греет…
— Ну, орлы! — обратился Гринев к летчикам перед тем, как идти к самолетам. — Не подкачайте! Если придется еще драться с самураями, не упускайте их, гоните в «могилевскую губернию».
Вместе с Гриневым я пришел на командный пункт, ожидая в душе, что вот-вот позвонят и скажут: конец боям, перемирие.
Но никто не звонил. Приехал техник по маскировке с группой красноармейцев, изложил свой взгляд на покраску самолетов. Замыслы техника нам не понравились: самолетам угрожала слишком попугайная расцветка. Но маскировщик объяснил, что пестрые цвета в сочетании с голубизной неба и солнечными лучами при движении самолета в воздухе будут способствовать тому, что машина как бы сольется с солнечными бликами, растворится в них.
По опыту было известно, что зеленая окраска И-16 сверху и голубая снизу делали их и в воздухе и на земле темными, заметными с большого расстояния. А наши «чайки», равно как и японские истребители, с однообразной серебристой окраской действительно в воздухе были мало заметны. Мы предложили технику покрасить для опыта несколько самолетов в серебристый цвет, но он возразил, сославшись на инструкцию, запрещавшую подобную окраску. В конце концов сошлись на том, что для пробы разноцветными красками будет покрыт самолет Гринева. Размалеванный, он выглядел оригинально. На нем были черные полосы зебры и пятна леопарда, желтизна пустыни и весенняя зелень степей, и все это шло вперемешку с бурыми, белыми и голубыми оттенками, а главное, что особенно подчеркивал и чем гордился техник, все соответствовало требованиям науки В подтверждение техник перелистал перед нами альбом по камуфляжу самолетов.
— Ну. теперь ко мне никакой самурай не подойдет, — сказал Гринев. — Подумают, что сам сатана летает!
11
Вражеская армия, вторгнувшаяся в пределы Монголии, разбита, но японское командование, судя по всему, о перемирии не заботится. Не имея вблизи Халхин-Гола и вообще в западной Маньчжурии почти никаких наземных сил, оно наскребло до тридцати бомбардировщиков, около семидесяти истребителей и бросило все это на наши наземные войска. Цель такого безрассудного налета была совершенно непонятна.
Мы поднялись быстро и с набором высоты полетели к горе Хамара-Даба. Впереди нашей эскадрильи шли две группы И-16, выше — «чайки». Белая стрела с земли показывала направление на противника. Ни Гринев, ни другие группы истребителей, поднятые на помощь дерущимся, не сразу вступали в бой, а специально отклонились дальше в Маньчжурию, чтобы охватить японцев с тыла. Втянувшись в схватку, японцы, очевидно, и не подозревали, какое грозит им окружение.
Мы атаковали. Противник сбросил бомбы и сделал попытку уйти, но путь ему был прегражден. В небе все перемешалось. Однако, несмотря на кажущуюся нестройность, у нас был свой порядок. «Чайки», как орлы, обрушивались сверху на разрозненные группы противника, еще сохранившие в своих рядах строй, и, спуская их вниз, передавали на расправу И-16-ым.
Бой, опускаясь к земле, одновременно распространялся в ширину, и на всем его пространстве все кипело огнем. Японские бомбардировщики, спасаясь пикированием, старались прижаться к земле, чтобы на бреющем полете вырваться из окружения, но такой маневр удавался немногим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
На рассвете 31 августа начальник штаба эскадрильи разбудил нас радостным возгласом: монгольская земля очищена от японских захватчиков! Эта долгожданная весть моментально облетела весь фронт, все наши аэродромы.
Шестая японская армия перестала существовать; только незначительная часть японцев сдалась в плен. Вся вражеская техника осталась на поле боя.
Разгром японцев на Дальнем Востоке вслед за заключением Советским правительством договора с Германией о ненападении был как нельзя кстати. Верно, договор с Германией явился для советских воинов неожиданным, как гром среди ясного неба, и мало кто верил, что правящая фашистская клика останется верной принятым на себя обязательствам. Однако этим актом разрушался усиленно сколачиваемый в то время единый блок капиталистических государств против Советского Союза.
После сурового урока, преподанного японцам, мы не сомневались, что мир установится и здесь, на Дальнем Востоке. Сообщение Борзяка вызвало бурную радость.
— Женя! — вскочил в темноте Гринев. — Командирую тебя за дрофами… Закатим пир на весь мир!
Но Борзяк, словно холодной водой, окатил нас словами:
— Приказано всем сейчас же сесть в кабины и дежурить…
— Как так?
— А вот так, — Борзяк не изменил своей однотонной, педантичной интонации. — Приказ есть приказ. Поднимайтесь и расходитесь по самолетам.
На аэродроме возникла подъемная песня — зачихали, зафыркали моторы. Летчики одевались нехотя, изощренно выражаясь в адрес самураев. Начальник штаба зажег свет и, наблюдая за подъемом, объявил своим, никогда не меняющимся голосом:
— Могу вас обрадовать — сегодня во второй половине дня к нам прибывают артисты.
— А с утра приезжает группа маскировщиков… — продолжал Борзяк.
— Это зачем?
— Самолеты красить. Чтобы они на земле сливались с цветом степи, а в воздухе — с цветом неба.
— Нет ли такого средства, чтобы сделать их совсем невидимыми? — подал голос Молтенинов.
— А это уже от летчика зависит, — со сдержанной злостью отозвался Комоса. — У раззявы самолет всегда на виду и от одного косого взгляда японца может загореться.
— У меня есть четвертое сообщение, — перебил их Борзяк. — И очень приятное.
Установилась тишина. Даже перестали одеваться.
— Точно известно: Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 29 августа все летчики, участвовавшие в боях с мая и июня месяца, награждены орденами…
— Вот здорово!
— Да не мешайте капитану, дайте послушать!
— Среди награжденных тридцать один Герой Советского Союза, — продолжал Борзяк. — Из них — десять летчиков. Майорам Кравченко и Грицевец присвоено звание дважды Героя Советского Союза. Из нашей эскадрильи награждены орденом Красного Знамени командир, комиссар и Комоса… У меня все, товарищ командир. Разрешите идти?
Весть о наградах всех взволновала, вселила новые силы. Каждый награжденный как-то по-новому оценил себя.
Если бы это награждение произошло раньше, оно было бы неожиданным, и, конечно, мы не могли бы оценить его по достоинству. А теперь летчики, техники, авиаспециалисты приняли это, как нечто выстраданное и потому должное; награда была не только дорога, но и необходима, как правильная оценка нашей боевой работы. Ведь не зря говорят, что самое дорогое то, во что вложен труд, а незаслуженная награда, хотя и блестит, но совсем не греет…
— Ну, орлы! — обратился Гринев к летчикам перед тем, как идти к самолетам. — Не подкачайте! Если придется еще драться с самураями, не упускайте их, гоните в «могилевскую губернию».
Вместе с Гриневым я пришел на командный пункт, ожидая в душе, что вот-вот позвонят и скажут: конец боям, перемирие.
Но никто не звонил. Приехал техник по маскировке с группой красноармейцев, изложил свой взгляд на покраску самолетов. Замыслы техника нам не понравились: самолетам угрожала слишком попугайная расцветка. Но маскировщик объяснил, что пестрые цвета в сочетании с голубизной неба и солнечными лучами при движении самолета в воздухе будут способствовать тому, что машина как бы сольется с солнечными бликами, растворится в них.
По опыту было известно, что зеленая окраска И-16 сверху и голубая снизу делали их и в воздухе и на земле темными, заметными с большого расстояния. А наши «чайки», равно как и японские истребители, с однообразной серебристой окраской действительно в воздухе были мало заметны. Мы предложили технику покрасить для опыта несколько самолетов в серебристый цвет, но он возразил, сославшись на инструкцию, запрещавшую подобную окраску. В конце концов сошлись на том, что для пробы разноцветными красками будет покрыт самолет Гринева. Размалеванный, он выглядел оригинально. На нем были черные полосы зебры и пятна леопарда, желтизна пустыни и весенняя зелень степей, и все это шло вперемешку с бурыми, белыми и голубыми оттенками, а главное, что особенно подчеркивал и чем гордился техник, все соответствовало требованиям науки В подтверждение техник перелистал перед нами альбом по камуфляжу самолетов.
— Ну. теперь ко мне никакой самурай не подойдет, — сказал Гринев. — Подумают, что сам сатана летает!
11
Вражеская армия, вторгнувшаяся в пределы Монголии, разбита, но японское командование, судя по всему, о перемирии не заботится. Не имея вблизи Халхин-Гола и вообще в западной Маньчжурии почти никаких наземных сил, оно наскребло до тридцати бомбардировщиков, около семидесяти истребителей и бросило все это на наши наземные войска. Цель такого безрассудного налета была совершенно непонятна.
Мы поднялись быстро и с набором высоты полетели к горе Хамара-Даба. Впереди нашей эскадрильи шли две группы И-16, выше — «чайки». Белая стрела с земли показывала направление на противника. Ни Гринев, ни другие группы истребителей, поднятые на помощь дерущимся, не сразу вступали в бой, а специально отклонились дальше в Маньчжурию, чтобы охватить японцев с тыла. Втянувшись в схватку, японцы, очевидно, и не подозревали, какое грозит им окружение.
Мы атаковали. Противник сбросил бомбы и сделал попытку уйти, но путь ему был прегражден. В небе все перемешалось. Однако, несмотря на кажущуюся нестройность, у нас был свой порядок. «Чайки», как орлы, обрушивались сверху на разрозненные группы противника, еще сохранившие в своих рядах строй, и, спуская их вниз, передавали на расправу И-16-ым.
Бой, опускаясь к земле, одновременно распространялся в ширину, и на всем его пространстве все кипело огнем. Японские бомбардировщики, спасаясь пикированием, старались прижаться к земле, чтобы на бреющем полете вырваться из окружения, но такой маневр удавался немногим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85